Стервы - Джиллиан Ларкин

— С какой это стати? — Он швырнул на пол сигарету и сердито толкнул дверь.

«Предательница». В мозгу вспыхнуло видение: она целуется с Бастианом. «Предательница». Глории она ведь ничего об этом так и не сказала. «Предательница».

Она почувствовала, как кто-то положил руку ей на спину.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Карлито. Гангстер, который выяснял отношения с Бастианом. Его серые глаза, обрамленные короткими черными ресницами, смотрели на нее приветливее, чем в прошлый раз.

— Все будет чудесно, — ответила Лоррен. Но она понимала, что обманывает себя: ничего чудесного уже не будет.

— Я видел, как все получилось. — Он выудил из кармана платок, наполнил его кубиками льда из своего стакана и приложил к ее горящей щеке. — Вам крепко досталось.

— Мы с ней подруги, — сказала ему Лоррен, чувствуя, как приятно холодит щеку платок со льдом. — Теперь мне гораздо лучше. Спасибо.

— Не за что. Вот как нелегко здесь приходится порой. Я уж хотел было приказать, чтобы этого парня вышвырнули вон. А вы видели, как он задирал тут нос?

— Видела. Он не проявил ни капли уважения, — сказала Лоррен и стала сама держать платок. Гангстер мигнул и посмотрел на нее с интересом.

— Как раз об этом я и подумал. Главная беда нашего мира в том, что нам не хватает уважения. К посторонним, к друзьям, к женщинам. — Он ласково пожал ее руку. — Если вам что-нибудь понадобится, вы найдете меня вон там, в конце зала. Не стесняйтесь.

— Да нет, мне правда уже хорошо, — сказала Лоррен, ощутив прилив усталости. Она протянула Карлито платок.

— Оставьте себе, — сказал тот, сжав платок в ее руке. — В следующий раз я хочу видеть ваше прекрасное лицо без таких отметин.

Он ушел, а Лоррен развернула платок. В углу была вышита буква «М». Она поднесла платок к носу и вдохнула запах мужского одеколона.

Принюхалась.

Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой, безнадежно одинокой.

Снова потянула ноздрями воздух и учуяла запах дыма.

Она опустила глаза. У ног дымилась брошенная Маркусом сигарета, в ней еще теплилась, угасая, последняя искорка. Лоррен накрыла окурок носком туфли, а потом стала вдавливать его в пол бара, еще и еще, пока не осталась только щепотка пепла, из которой навеки ушел огонь.

Часть вторая

Говорите тише

Я не хочу жить. Я хочу в первую очередь любить, а жить — лишь в силу этого.

Зельда Фицджеральд, 1919 год19. Глория

Глории это так и запомнилось — она вышла под свет прожектора и увидела, как сбывается ее хрустальная мечта: рядом — рояль, перед нею — слушатели, а из глубин души неудержимо льется песня. На эстраде она почувствовала себя привычнее, чем в родном доме. Со сцены она была способна растрогать людей за те считаные минуты, пока длилась песня. А это куда больше, чем может сделать жена светского человека за всю свою жизнь.

Но внезапно прожектор погас.

Внутренний голос говорил ей, что правда так или иначе выплыла бы наружу. Повсюду в газетах, в колонках светских новостей, можно было наткнуться на фотографии ее с Бастианом. Сколько времени ей удалось бы выдавать себя за певичку из деревни? Но Глория никак не ожидала, что все произойдет настолько быстро. Жизнь подразнила ее сладким вкусом свободы, и тут же людское бездушие отняло у нее все. Она осталась ни с чем. В одиночестве.

В лорелтонской школе все девочки слышали о происшествии, в том или ином пересказе.

В понедельник Глория снова появилась в школе — единственном месте, которое отныне ей позволено было посещать: все остальное мама ей категорически и навсегда запретила. Глория не без удивления обнаружила, что приобрела своего рода скандальную известность. Пока она шла по коридорам, девчонки посмеивались и перешептывались за ее спиной, а когда она вошла в класс, все умолкли.

На уроке истории она заметила, что девочки то и дело что-то передают друг другу. Глория подалась вперед — она сидела за партой в третьем ряду — и выхватила это «что-то» из немытых рук Малинды Бэнкс, ее ровесницы, у которой, увы, уже пробивались робкие усики.

— Эй! — вскрикнула Малинда, но Глория не стала обращать внимание.

