Когда солнце встанет на западе (СИ) - Серебрянская Виктория

Взгляд его серых глаз грел и ласкал. Я ощущала его физически, словно чьи-то нежные пальцы невесомо скользили по моей коже. Смущалась я от этого неимоверно. Как-будто девчонка, впервые в жизни обратившая внимание на парня. А еще я теперь постоянно ощущала эмоции… мужа. Непривычно было называть так Миарона даже про себя. Но как иначе?

Мне уже рассказали все, что я пропустила, пока была между жизнью и смертью. Все, что мы пропустили. Чем рисковал Миарон ради призрачной попытки меня спасти. Ведь попытка действительно была призрачной. Я уже практически умерла. Но Миарон не раздумывая отдал мне всю энергию. Все, что было. До крошки. Не думая о себе. Когда я осознала, что все это значило, меня не слабо так тряхнуло. Понимание холодной волной прошлось внутри меня. Сердце забилось пойманной птицей. Задрожали колени. И, даже, кажется, сорвалось дыхание. Сложно, очень сложно оставаться спокойной, когда понимаешь, что ради тебя рисковали жизнью.

Не успела я еще опомниться, справиться со своими эмоциями, как меня со спины обняли уже хорошо знакомые сильные руки. Мир вокруг затянуло алой дымкой. Миарон едва слышно прошептала ухо:

- Не волнуйся так, сердце мое! Все будет хорошо. У меня теперь хватит сил оградить тебя от любой опасности. Успокойся, родная! Все хорошо.

На душе сразу как-то потеплело. Словно посреди заснеженного леса мне вдруг открылась маленькая полянка, сплошь укрытая благоухающими весенними цветами, где пели птицы и шалил теплый ветерок.

Руки сами собой легли поверх мужских рук и легко погладили. Щеку тут же опалило горячим дыханием. Шеи коснулись губы в легчайшем, почти невесомом поцелуе.

Мое дыхание сорвалось повторно. Но уже по совсем другой причине. Глупое сердце сорвалось с места и понеслось вскачь. И почему-то закончился воздух. Мне совершенно не хватало кислорода. И не мне одной. Рядом кто-то рвано и хрипло дышал.

Мужские губы скользнули чуть ниже по шее. И я вдруг словно оказалась на краю пропасти. Одно крошечное движение — и сорвешься вниз. Полшажка, и взлетишь. Взмоешь ввысь, словно птица. От странного восторга, ликования, наслаждения сами собой распахнулись глаза. И…

Я все-таки сорвалась в пропасть.

Комнату я видела не четко, словно сквозь прозрачную алую ткань. А в комнате было полно народу. И все таращились на меня, выпучив глаза.

Весь восторг сразу смыло ледяной водой понимания, что я не одна. И шоу оказалось публичным. Я дернулась, совершенно позабыв, что меня обнимает Миарон. Руки мужа только крепче сжались на талии. Над ухом прозвучало хриплое:

- Тсс… Ты чего испугалась?

- Я не испугалась!

Я снова рванулась из объятий. Уже вполне осознанно и довольно зло.

- У меня как-то нет желания устраивать на публику эротическое шоу. Или у вас принята публичная демонстрация императорской интимной жизни? Дескать, любуйтесь! Все отлично в личной жизни у правителя!

Я сама не поняла, как с губ сорвалась полная яда реплика и замерла, ожидая расплаты. Миарон тихонько засмеялся:

- Глупышка! Они нас не видят и не слышат. Крылья — для них не проницаемая преграда.

- Крылья?

Я почувствовала себя совершенной дурочкой. Он издевается? Или это такая шутка? Рука сама собой потянулась к прозрачной завесе. Вот только вместо ожидаемой шелковистости ткани пальцы встретили пустоту. Воздух. Я испуганно отдернула руку. Миарон посмеиваясь ее перехватил за запястье и почти насильно вернул назад. Пальцы вновь коснулись пустоты.

Я ничего не осязала. Но перед глазами по-прежнему стояла полупрозрачная алая завеса, за которой виднелись размытые лица моих детей. Кажется, Адам снова психовал.

