Моя простая курортная жизнь 4 - Мэри Блум

кроме как зацеловать меня, раздеть и затащить в постель, у хозяйки этого гостеприимного дома времени пока не нашлось. А ведь раньше я приходил сюда исключительно как сын ее подруги и приносил букет лишь в подарок от мамы. И если раньше здесь мне перепадал максимум поцелуй в щеку, то сейчас мне сначала отсосали, а потом три раза жарко объездили.

В общем, наша встреча прошла радостно для обоих. Я снова напомнил этим зрелым сиськам и зрелой заднице, как они прекрасны, а их роскошная владелица в ответ вовсю размяла мой молодой член, уже успевший соскучиться по женской ласке.

— Бедняга, — посочувствовала Нелли, когда я в общих чертах обрисовал ей свою абсурдную ситуацию, — девочки твоего возраста бывают такими безрассудно жестокими… Но их потеря — моя находка, — и с улыбкой протянула бокал шампанского мне.

Я же в очередной раз поблагодарил судьбу за то, что у матери такая понимающая подруга, а у нее такая мягкая и отзывчивая киска. Словом, наша разница в возрасте опять пошла на пользу нам обоим — у нее имелся лишь один недостаток.

— Ой, девочки скоро придут, — посмотрев на часы, сказала моя шикарная любовница, немного огорченная тем, что не залезет на меня в четвертый раз. — Тебе пора, Ром…

Дети — это всегда так сложно, особенно когда они такие паршивки, как у нее.

— А ты, кстати, слышал, — спросила Нелли, набрасывая халатик на еще пахнущее мной обнаженное тело, — что Катерина подумывает в Англии учиться? Я девочкам тоже сказала, что если хотите, мы с отцом не пожалеем денег на ваше образование. Хоть в Англию, хоть в Америку…

Так и просилось продолжение «хоть на Северный полюс».

— … а они: «мам, что ты, мы останемся с тобой, как ты тут без нас?» Любят меня, — добавила она, правда, в тоне так и читалось «вот же паршивки, думала, хоть после школы от вас избавлюсь, собрались до старости всех мужиков мне разгонять?»

Напоследок Нелли горячо расцеловала меня, сообщила, что будет рада видеть еще, и, только уйдя от нее, я подумал, что чай так и не попил — зато вдоволь угостился всем остальным.

После того как я выплеснул возбуждение, на меня неожиданно накатило романтикой, которую мне тоже захотелось куда-то выплеснуть. Благо, в школе теперь появился такой уголок.

Так уж вышло, что с Дня святого Валентина перебои в сексе возникли не только у меня. Куча девчонок после трехсот пафосных «я помню» стали требовать от своих пацанов, чтобы те им тоже сделали что-нибудь запоминающееся — словом, хочешь трахаться, напрягись. Мишель, которому явно приходилось для этого напрягаться, заставил и всех остальных. А вывод из его примера следовал простой: нет ничего более запоминающегося, чем вандализм.

Началось все с размашистого «киса, я тебя люблю!», нарисованного на стене одного из школьных коридоров. Надеюсь, неизвестный чувак достиг цели и кису проняло, но в любом случае он проложил дорожку. В итоге по всем углам Восточной Старшей стали появляться слащавые граффити, кривые признания в любви, корявые лики возлюбленных, выцарапанные на партах имена — в общем, все, чтобы увековечить отношения до ближайшего ремонта. Однако большая часть любовного творчества оказалась сосредоточена на стенах одного коридора — потому что когда ты один, это тянет на прогиб, а когда вас много, это уже флешмоб. Чего только не сделаешь ради секса.

Местечко быстро окрестили «коридор любви», и с тех пор каждый день здесь появлялось что-то новое. Школьные власти, привыкшие, что наказаниями занимается Катерина, не знали, на что кидаться, а Катерина под предлогом болезни на целую неделю забила не только на порядок в школе, но даже на посещение занятий. Все это, конечно, расхолаживало атмосферу еще сильнее. Правда, когда ее величество наконец вернулось, директор попытался выговорить хотя бы ей — но в итоге лишь получил отповедь сам.

— Вы же сами разрешили ему развесить шарики по школе.

— Но я не думал, что так получится! Это ж просто желание украсить школу.

— Ну вот, — изрекла зараза, — теперь школу хотят украсить все. Раз разрешили одному, справедливо будет разрешить и всем остальным…

После чего школьные власти закрыли глаза, явно надеясь, что этот вирус скоро пройдет. Народ же окончательно снесло. Учитывая, что камер в этом коридоре не было, там отмечался любой, кто только мог. Вот и я решил оставить след.

— Даже не знаю, что и сказать, — сообщила Дана, глядя на розовое сердце со своим именем внутри.

— Что это мило? — подсказал я.

— А почему у этого сердечка ножки?

— Потому что оно от меня постоянно бегает, — пояснил я, обнимая ее.

— А почему нет ручек?

Ну потому что мимо прошла Руслана со своим карательным планшетом, и мне пришлось уже убегать самому, а потом я где-то посеял маркер.

— И все же это так мило, — моя милашка развернулась ко мне.

И в качестве благодарности оставила горячий поцелуй на моих губах, я же покрепче прижал ее хрупкую фигурку к себе, одной рукой обнимая талию, другой поглаживая попку — и моя недотрога больше не возражала. Этот рубеж я наконец взял, и трогать там мне теперь стало можно.

— Наказать? — вдруг раздался рядом педантичный голос, каким бы мог разговаривать робот.

Руслана, возможно, единственная, кого еще волновал порядок в школе, строго уставилась на нас. Дана смущенно заправила локон за ухо, я убрал руку с ее попы. Катерина же, шагавшая рядом с подружкой, медленно оторвалась от смартфона. В обычно надменных глазах сейчас, казалось, плавали буквы переписки. Охренеть, конечно, она была последней девушкой, о которой я бы мог подумать, что ее может так унести.

— За что? — спросила зараза, мазнув взглядом по нам. — Пошли уже, — и снова уткнулась в свой смартфон.

Прижав планшет к груди, Руслана понуро потопала за хозяйкой. Очень многие из тех, кто в прежние времена были бы наказаны, сейчас получали амнистию в виду равнодушия Императрицы. Она словно прощалась с Карповом. Давала городу возможность потестировать, каково тут будет без нее…

— Ай! — я повернул голову, почувствовав легкое жжение на губах. — Ты чего?

— Прости, — с невинным видом сказала Дана, ревниво мило прикусившая меня, — не уследила за своими губами… Ай! — айкнула она.

— Прости, — сказал ущипнувший ее за попку я,