Беглянка (ЛП) - Элизабет Мэри

— Мы прибыли на мансардный этаж, мисс Монтгомери, — говорит он.

Девятый этаж открывался в коридор с множеством дверей.

На четырнадцатом этаже всего одна дверь.

— Спасибо, — я лезу в сумочку за чаевыми, но лифтер отмахивается.

— Нет необходимости, мэм, — любезно говорит он, — Мистер Ридж позаботился об этом до вашего приезда.

Это поразительно, и я нахожу себя иррационально эмоциональной, потому что Талант подошел к лифтеру до моего прибытия и заплатил ему, чтобы мой путь из вестибюля на верхний этаж Гранд Опал был комфортным.

Лифтер вежлив и не выглядит испуганным неуравновешенной женщиной в лифте. Он говорит.

— Хорошего дня.

Он не ждет, пока я дойду до больших дверей в конце коридора, прежде чем уйти. Если бы я передумала и решила уйти, мне пришлось бы ждать, пока лифт подъедет к вестибюлю и снова поднимется. Или пройти четырнадцать лестничных пролетов.

Приглаживая волосы, я шепчу себе.

— Не будь трусихой, Лидия.

Почему я не надела свою лучшую одежду?

Я должна была уложить волосы.

Тушь была бы лучше, чем ничего.

Когда я стала такой чертовски неуверенной в себе?

Притворяясь великой красавицей, я дважды стучу в дверь тыльной стороной ладони. Беспокойство съедает меня, и я ничего не могу сделать, чтобы обуздать его аппетит. Я достаточно сильно постучала? Не слишком ли рано пытаться снова, если он не услышал меня в первый раз? Что, если он заплатил лифтеру только за его осторожность? Он может быть самым влиятельным человеком в здании, но, конечно же, он не единственный влиятельный человек, живущий здесь. Конечно, он не хотел бы, чтобы персонал сплетничал о шлюхе на этаже пентхауса.

Я довела себя до паники, когда Талант открывает дверь.

Конечно же, он прекрасен. Черные джинсы. Черные туфли. Белая футболка. У Таланта голубоватые вены, которые видны под его кожей от внутренней стороны запястья до сгиба локтя. В уголках его улыбки видны ямочки. И он позаботился о том, чтобы его волосы не были в беспорядке, как у меня.

Я не могу дышать с этими волнениями на моем языке.

— Лидия, подожди, — кричит мне вслед Талант, когда я разворачиваюсь и бросаюсь к лифту.

— Это была ошибка. Я не должна была приходить, — я нажимаю кнопку со стрелкой вниз рядом с дверьми лифта. Она мигает, когда я снова и снова нажимаю на нее, как будто он приедет быстрее, если узнает, что я спешу уйти, — О чем, черт возьми, я думала?

— Эй, посмотри на меня, — Талант убирает мою руку с кнопки и прижимает ее к своей груди. Его сердце бьется, как мое, — Я тоже нервничаю.

Моя грудь вздымается, и коридор качается, когда я пытаюсь набрать полную грудь воздуха. Мое лицо начинает покалывать, и я не могу смотреть на него. Он слишком совершенен, и я напугана.

— Зайди внутрь, чтобы отдышаться. Если ты все еще захочешь уйти, когда отдохнешь, я сам отвезу тебя домой.

Я заставляю свои глаза посмотреть на него и, наконец, вдыхаю кислород, которого лишила себя, когда таю под обожанием, смотрящим на меня. Забота растворяется в нежности, и она моя. Он был абсолютно уверен во мне с той ночи, когда мы встретились, и я не понимаю почему.

Я постараюсь отговорить его от этого.

Убеди его увидеть себя настоящую.

Он заслуживает лучшего, чем я.

Но пока, я позволила ему взять меня за руку и отвести в свою квартиру.

Глава 17

Лидия

— Разве ты не понимаешь, что это проблема? — Талант открывает дверь своего пентхауса и отступает, пропуская меня вперед. — Ты не должен приглашать меня к себе домой.

— Спасибо за предупреждение. Но я рискну, — Талант шлепает меня по заднице, когда я прохожу мимо него, — Иди туда.