Ничего не понимая, я оглянулась на Миарона. Стоило только нашим глазам встретиться, как меня окатило теплой волной его эмоций.

Надо сказать, что после… ну, скажем, моего пробуждения, эмоции супруга я ощущала постоянно. Но это было как будто я нежусь в теплой ванне. Сейчас же было ощущение волны. Нет, не волны, пресловутого девятого вала. Только не грозного, сметающего все на своем пути, несущего в себе смерть, а заботливого и любящего, словно родная мама. А еще, когда связь только устанавливалась, эмоции были подобны подтекающему крану: то чуть-чуть подкапывает, то льется тоненькой струйкой, грозя в любой момент смести все запоры и залить все водой. И эмоции чаще я ощущала отрицательные. А теперь этого не было и в помине. И эмоции Миарона ластились ко мне ручными кошечками, заставляя сердце петь от умиления.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На несколько секунд или минут я выпала из реальности, глядя Миарону в глаза, напитываясь его восхищением, обожанием. Чем-то, чему я даже боялась дать название. Опомниться мне помогло какое-то резкое движение за алой завесой. Я с трудом, нехотя, отвела взгляд от глаз супруга. Было ощущение, что отказываюсь от чего-то очень нужного, важного. Что-то толкало повернуться назад и смотреть. Смотреть, не отрываясь.

В следующий миг это желание растаяло, как утренний туман — по алой завесе распластался Адам. Сын что-то кричал и, кажется, молотил кулаками по невесомой дымке. Я изумленно разинула рот:

- Как это возможно? Почему я его не слышу? Почему эта невесомая субстанция не пропускает моего сына? Ведь моя рука свободно проходит наружу!

- Субстанция? — Миарон сначала недоуменно фыркнул, а потом, когда понял, что я имею ввиду, буквально зашелся от хохота — Родная, это и есть мои крылья!

Неожиданно алая дымка медленно поползла в разные стороны. В шоковом состоянии, я следила за ее краями, пока…

В уши хлынул такой отборный мат, что я поневоле залилась краской, как девчонка. У ног грузно приземлилось чье-то тело. От неожиданности я отпрянула назад и снова оказалась в крепких руках Миарона. Кстати. Я совершенно не помнила, как перед этим я выкарабкалась из его объятий. С этим странным очарованием нужно что-то делать.

Мат стих. В гробовой тишине с пола поднялся… Адам. Я даже поежилась от той смеси ярости и ненависти, которая исказила лицо сына. Взгляд Адама был устремлен на Миарона. Мне стало крайне неуютно. Я нерешительно оглянулась на супруга. И остолбенела. За спиной Миарона гордо реяли — другого слова я бы никогда не смогла подобрать — полупрозрачные алые и искристые крылья причудливой формы.

Два и два сложились наконец-то вместе. Я с восторгом смотрела на это чудо. Меня просто распирало от восхищения. Безумно хотелось протянуть руку и погладить. А еще лучше, ухватиться обеими руками.

Словно в ответ на мои эмоции, одно крыло вдруг скользнуло вниз. Будто живое поднырнуло под мою руку, выпрашивая ласки. Я не смогла отказать себе в удовольствии и прошлась ладонью по нежной шелковистой поверхности, мимоходом удивившись его гибкости и безкостности.

Поглаживая крыло и млея от удовольствия, я вдруг обратила внимание, с каким непередаваемым выражением лиц все на нас с Миароном смотрят. Адам хмуро и недовольно. Ева с робкой радостью и чуть настороженно. Морунцы — с таким благоговением, словно перед ними бог всей вселенной.

И вот теперь мы собрались в гостиной, чтобы обсудить все и окончательно. С одной стороны от меня рассерженным ежиком пыхтел Адам. С другой стороны Ева обеими руками обняла мою руку и положила мне на плечо голову. Дочка была совершенно спокойна, и я не могла отделаться от ощущения, что она для себя уже все решила. Миарон смотрел на меня, не отрываясь. И в этом взгляде была целая вселенная чувств. Казалось, под пристальным взглядом должно быть неуютно. Но комфортнее мне не было никогда. А самое главное, я чувствовала себя защищеннее, чем в самом неприступном банковском сейфе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Мам, — