Орел взмывает ввысь - Роман Злотников

— И она бы работала на тебя, пока бы все не отработала, — кивнул хитроумный Шульц, понимающе улыбаясь.

— Да где хотела, там бы и работала, — снисходительно пояснил Отто. — Она же свободным человеком стала. Как я ее удержать смог бы?

Шульц недоуменно наморщил лоб и некоторое время раздумывал над странной коллизией. Местные ливы и латгалы, работавшие на немецких хозяев, тоже были не все закрепощены, но зато опутаны такими долгами, что уйти от хозяина были просто неспособны. А там-то что не так?

— А… на то чтобы ей покреститься, требовалось твое разрешение?

— Как это? — удивился Циммерман. — Какой человек между другим человеком и Богом встать может? Если решилась — так пошла бы в церковь и покрестилась. Никто бы не воспрепятствовал.

Шульц и Ульке снова озадаченно переглянулись. Как-то все в рассказе их старого приятеля выходило неправильно… Вот вроде есть повод возмутиться совершенно варварскими обычаями, а тут вдруг раз, поворот — и вроде как обычаи какие-то уже и не варварские, а совсем наоборот. Затем варварство вдруг уходит на задний план, открывая очень радужные коммерческие перспективы, и снова — раз, и перспективы быстро становятся какими-то непонятными, но уже явно нерадужными. Сложно все, запутано…

— Значит, она сначала была у тебя в услужении, но ты ее не трогал, а потом, когда она и ты окрестились, ты на ней женился, хотя она была совершенно не обязана выходить за тебя, который купил ее как холопку, но она все-таки вышла, — попытался резюмировать услышанное Шульц.

— Ну где-то так, — согласно кивнул Циммерман, доставая из кошеля медь и расплачиваясь с трактирным служкой.

— Как все запутано… — покачал головой Ульке и спросил: — А чего ж ты не привез ее и детей?

— А зачем? — пожал плечами Отто. — Да и лавку не на кого было оставить.

— Лавку?

— Нуд а, — кивнул Циммерман и пояснил: — Я же говорил, что жалованье особенно тратить было некуда. Вот после первых трех лет службы у меня и скопилась довольно круглая сумма. Так что когда нас первый раз распустили на жилое, я и завел скобяную лавку. Я же поэтому Маргрете и купил, что, пока я за товаром ездил, надо было кому-то за лавкой и домом смотреть… ну и понравилась она мне, не скрою. Так мы и стали жить. Она первое время все ко мне присматривалась, а уж когда окрестилась, так сама и предложила идти венчаться. А я что, я не против был. Мне тоже местные бабы уже надоели. Вот так мы хозяйством и обзавелись. Я сюда просто на родные места посмотреть приехал, а не оставаться. Поживу сколько-нито и домой двинусь… ну, может, прикуплю чего, чтобы о Риге напоминало…

При этих словах Шульц тут же подобрался, как, впрочем, и большая часть посетителей таверны, сидящих за соседними столиками. В сегодняшней Риге было довольно туго с денежными покупателями.

— …там-то у меня дела идут неплохо, — продолжал между тем Циммерман, — денег вполне хватает. А как после жилого еще три года отслужу, так и вообще свободен буду. Я же поэтому-то и в сержанты не соглашаюсь идти. Хотя ротный капитан давно предлагал в сержантскую школу отправиться. Сержантам положено еще пять лет в запасе состоять и еще два года в учебной роте отслужить, а капралам — нет. Пятнадцать лет в строю и резерве отслужил — и свободен как ветер…

На следующий день Отто встал пораньше, начистил сапоги остатками ваксы и двинулся представляться коменданту Усть-Двинска. В Риге, ставшей просто районом нового города, как ему сообщил вчера вечером Шульц, своего коменданта не было.

Усть-Двинск начинался сразу за бывшими стенами Риги, вобрав в себя рижские пригороды. Город еще вовсю строился, но в нем уже были видны черты, явно роднившие его со столицей. По существу, здесь, на балтийских берегах, русские строили уменьшенную копию своей столицы, так сказать, вторую столицу… Впрочем, все эти черты мало-помалу приобретали и другие русские города. Россия богатела, вовсю пользуясь своим промежуточным положением между Востоком и Западом, торгуя с Востоком — западными товарами, а с Западом — восточными и с тем и другим — своими собственными. Да еще и активно втягивая в себя мастеров, технологии и развивая все новые и новые производства на своей территории. К тому же мудрая политика ее царя привела к тому, что через ее территорию перенаправлялись торговые маршруты, прерванные враждой соседних народов, поскольку именно Россия нередко сохраняла мирные и даже дружественные отношения с обоими воюющими государствами. Ну и ее ставшие уже знаменитыми царевы дороги…

