Маска Димитриоса - Эрик Амблер

Мистер Питерс прибыл в кафе на бульваре Осман, опоздав на десять минут. В руках у него был большой, дешевый чемодан. Он двигался решительно и собранно, как хирург во время ответственной операции. Плюхнувшись в кресло, он заказал рюмку ликера.

— Ну как, все в порядке? — спросил Латимер тем наигранным, театральным тоном, каким обычно люди безуспешно пытаются скрыть обуревающую их тревогу и неуверенность.

— Пока что да. Естественно, я еще не получил ответа. Сами сейчас убедимся.

— А что это у вас в чемодане?

— Старые газеты. Когда в отеле появляешься с чемоданом, можно не регистрироваться. Я назначил место встречи в отеле недалеко от метро Ледрю-Роллен. Это очень удобно.

— Мне, кажется, лучше взять такси.

— Разумеется, мы возьмем такси, — сказал мистер Питерс и добавил многозначительно: — Но обратно мы поедем на метро. Почему так лучше, увидите сами.

Отель находился на улочке, пересекавшей авеню Ледрю. Он был двухэтажный и очень грязный. Из комнаты с надписью «Бюро» вышел жующий человек в нарукавниках.

— Я заказал по телефону номер, — сказал мистер Питерс.

— Месье Петерсен?

— Да.

Человек подозрительно разглядывал прибывших.

— Номер очень большой. Пятнадцать франков, если будете жить один, двадцать — вдвоем. За обслуживание берем три франка.

— Сопровождающий меня месье здесь жить не будет.

Человек вернулся в «Бюро» и вышел оттуда, держа в руке ключ от номера. Он взял у мистера Питерса чемодан и повел гостей на второй этаж, и открыв ключом дверь номера, впустил их. Мистер Питерс оглядел номер и кивнул головой.

— Мне это подойдет. Если меня спросит один из моих друзей, проводите его, пожалуйста, сюда.

Человек ушел. Мистер Питерс, очень довольный собой, сел на кровать.

— Довольно сносно, — сказал он, — и очень дешево.

— Да, конечно.

Это была длинная узкая комната со старым ковром на полу, железной кроватью, гардеробом, небольшим столиком, двумя венскими стульями и умывальной раковиной и унитазом за ширмой. Ковер был красный, сильно потертый, и под раковиной в нем зияли две дыры. Выцветшие обои кое-где отстали от стены. Если приглядеться, то на них можно было разглядеть маленькие красные точки. На окне была тяжелая голубая штора.

— До его прихода еще двадцать пять минут, — сказал мистер Питерс, взглянув на часы. — Можно пока расслабиться. Может быть, хотите сесть на кровать?

— Спасибо, мне и здесь хорошо. Полагаю, разговор будете вести вы.

— Думаю, что так будет лучше.

Мистер Питерс достал из кармана пиджака уже известный Латимеру люгер и, проверив, заряжен ли он, сунул его в боковой карман пальто.

Латимер смотрел на него, как, должно быть, смотрит пациент на дантиста. Его слегка подташнивало. У него почему-то вдруг вырвалось:

— Нельзя ли обойтись без этого?

— Думаю, можно, — сказал мистер Питерс тем тоном, каким родитель успокаивает ребенка, — но это необходимая предосторожность. Наверное, все обойдется. Вы напрасно волнуетесь.

В голове у Латимера мелькали кадры какого-то виденного гангстерского фильма.

— А что, если он войдет в номер и сразу начнет стрелять?

— Какой вы нервный! — Мистер Питерс снисходительно улыбнулся. — Ваше писательское воображение погубит вас, мистер Латимер. Димитриос не станет этого делать, потому что человек внизу может запомнить его, когда он войдет сюда. Кроме того, это не его стиль.

— А какой у него стиль?

— Прежде всего, Димитриос очень осторожный человек. Он ничего не предпринимает, не обдумав заранее.

— Для этого у него был целый день.

— Верно, но ведь ему неизвестно, что мы о нем знаем и кому могли сообщить нашу информацию. Все это ему еще надо установить. Предоставьте дело мне, мистер Латимер, я знаю, кто такой Димитриос.

Латимеру очень хотелось сказать, что покойный Виссер, по-видимому, думал так же, но он не сказал этого, а решил задать другой вопрос:

— Вы говорили, что как только вы получите деньги, Димитриос о нас больше никогда не услышит? Вы не подумали, что он, быть может, захочет выследить нас?

— А кого он станет выслеживать? Мистера Петерсена и мистера Смита? Это даже для него очень трудная задача, мистер Латимер.

— Но ведь вас он знает в лицо. Меня он сейчас увидит. Так что под какими бы фамилиями мы потом ни появились, он может узнать нас.

— Но для этого мы должны были бы как-то объявить себя.

