Заря приходит из небесных глубин - Морис Дрюон

С той поры некоторые названия звучат во мне, словно музьпса: Сен-Жан-де-Люс, Ирулеги, Сент-Этьен-де-Байгори.

Почему мне так четко запомнились огромные комнаты былого командорства тамплиеров в Наварранксе, превращенного в гостиницу?

Сен-Жан-Пье-де-Пор тоже врезался в память, потому что там я опьянел — впервые в своей жизни. Трактирщик за обедом немного перестарался, украдкой наполнив мой бокал, и я встал из-за стола довольно шумно, заявив, что собираюсь «пожить своей жизнью». Это отправление к свободе завело меня не дальше конца квартала.

Еще до поездки среди моих игрушек была карта французских департаментов в виде разъемной мозаики. Теперь она составлялась на моих глазах. Я выучил наизусть названия всех административных центров и супрефектур; они становились реальностью.

Мне показали все классические достопримечательности. Мы побывали в Лурде, где агрессивная коммерция на благочестии неприятно поразила простодушную веру, которая во мне тогда еще обреталась. Побывали в цирке Гаварни. В Люшоне я впервые сел верхом, совершив прогулку на крупном смирном пони, и испытал от этого живую радость.

Что еще мне запомнилось из этого кругосветного путешествия по Франции? Я собрал в запасники памяти крепостные стены Каркассона, Нима, его арен и Квадратного дома, арлезианский Прованс, куда буду так часто возвращаться и столь же часто проезжать по залитой солнцем дороге вдоль Лазурного берега, петляющей по горным карнизам над самым синим на свете морем, спускаясь к пальмам Канн и Ниццы, чтобы после Мантона коснуться границы с Италией.

Мы вернулись дорогой Наполеона, дорогой его возвращения с острова Эльба — самого пагубного для Франции из всех деяний императора.

Каждый город — память. Лье за лье во мне откладывалась наша история, творившаяся здесь после римской античности.

Мы добрались до Эвиана и пересекли озеро Леман на большом белом прогулочном судне. Выпили чаю в Швейцарии, в Лозанне.

Отныне я знал почти все пределы Франции, физически осознал страну, которой уже гордился и которой желал послужить с некоторым блеском.

III

Разорение

По возвращении из этого путешествия мой отец помрачнел. В деревне часами молча глядел на породистую домашнюю птицу или на русских кроликов, скакавших в крольчатнике. Но явно уже не получал от этого никакого удовольствия. Счастливая пора для него миновала.

В Париже он каждый вечер внимательно читал биржевую страницу газеты «Тан», чего никогда прежде за ним не замечалось. И опять молчал.

Гигантский финансовый крах, который поразил Соединенные Штаты в 1929 году, став причиной стольких разорений и самоубийств, через пару лет добрался до Франции. И мой отец день за днем видел, как тает его состояние.

Поняв, что ему уже не хватит средств для жизни на прежнем уровне, к которому мы привыкли, он принялся подыскивать себе какую-нибудь службу. Но как ее найти почти в шестьдесят лет, не имея ни квалификации, ни опыта, в то время как банковские, промышленные и коммерческие предприятия разорялись и множество людей теряли свои места?

Ему требовалось самому добыть средства к существованию, и он решил заняться разведением домашних животных. Он предпочел бы лошадей, но это требовало вложений, которые намного превосходили его возможности. Собаки? Дело тоже дорогостоящее и весьма ненадежное. Тогда он остановился на птицеводстве, в котором после лет, проведенных в Нормандии, немного разбирался.

Место для своей птицефермы он искал поближе к Парижу и нашел в Кламаре, на краю Медонского леса. С заурядным уродством дома ничего поделать было нельзя, разве что скрыть за завесой зеленого винограда; зато участок, использовавшийся прежде для огородов, был достаточно обширен, чтобы разместить на нем курятники, гнезда для наседок и клетки для цыплят. И к тому же прямо напротив дома простирался лес, самый дикий в предместье столицы, потому что ни одна дорога через него тогда еще не пролегала.

Поскольку Кламар соседствовал с Ванвом, где находился лицей Мишле, куда я был записан, мне не пришлось его менять.

Для покупки, так как брать взаймы отцу казалось недостойным, он продал наибольшую часть своего портфеля ценных бумаг, причем по отчаянно низкому курсу.

На следующий же день, словно биржа только того и ждала, котировки начали подниматься.

Вернувшись однажды вечером из банка, отец сказал нам: «Дети мои, мы разорены». У меня эта фраза навсегда застряла в ушах.

Отец сделал еще несколько прекрасных заявлений. Решив носить впредь только штаны землекопа из коричневого бархата с желтоватым оттенком, но всегда в сочетании с элегантно повязанным галстуком-бабочкой, он, усевшись в свое глубокое кресло стиля Людовика XV и сунув руки под бедра, охотно заявлял: «Я рабочий». Его гости улыбались. И все же… Наемная рабочая сила была ненадежной, непостоянной, неопытной. Часто, какая бы дурная погода ни стояла на дворе, я видел, как отец нес ведра с зерном, чтобы задать корму своей живности. Я ему в этом помогал.

Он говаривал также: «Мы живем, как русские эмигранты», потому что не все изгнанники большевистской революции стали таксистами на Монмартре, некоторые обзавелись птицефермами, в основном в районе Луары.

Впрочем, и у нас в Кламаре, совсем неподалеку от нашего жилища, была своего рода русская колония: Трубецкие, Оболенские, племя светловолосых великанов, обосновавшееся в большом старом романтичном доме. У них постоянно кипел самовар, и все проявляли радостное удовлетворение, когда самый юный их отпрыск, едва трех лет от роду, с силой бросал бронзовые предметы на паркет.

Наша птицеферма, записанная на имя моей матери, не замедлила снискать некоторую известность.

Существуют сотни пород кур, всевозможных размеров и обличий, происходящие со всех континентов: белые, черные, цвета красного дерева, крапчатые, пестрые, высокие, мохноногие, хохлатые, карликовые. Их названия — целая география: орпингтон, лэнгшем, марандез, гатинез, леггорн, виандот, паду, индийские бойцовые… Многие родом из Азии, где их изображения встречаются среди керамических изделий или росписей тысячелетней давности. У каждой породы есть свои приверженцы, которые знают все их характеристики, критерии красоты, чистоту происхождения и качество селекции. Они организуют клубы и ассоциации, подобно любителям собак и кошек.

Продукты птицеводства из Кламара неоднократно получали на выставках первые премии. Мы рассылали по всей Франции яйца под наседок, однодневных цыплят, производителей. Перед отправкой на конкурс птицу приходилось мыть шампунем на кухне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});