На кого похож Арлекин - Дмитрий Бушуев

Было время, когда о Западе мы знали ровно столько же, сколько о жизни на других планетах. Когда железный занавес немного приподняли, в Россию хлынула лавина мусора, хотя мы все пребывали в иллюзии относительно высокой духовности Запада. Но народ сам разберется и все устроит с Божьей помощью, обустроит Россию. Божья Матерь опустила свой покров на мою страну, и весь сор будет выметен. Вы помните то лето, когда страну особенно лихорадило, а лето было особенно цветущим, благоухающим и солнечным? Господне лето тысяча девятьсот девяносто второго. Большинство не заметило этого благодатного времени, потому что некогда было остановиться, оглядеться и вслушаться в тишину: Небо над Россией наконец-то было открыто. Да вы понимаете ли, о чем я говорю? Небо было открыто! Снизошла благодать, а мы как-то и не заметили среди забот и мелочных обязанностей. Но после такого лета, уверяю вас, ничего страшного уже не будет! Все страшное позади. И праведники на земле нашей еще есть, и сила богатырская не иссякла. В один из дней того лета я ехал в вагоне зеленого пригородного поезда, и напротив меня сидел обычный, скромно одетый парень. Я смотрел в окно на леса, поля, сады и застенчивые кладбища. Мне верилось, что замороженное на время величие русских земель возвращается и что скоро оживут усадьбы и будут петь соловьи в рощах: Тот парень поймал мой взгляд и как-то в ход мыслей ответил на май не прозвучавший вопрос: «Да, именно так и будет. Божья Матерь над Россией». Он сказал это так просто и тихо, что я вдруг поверил ему. Это неслыханное дело, просто невероятно — я, циничный насмешник Найтов, вдруг так легко поверил ему и кивнул головой! Кивнул головой, в которой столько мерзостей и мусора: Тот парень со своим тощим рюкзаком сошел на какой-то глухой станции, а я вдруг догадался, что это был Он. Это он среди нас, и только что Он сидел напротив меня, и я не узнал Его:

Кто мне Россия? Мать? Жена? Сестра? Незнакомка? В детстве моем и отрочестве была матерью, потом стала женою, а теперь — как двоюродная сестра в Чердынцевской губернии: Живет как-то там, но даже письма не доходят. Сколько раз в пьяном припадке я порывался взять билет не на тот самолет. А теперь уж и не знаю, какая она, моя Россия. Совсем другая, неизвестная страна — приехать как домой уже не получится, а туристом не хочу. Да и не к кому мне приезжать — таких людей, ради которых это стоило бы делать, уже нет. Или почти нет. К тому же, лирический герой не всегда имеет власть изменить ход повествования:

Хватит, хватит, арлекины! Занавесьте луну черным, заканчивайте представление, гасите свечи, подайте мне бобровую шубу и сани. Сяду в сани, запахнусь в шубу, и пусть мчат меня кони. Зачем так ярко горят звезды? Зачем так ярко?

— А теперь выбирай дорогу, барин, — обернулся кучер с красным кушаком, — в Россию или к Денису?

— Гони к Денису, мужик, Денис дороже России.

* * *

Холодно моим арлекинам зимой — или русские морозы им непривычны, или одеты не по сезону? Зябнут, растирают покрасневшие уши, замерзли как Маугли. Ничего, ничего, сейчас я достану из кармана серебряную фляжку с коньяком — согреемся.

— Денис, хлебнешь?

Он молча берет флягу. Пригубил и закашлялся.

Мы едем в грязном вагоне пригородного поезда на дачу к Рафику, который пригласил нас провести несколько дней в его «поместье». У меня были другие планы, но Денис почему-то уцепился за это приглашение — видимо, такое отступление от нашей каникулярной программы казалось ему многообещающе-романтичным: старый дом среди зимнего леса, вечера у камина, зимняя замкнутость и одиночество вдвоем. Звонил вчера твоей маме в больницу — отчитывался, можно сказать, а заодно выпросил ненужное разрешение «провести несколько дней за Волгой, на даче у близких друзей: Да, это семейная пара: да, мальчик очень подружился с моим племянником, не беспокойтесь ни о чем:» Я пролепетал в трубку кучу ненужного мусора, а вдова растрогала меня своей патетической фразой: «Благословляю вас, Андрей Владимирович, на любые ратные подвиги! Денису с вами хорошо, и я спокойна. Спасибо вам, спасибо». Я пожелал ей скорейшего выздоровления, но в глубине моей души какой-то чужой человек желал ей скорейшей смерти. Не пора ли вызывать того самого таксиста? Мальчик будет принадлежать только тебе: Гроб уже обивают. Слышишь, как стучит молоток? Нет, это сердце мое стучит — бьется как рыба об лед. Парное, теплое мое сердце подадут Денису на золотом блюдце с укропом и сладким перцем, скажут: «Кушай, мальчик, пока не остыло:» Денис разрежет сердце и найдет в нем ржавый ключик от моей квартиры, стертую медную монету и жемчужину. Мой милый мальчик, у тебя кровь на губах, возьми салфетку. Ешь меня и пей меня.

Мой компьютер только еще вычислял комбинацию смерти вдовы, анализировал события, расположение звезд, побочные действия дигидролизованного кодеина (абстиненция, ночной пот, хронические запоры, интоксикация), февральские морозы и скорость перерождения печени в жировые клетки; еще стресс, климакс, безденежье, бездорожье, безоружность и безнадежность. Скудоумный пейзаж за окном поезда похож на тихое, протяжное безумие, а небо: небо точно наскоро заколотили досками, солнышко едва пробивается сквозь щели. Хорошо, что я взял с собой коньяк. Не надо больше гробов. Да я же молиться должен о ее здоровье, а то сразу же найдется какой-нибудь дядя в Киеве, тетка в Саратове, или добренький директор детского дома будет покупать моему мальчику трусы «Кальвин Клейн» и конфеты: Да не посадят ли меня в тюрьму? О, мой дневник развлечет моралистов из зала суда! Перепечатают и будут давать друзьям и знакомым, чтобы развлеклись и подивились: Не слушайте меня, я безумен, меня за содомский грех Господь разума лишил, поэтому мне больше позволено — какой с дурака спрос?

…Длинный, длинный поезд. Снег в копоти. Замерзшая моча на стенах тамбура. Все какие-то огни, станции, на всем печать запустения и признаки глубочайшей анестезии. Единственно живой человечек смотрит на меня зелеными глазами. Мой Денис. Румяный, доверчивый и дикий. Я люблю Дениса. А вокруг — сплошная ледяная равнина.

Вы замечали, что разговоры в пути, в поезде особенно сокровенны? Это потому, что в пути мы находимся вне времени, на другой шкале теории относительности; все математические задачи о некоем субъекте, движущемся из пункта А в пункт Б не предусматривают вопроса о том, чем занимал себя субъект — возможно, что в это же время он был где-нибудь еще. Кроме того, не обладая способностью телепортации, вполне возможно находиться в пункте А и пункте Б одновременно. Мне же было абсолютно все равно, в каком пункте находиться — лишь бы с Денисом; если мы и разделены в географическом пространстве, то расстояние между мной и Денисом это и есть Денис.