— Моя фотография появляется иногда в газетах. Может так случиться, что издатель сочтет нужным поместить мой портрет на суперобложке. Димитриосу может попасться в руки эта книга. От таких странных совпадений никто не застрахован.

— Мне кажется, вы преувеличиваете, — сказал мистер Питерс, пожав плечами, — но раз уж это вас так беспокоит, постарайтесь скрыть от него ваше лицо. Вы носите очки?

— Да, когда читаю.

— Тогда наденьте очки. Наденьте шляпу и поднимите воротник пальто. Сядьте в углу — там темнее.

Мистер Питерс отошел к двери и посмотрел на пересевшего в угол Латимера.

— Ну что ж, это как раз то, что вы хотели. Хотя, по-моему, в этом нет необходимости. И вот теперь, когда мы все обдумали и предусмотрели, вдруг он не придет?

— Вы думаете, что это может случиться? — задал Латимер свой дурацкий вопрос — он все никак не мог прийти в себя.

— Разве угадаешь? — Мистер Питерс опять сел на кровать. — Быть может, он не получил письма. Не исключено, что он вчера уехал из Парижа. Но я уверен, если он получил письмо, то обязательно придет. — Он поглядел на свои часы. — Без пятнадцати девять. Думаю, он уже на подходе.

Они замолчали. Мистер Питерс достал из кармана маленькие ножницы и стал стричь ногти. Тишина была такой глубокой, что единственные звуки — тяжелое дыхание мистера Питерса да слабое звяканье ножниц — только подчеркивали ее. Латимеру показалось, что он слышит, как тикают его наручные часы. Прошла целая вечность, когда он решил посмотреть на них. Было без десяти девять. Он стал думать, о чем бы спросить мистера Питерса. Стал считать параллелограммы на обоях за гардеробом. Теперь ему уже казалось, что он слышит, как тикают часы мистера Питерса. Слышно было, как за стеной кто-то подвинул стул. Он опять взглянул на часы — было без четырех минут девять.

В коридоре под чьей-то ногой скрипнула половица, и звук этот был как выстрел.

Мистер Питерс бросил ножницы и сунул руку в карман.

Латимеру стало трудно дышать, сердце его учащенно билось. Он как завороженный смотрел на дверь.

Раздался негромкий стук. Мистер Питерс встал и, по-прежнему держа правую руку в кармане пальто, пошел к двери и открыл ее.

Латимер видел, как он вглядывался в плохо освещенный коридор и затем пропустил гостя.

В комнату вошел Димитриос.

Глава четырнадцатая

Маска Димитриоса

Форма черепа, цвет глаз и другие особенности достаются человеку по наследству от предков и от него самого совершенно не зависят. Что же касается выражения лица, то им можно распорядиться по собственному усмотрению. Обычно на нем можно прочитать те чувства, которые человек намеренно выставляет напоказ, чтобы их видели окружающие: если он напуган, то старается, чтобы пытливый глаз не обнаружил этого, — например, делает злое лицо, чтобы его боялись; если он чего-то добивается, то придает лицу приветливое выражение, чтобы ему пошли навстречу. Как правило, выражение лица — это ширма, которой прикрыта нагота души. Лишь немногим, например художникам, удается увидеть то, что скрывается за нею. Всем остальным необходимо тщательное расследование поведения и речей индивидуума, чтобы отделить человека от его маски. Многим эта процедура не приносит ничего кроме шока, хотя каждый на своем личном опыте мог бы убедиться в этой двойственности.

Нечто похожее испытал и Латимер, глядя на вошедшего в комнату Димитриоса. Перед ним стоял, держа в руке шляпу, высокий человек с сединой в волосах, одетый в модное пальто, — очевидное воплощение респектабельности и полная противоположность тому, что Латимер знал. Таких, как он, можно часто видеть на дипломатических приемах. И хотя лицо его слегка обрюзгло, лишь тонкий горбатый нос, да взгляд черных глаз чуть-чуть приоткрывали маску. Латимеру показалось, что Димитриос щурится, точно близорук или чем-то озабочен, но неподвижные брови и гладкий без морщин лоб противоречили этому предположению, и, приглядевшись, Латимер понял, что эта иллюзия обязана посадке глаз и выступающим скулам. Лицо было таким бесстрастным и неподвижным, точно оно принадлежало не человеку, а истукану.

Димитриос, не отрываясь, смотрел на Латимера, и лишь когда мистер Питерс закрыл дверь и встал рядом с ним, он повернулся к нему и сказал:

— Представьте меня вашему другу. Мне кажется, я вижу его впервые.

Фраза была вежливой, но наглый тон и хриплый, резкий тембр голоса так подействовали на Латимера, что у него похолодели ноги. Вероятно, Димитриос знал об этом свойстве своего голоса и поэтому говорил очень тихо, и Латимер подумал: так, наверное, гремучая змея, шурша, подползает к своей жертве.