Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

Всадники Варды Склира поспешно расступались, освобождая им дорогу. Препятствовать отступлению руссов было так же бессмысленно, как пытаться хрупким плетнем остановить горную лавину: масса тяжело вооруженных пехотинцев задавила бы катафрактов…

Снова в зале доростольского дворца собрался комент — совет военачальников. Воеводы подсчитывали потери. Погибло пятнадцать тысяч воинов… Потеряно двадцать тысяч щитов… Многие дружинники получили раны и теперь способны сражаться в половину прежней силы…

Почему же так спокоен князь Святослав? Или делает вид, что спокоен, чтобы поддержать веру в победу? Или действительно считает сегодняшний кровопролитный бой победой?

Князь Святослав мог бы объяснить воеводам, что иного исхода сражения он и не ждал. Победить многотысячное, сытое и отдохнувшее войско императора Цимисхия было почти невозможно. Но то, что задумано Святославом, было достигнуто: византийцам нанесены тяжелые потери, и последние надежды Цимисхия на скорое завершение войны рассеялись как дым. Еще немного продержаться, и Цимисхий будет умолять о мире…

— Передайте воинам — жертвы не были напрасными! — заключил Святослав речи воевод. — Цимисхий не забудет нынешней бойни! Укрепитесь духом и ждите!

Воеводы кланялись и, придерживая левой рукой ножны мечей, выходили из зала, а вслед им неслись многократно повторенные слова князя: «Ждите! Ждите! Ждите!..»

А сколько еще осталось ждать? И чего?

Этого они не услышали от князя Святослава, и только глубокая вера в счастливую звезду предводителя войска удерживала их в повиновении.

12

Ночью к воротам Доростола подошел человек в плаще патриция, с горящим факелом в руке. Десятнику воротной стражи, высунувшемуся в бойницу, он крикнул:

— От императора — к князю руссов!

Тяжелые створки ворот слегка приоткрылись, пропуская посланца императора…

Сам князь Святослав не пожелал разговаривать с византийцем. Князю прилично принимать посольства от соседних государей, а не тайных послов, которые неизвестно с чем пришли. Святослав приказал проводить византийца в парадный зал, поручил Свенельду выслушать предложения Цимисхия, если посол действительно пришел от императора, а сам остался в небольшой комнате, отделенной от зала пологом из тяжелой ткани.

Вскоре в комнату вошел Свенельд и плотно задернул за собой полог:

— Княже! Греки просят мира!

— На чем хочет замириться Цимисхий?

И Свенельд, медленно загибая пальцы, принялся перечислять:

— Мы должны отдать грекам Доростол… Отпустить пленников… Покинуть Болгарию и возвратиться в свое отечество… Император со своей стороны обещает безопасно пропустить наши ладьи, не нападая огненосными кораблями, дать хлеб для всего войска, а наших людей, которые будут приезжать в Царьград для торговли, считать по прежнему обычаю друзьями…

— Пишите хартию! — кивнул Святослав.

Нельзя сказать, что согласие было дано князем Святославом с легким сердцем. Договор перечеркивал почти все, что было достигнуто в дунайских походах. Но выбора не оставалось. Мир был тяжелым, но не обидным. А что касается будущего, то лишь от него, Святослава, зависит, сохранятся ли в силе невыгодные для Руси условия. Спор с Византией из-за дунайских земель будет продолжен. Пока же граница между двумя государствами пройдет по Дунаю…

За полог снова заглянул Свенельд:

— Грек спрашивает: на сколько воинов давать хлеб?

— Скажи: на двадцать две тысячи!

Потом Свенельд вошел с пергаментным свитком в руке. Князь Святослав закоптил над свечой перстень с печаткой и скрепил черным оттиском начертанные на пергаменте строки…

Грек отбыл из Доростола так же тихо и незаметно, как пришел. Пергамент с хартией мира остался у воеводы Свенельда, потому что император Цимисхий настаивал, чтобы руссы сами обратились с мирными предложениями. Цимисхий считал умалением чести Византии самому искать мира. Кто ищет мира, тот не является победителем!

Князь Святослав вынужден был согласиться. Тщеславие не должно затмевать разума. Не время спорить, кто на людях должен поклониться первым. Пусть утешенная гордость будет возмещением Цимисхию за кровь тысяч катафрактов. Славы князя Святослава это не умалит!