У нее в руках оказалась страничка из чикагской «Ежедневной газеты», под рубрикой «Сплетница» — раздел светской хроники. Сразу же, в верхней части страницы, Глория увидела свое имя, набранное жирным шрифтом:

Чикагскую красавицу Глорию Кармоди застали в тот момент, когда она без всяких церемоний — и без обручального кольца — выступала вчера вечером в неназванном заведении. Ее жених, выпускник Гарвардского университета Себастьян Грей, обнаружил, что семнадцатилетняя девушка выступает в составе негритянского джаз-банда в качестве певицы. «Он буквально уволок ее с эстрады, — сообщает анонимный источник, наблюдавший выступление. — Ситуация вызвала большое замешательство и у нее, и у него». «Глория всегда была отвязной, — рассказал нам один из друзей семьи Кармоди. — Глядя на нее, этого не скажешь, но у нее есть тайная жизнь, скрытая от посторонних глаз. Я слышал, что она выступала не только с этим цветным джазом». Какие же новые секреты скрывает юная певичка? Вам, Себастьян, лучше выяснить это поскорее, пока еще не поздно.

Еще одна новость: Элизабет Даунинг видели вчера в Гайд-парке…

— Хотите знать правду? — подумала Глория, отрываясь от газеты. И только когда все головы в классе повернулись к ней, до нее дошло, что она сказала это вслух.

— Что? — осведомилась мисс Тримбел, учительница истории. — Вы что-то сказали, Глория?

— Я только пела, и больше ничего. Это что, такое тяжкое преступление? — Глория обожгла сердитым взглядом сначала Малинду, затем и остальных одноклассниц.

— Не в том дело, что ты пела, — раздался голосок сзади (Анна Десмонд, корова непричесанная!), — а с кем пела. И в том, что ты это скрывала. Всем же понятно, что любовные песни можно тайком петь вместе с чернокожим только в одном случае…

— Довольно посторонних разговоров, ученицы! — Мисс Тримбел зазвонила в колокольчик, всегда лежавший у нее на столе. — Вынуждена вам напомнить, что грязное белье не принято стирать при всех. Иначе виновная лишь заважничает и…

В эту минуту Глория собрала учебники и поднялась из-за парты.

— Глория Кармоди, куда это вы собрались? — сурово спросила мисс Тримбел, но Глория поняла, что любой ее ответ будет некстати.

Она выбежала из класса, промчалась по коридору в туалет, заперлась там в одной из кабинок и дала волю слезам. Что хуже всего — нельзя было даже обратиться за утешением к Лоррен: они с той ночи в «Зеленой мельнице» не разговаривали.

Все девочки в школе посматривали на нее свысока, но вскоре Глория поняла, что они хотят услышать от нее подробности. Всем было интересно, связана ли она с Большой бандой, видела ли какие-нибудь убийства, не может ли она использовать свои связи и провести их в «Зеленую мельницу». А одна девочка спросила напрямик, не обрюхатил ли ее «этот чернокожий ублюдок», и Глория второй раз в жизни ударила человека по лицу.

Раньше Глории и в голову не приходило, как сильно она зависит от Лоррен, которая помогала ей коротать скучные дни. Они постоянно обменивались мнениями — в записках на уроках, в разговорах во время большой перемены, в походах по магазинам после уроков, на посиделках поздно вечером.

К счастью, Лоррен не показалась в школе ни в понедельник, ни во вторник, и Глории не пришлось с нею объясняться. Но в среду, когда Глория, прижимая к груди учебник, вошла в класс, Лоррен уже сидела там. Школьная форма на ней была сильно помята, лицо густо накрашено; оно осунулось и выглядело так, будто Лоррен только что вышла из длительного запоя. В общем, что-то среднее между хористкой из шоу и покойницей.

У Глории возникло сильное искушение заехать бывшей подруге в физиономию учебником. Этого она не сделала, но старательно избегала общества Лоррен.

Жизнь Глории сделалась невыносимой. Разгневанная мать гадала о последствиях происшедшего, рассчитывая на то, что в конце концов Бастиан простит невесту ради задуманного «великого предприятия». Глория могла вернуться к прежней жизни и никогда не заговаривать о пении, о попойках, о том, чтобы стоять среди негров-музыкантов, как заурядная шлюха.

— Что бы это значило? — сердито бросила ей Глория. — Мама, что такое «заурядная» шлюха? — Они обедали в столовой, поглощали мясной рулет. Клара сидела напротив Глории и не произносила ни слова.

— Не смей мне дерзить! — возмутилась мать. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Понимаю, — отозвалась Глория. — Ты хочешь сказать, что я должна стать незаурядной шлюхой. Непревзойденной!