Ледяное сердце Златовера - Наталия Ипатова

Закопченный гоблин с опаленной гривой и свежими ожогами явно был в центре схватки. Он долго и пристально разглядывал невозмутимого саламандра, потом перевел тяжелый взгляд на меня.

— Ваше присутствие означает поддержку Светлых Сил? — хрипло спросил он.

— Оно означает только мою личную дружбу и интерес, — парировал я. — В этой войне не применяется Могущество Белого трона. Я представляю наблюдающую сторону.

— Тогда к делу, — буркнул гоблин. — Салазани предлагает прекратить бесполезные и крайне досадные потери среди наших подданных и решить ваше спорное личное дело поединком. Вы согласны?

— И кто же выйдет против меня? — поинтересовался Звенигор. — Ты?

— Она сама. Надеюсь… — гоблин хищно наклонился и полыхнул искренней ненавистью. — Она тебя убьет!

Пока Звенигор соображал, я лихорадочно строил поведенческую схему Удылгуба. Меня до глубины души изумила неадекватность его реакции. Если он не знал, что произошло меж Звенигором и Салазани, он был бы лично к нему равнодушен. Если знал-был бы ему благодарен. Я видел только одно здравое объяснение, а именно: с появлением на горизонтах Салазани Звенигора гоблин потерял все. А это значило, что Снежная Королева без памяти влюбилась.

— Она просила также напомнить, — добавил Удылгуб, — что заклятье Ледяного Сердца не из тех, что продолжают действие после смерти автора. Если ты убьешь ее, Златовер вернется к жизни.

— Черт, — растерянно промолвил Звенигор. — Чтобы я — против… бабы?

Глава 15. Большой день короля Звенигора

Поземка проникала под неплотно застегнутое полотнище входа, и я ежился и переминался с ноги на ногу, когда ее ледяной язык облизывал мои щиколотки. Мама умерла бы, если бы увидела, как я по нынешней погоде щеголяю в летних сапогах. Без шерстяных носков. Никто не подозревал, что Приключение затянется.

Темная внутренность палатки Звенигора освещалась лишь пламенем короны на его голове. Оба саламандра не обращали никакого внимания на глупые мелочи вроде сквозняка. Звенигор, кажется, пребывал в том же состоянии легкого шока, что и час назад, когда Удылгуб передал ему вызов Салазани. Мы тогда решили, что вопрос требует обсуждения, и сейчас соображали, как ответить.

Магнус считал, что все это затеяно Снежной Королевой с единственной целью: дать войскам желанную передышку, и возмущался тем, что мы сразу же не ответили решительным отказом. Салазани можно было бы додавить, победа сама падала в руки, и, с его точки зрения, совершенно незачем было осложнять дело личным поединком. Мы оба прекрасно видели его закулисные мотивы: он не имел никакого желания заполучить на свою голову восставшего Златовера. Поэтому он лично не был заинтересован в смерти Салазани, а патриотизм не позволял ему желать поражения королю, на возведение коего в сей ранг пришлось потратить столько сил и нервов.

Кажется, эти двое ни по какому вопросу не могли прийти к единому мнению.

— Дело лишь в том, — съязвил Звенигор, — что нанесет моей чести больший ущерб: отказ от поединка или же поединок насмерть с женщиной? Арти… ты-то почему молчишь?

Магнус метнул в мою сторону недовольный взгляд. Ему, как самому приближенному к трону лицу, было очень неприятно, что его король, игнорируя его мнение, просит совета у постороннего… и даже не саламандра. Я становился для него неудобен, но, честно говоря, меня это очень мало волновало.

— Ну что я могу тебе сказать?! — почти взмолился я. — Это же война! Я бы рад потрепаться с тобой о магии, основах мироздания, истории последних лет, моральных нормах или семейных отношениях. Но что я могу посоветовать тебе в делах войны, когда сама мысль о ней мне отвратительна? Что?! Только чувствую, — я поглядел на него просительно, — не надо вам драться!

— Почему?

Я, может, и сказал бы, почему, не будь тут второго саламандра. Даже если бы Звен страшно обиделся. Вместо этого, главного довода я привел, на мой взгляд, второстепенный.

— Она тебя убьет.

Они фыркнули в один голос, в кои-то веки сойдясь во мнениях, но я развил свою мысль:

— Я бы на твоем месте постарался не думать о ней, как о женщине.

Звен — вот лицемер! — в притворном изумлении заломил бровь, но меня это не остановило.

— Салазани — бессмертный дух. Она существует миллионы лет. За это время у нее были возможности овладеть самыми разными искусствами. Думаю, среди них числится и фехтование. Ну а ты? Как часто тебе доводилось всерьез держать в руках меч? Это даже не твоя природная техника. Ей-богу, Звен, у нее в этом деле куда больше шансов.

— Почему ты думаешь, что это будет меч? — заинтересовался Звенигор.

— Вы до абсурда противоположны, — объяснил я. — Как плюс и минус бесконечность, как полюса магнита.

Это сравнение я привел специально, ведь разные полюса притягиваются, а разноименные бесконечности встречаются где-то там… Впрочем, для моих практичных собеседников подобные пассажи были слишком сложны. И неуместны.

— Честный поединок предполагает равное оружие. Значит, ты не имеешь права пользоваться огнем, а она — бурей. Единственное, в чем вы схожи, так это в способности принимать человеческий облик. Значит, это было бы человеческое оружие. Меч.

Звенигор потянулся, снял со спинки кресла свой меч и стянул с него ножны. Светло-серое лезвие заиграло отраженным светом, и тем же светом полыхнули его глаза.

— Ты и в самом деле думаешь, Арти, — мягко сказал он мне, — что я ее не убью? После всего, что я тут натворил, пожалуй, мне остается только доказать тебе твою неправоту. Ее смерть поднимет моего отца. Я не поверну с полдороги.

Да, наше Приключение из застенчивого принца сделало короля, и, кажется, только он один еще не осознал этого. Звенигор спросил у нас совета и решил по-своему. Он встал, подошел к выходу, отдернул полотнище и кликнул вестового. Тот вырос на пороге, и король сказал ему:

— Передай Снежной Королеве: «Я согласен. Двуручный меч».

И обернулся ко мне.

— Арти… будешь секундантом?

* * *

Потом мы неторопливо ехали вниз по склону, уже вновь заботливо припорошенному непрерывным снегопадом. Я на Касторке плелся сзади, и мне было на редкость паршиво. Какой смысл в том, что два, очевидно, влюбленных придурка собираются насмерть искрошить друг друга? Воображение услужливо предоставило мне на выбор два варианта исхода. Я, как воочию, увидел Салазани, напоровшуюся на беспощадную сталь, ее остановившиеся глаза, распахнутые, изумленные неожиданной болью, ее волосы и багровый шелк на снегу. Удылгуба, рычащего от ненависти… уносящего ее на руках, как ребенка. Или себя, приподнимающего с земли золотую голову Звенигора. Его кровь на моих руках. Пальцы, стиснувшие меч, который никому уж больше не ляжет в руку. Осиротевший костер Златовера, ради которого-все. Дьявол, я не знал, какая из картин причинила мне большую боль. Каково-то будет другому, тому, кто останется в живых? Я страстно не желал, чтобы они дрались, но мое желание не решало тут ничего, а потому мне оставалось лишь проследить, чтобы поединок был честным. Почему-то мне казалось, что на Удылгуба здесь плоха надежда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});