Эти дороги были закончены только два года назад, но дорожное строительство не остановилось. Во многих губерниях купцы, оценив удобство царевых дорог, складывались купным коштом и били челом как «государевой гостевой тысяче», так и самому государю с просьбой добавить средств на строительство в их губернии какой еще необходимой дороги, а то и нескольких. Государево участие, правда, по большей части заключалось, как правило, в дозволении использовать бывших пленных, все еще пребывающих в холопьем состоянии, коих уже оставалось от трехсот тысяч токмо тысяч восемьдесят, более половины из которых были бывшие шведские солдаты (им было обещано, что по прошествии десяти лет по окончании войны они будут отпущены домой, вот шведы и упорствовали)… Либо в выделении на работы черносошных крестьян, но токмо на время, не наносящее ущербу их хозяйствованию. А также в положении всем занятым на стройке хлебного жалованья из государевых хлебных складов. Денег государь не давал. Но и этого было достаточно.

Так что деньги в стране были, а разумность новой планировки, впервые опробованной в столице, и не только удобной, но и практически исключающей возможность больших пожаров, ранее бывших настоящим бичом в основной своей массе деревянных русских городов, теперь уже ни у кого не вызывала сомнений. Правда, столь вольготная городская планировка — с прудами, тенистыми аллеями и широкими улицами — почти исключала возможность обнести русские города стенами. Но новое русское оружие — ракеты — показало всем, насколько слабой защитой от него являются стены. Да и ныне Россия пребывала в таком военном могуществе, что мысль о том, что где-то найдется враг, способный угрожать ее собственным городам, просто не приходила русским в голову. Вот всю страну и охватил строительный бум.

Комендатура размещалась в новом доме, стоящем почти на окраине. Чтобы добраться до него, Циммерману пришлось пройти через весь город, в отличие от ставшей захолустьем Риги наполненный людьми, регулярно спрашивая о том, где ему найти комендатуру. Не столько даже потому, что не понял это с первого раза, сколько потому, что здесь не доживали, как в Риге, тоскуя по старым и давно ушедшим временам, а жили. Весело, яростно, жадно. Как жили в любом русском городе. Он, похоже, слишком привык к русским городам…

Комендатуру он опознал по стоящему у входа стрельцу с ружьем с воткнутым в ствол по новым правилам байонетом. Коменданта на месте не было, но его дежурный помощник — однорукий капитан, коему Циммерман уважительно отдал честь (ветеран, сразу видно), выслушал доклад Циммермана и, достав из стола с выдвижными ящиками (говорят, сам царь такой придумал) толстый том, ловко раскрыл его одной рукой и сделал в нем какую-то отметку.

— Как там у вас в Приамурье, капрал? — поинтересовался капитан, закрывая том.

— Да по-разному, господин капитан, — признался Циммерман. — Большой войны, как у вас была, нет, а так — всякое бывает. И хунхузы пошаливают. Но с ими по большей части драгуны да казаки ратятся, а мы — ежели уж когда те совсем расшалятся и противу них большой поход учинят. Да вот еще на Эдзо плавали. «Ся-муря» замирять…

— Казаки? — удивился капитан. — Не слышал, что у вас там казаки объявились.

— Объявились, — кивнул Отто, — со всей Сибири к нам сбегаются. В сибирских-то городках только служилое казачество есть, а на землю им по уложению садиться запрещено. Токмо на украинах. А у нас как раз самая украина и есть. Вот перебегают к нам те, кто на землице осесть желает. Царевич Данила, что ныне у нас наместник, их по реке Хвостатой, кою журжени Нэньцзян именовали, Муданьцзян и верховьям Сунгари расселяет.

Капитан понимающе кивнул.

— А к нам надолго?

Циммерман задумался. А действительно, на сколько он приехал в город своей юности, о котором вспоминал в своих снах и который оказался совсем не таким, каким он ему помнился? Что ему тут делать?

— Да нет, господин капитан, — решительно мотнул головой капрал Циммерман. — На несколько дней, может, на седмицу. А потом — домой!

4

Карету заметно трясло. Я, морщась, сидел, откинувшись на мягких подушках, укрытый легким пледом. На ногах, явно не по сезону, были валенки с кожаными калошами. И все равно я мерз. И страдал от тряски. Охохонюшки, в старости многие вещи, которые юность просто не замечает, становят причиной для страданий. Вот та же булыжная мостовая. Слава богу, в розмысловой избе торговых и военных возов и повозок разработали систему кожаных рессор, изрядно уменьшивших просто дикую тряску экипажей на булыжных мостовых. А то бы я вряд ли решился на столь дальнюю поездку. По местным меркам, конечно. В оставленном мною времени я до Сергиева Посада долетал за полчаса, ну когда выбирался из московских пробок…