Я зависаю внутри достаточно близко, чтобы видеть его пространство, но не настолько близко, чтобы вторгаться. Он тут и там вставил фотографии в рамки, но с моего места у двери лица неясны. Телевизор включен, но я ничего не вижу и не слышу, кроме приглушенных диалогов. Ноутбук Таланта открыт на столе перед темно-синим диваном в гостиной, но я не могу разобрать, что на экране.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Отсюда жизнь Таланта одномерна. Если я сделаю еще один шаг внутрь, у людей на фотографиях будут лица, которым я могу или не смогу дать имена, и я буду знать, что он любит смотреть по телевизору и что искать на своем компьютере. Его жизнь будет иметь цвет за пределами белых стен и темной мебели. Я потрогаю ткани, увижу узоры и узнаю, регулярно ли он вытирает пыль со своих книжных полок.

Талант стоит прямо позади меня. Он не прикасается ко мне, но достаточно близко, чтобы я могла чувствовать тепло его кожи рядом с моей.

— Чего ты боишься, Лидия? — Талант наклоняется вперед и зарывается носом в мои волосы, вдыхая, прежде чем его губы прижмут нежнейший поцелуй к моей макушке, — Я не собираюсь причинять тебе боль.

Я много что — апатичная, разочарованная, могучая, стойкая — но в последний раз, когда я чего-то боялась, был в тот день, когда умерла Крикет.

Талант меня не пугает.

Он возбуждает меня.

Я быстро забываю, кто я, когда я была так уверена.

Мне больно признаться.

— Я не знаю, кем быть рядом с тобой. Как я вписываюсь в твою жизнь?

Настойчивость прячет свое лицо в изгибе моей шеи и обнимает меня, прижимая мою спину к своему животу. Я чувствую биение сердца Таланта, как будто сама судьба стучит мне в плечо. Теперь посмотри на это, говорит он, когда наклоны, изломы и изгибы наших тел соединяются, как кусочки головоломки, чтобы создать иллюстрацию, которая не была ясной до того, как мы соединились.

— Мы идеально подходим друг другу, — говорит Талант с терпеливым благоговением, — Я все время знал, Лидия. Я знал, когда ты была только именем в моем расписании. Когда ты вошла в мой офис, я знал это. Но когда я был внутри тебя в тот первый раз, я почувствовал это. С тех пор для меня ничего не изменилось.

Поворачиваясь в его объятиях, наши тела нерешительно расходятся, меняя положение, но образ не меняется, когда мы снова соединяемся, и я смотрю только на поверхность более широкой картины: добро пожаловать домой, Лидия Монтгомери — дочь стриптизерши, беглянка и шлюха.

Я не плачу, пока он не целует меня и вся жизнь выносится потоками на поверхность. Я истощаюсь. Я чувствую себя прозрачной в этом правдивом свете. Как можно так много чувствовать и не разбиться на миллион маленьких кусочков? Как я могу уместить все это внутри себя сразу? Единственный способ — отпустить часть этого до того, как она убьет меня, а я пока не хочу отпускать ни одну часть Таланта. Он останется, пока не поймет, что я украла его душу.

Талант поднимает меня с ног, и я обхватываю его талию ногами. Выбеленное голубое небо, сияющее сквозь окна во всю стену, освещает каждый уголок квартиры Таланта, но его темная спальня — это облегчение от света, в котором я не готова показать свое лицо.

Он закрывает дверь, не отворачиваясь, и отпускает меня. Талант шагает вперед, а я отступаю в вечном романтическом танце. Он цепляет пальцами край моей рубашки и поднимает ее над моей головой, роняя в бездну под нашими ногами. Сначала в темноте видны только очертания его тела — там, где я до сих пор тоскую по нему больше всего — а затем сквозь мрак прорываются его руки, губы и металлический взгляд.

Задняя часть моих ног сталкивается с его кроватью. Талант захватывает меня в свои объятия, так что мне не приходится падать на матрас одной. Он прижимает меня к своей груди и ползет к центру кровати, прежде чем уложить меня, как распустившуюся розу. Его туфли с глухим стуком падают на пол, прежде чем он становится на колени между моими ногами и поднимает каждую из моих лодыжек, чтобы избавить меня от моей обуви.