Утром воевода Свенельд в сопровождении десяти самых рослых и крепких дружинников отправился в византийский стан. Император Цимисхий принял русское посольство в большом шатре, украшенном дорогими тканями и статуями. Император сидел на походном троне, повторяющем своими формами трон Золотой палаты, но только поменьше. По обеим сторонам трона стояли вельможи в нарядных одеждах.

Великий логофет от имени императора сказал, что византийцы охотно принимают предложение мира, ибо они обыкновенно побеждают врагов больше благодеяниями, чем оружием. Свенельд восхитился благородством и благоразумием императора, заботливо оберегающего жизни своих воинов. Кое-кто из византийских вельмож воспринял последние слова как намек на большие потери катафрактов, но лицо императора было спокойным и приветливым, и вельможи не осмелились показать своего неудовольствия.

Ласковыми и полными взаимной похвалы были посольские речи, но обмануть они никого не могли. Врагами встретились руссы и греки, врагами и расставались. Только равновесие во многих сражениях привело к вынужденному миру. Но надолго ли сохранится такой мир?

Свенельд от имени своего князя просил императора послать послов к печенегам, чтобы уведомить их о заключенном мире и предостеречь от нападения на возвращающихся руссов. Великий логофет заверил, что к печенежским вождям тотчас же отправятся знатные люди и с ними Феофил, архиепископ Эвхаитский. Тогда же было договорено, что правители скрепят мирный договор личной встречей.

Встреча князя Святослава и императора Цимисхия на берегу Дуная…

Описание этой встречи столетиями кочевало по страницам исторических сочинений, потому что это описание, включенное в «Историю Льва Диакона» со слов очевидца, было единственным в своем роде. Только из него потомки могли узнать о внешности прославленного русского князя и его одежде. Не два облеченных высшей властью правителя встретились на дунайском берегу, а два мира, два образа жизни, во многом исключающие друг друга…

«Император Цимисхий в позлащенном вооружении, на коне, приехал к берегу Дуная, сопровождаемый великим отрядом всадников, блестящих доспехами. Святослав приплыл по реке на скифской ладье и, сидя за веслом, греб наравне с прочими без всякого различия. Он был среднего роста, ни слишком высок, ни слишком мал; с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом, с бритою бородою и с длинными висящими усами. Голова у него была совсем голая, только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знатность рода; шея толстая, плечи широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и свирепым. В одном ухе у него висела золотая серьга, украшенная карбункулом, а по обеим сторонам от него — двумя жемчужинами. Одежда на нем была простая, ничем, кроме чистоты, от других не отличная. Поговорив немного с императором о мире, сидя на лавке в ладье, он отправился обратно. Таким образом закончилась война греков с руссами…»

Провожая глазами ладью князя Святослава, Цимисхий задумчиво проговорил:

— Этот варвар не должен вернуться на Дунай!

— Он не вернется! — заверил паракимомен Василий. — С посольством архиепископа Феофила в Печенегию поедут мои верные слуги…

Но Святослав еще раз обманул надежды императора Цимисхия. Напрасно ждали руссов в днепровских порогах подкупленные византийским золотом печенеги. Напрасно бороздили море возле днепровского устья триеры херсонского стратига, которому было приказано при встрече с русскими ладьями поступать так, как если бы он ничего не знал о заключенном мире. Отправив в Киев воеводу Свенельда с частью войска, чтобы ввести в заблуждение византийцев, князь Святослав остался в Белобережье, на одном из бесчисленных островов дунайской дельты, и зимовал там. Не только забота о собственной безопасности руководила князем Святославом. Своим присутствием у границы Болгарии он хотел ободрить и поддержать болгар, с которыми расправлялся император Цимисхий.

А для болгар действительно наступили тяжелые времена. Восточная Болгария потеряла свою независимость. Царь Борис был низложен, ему было приказано сложить с себя царские регалии: пурпурную шапку, вышитую золотом и осыпанную жемчугом, багряную мантию и красные сандалии. Взамен утраченной короны Бориса пожаловали скромным титулом магистра. Младший брат низложенного болгарского царя — Роман — был оскоплен по приказу императора. Спешно переименовывались на греческий лад болгарские города. Преслав становился отныне Иоаннополисом, в честь самого императора Цимисхия, Доростол — Феодорополисом. Замерла Болгария, скованная железными обручами византийских гарнизонов. Страшной оказалась расплата за слабодушие царя Бориса.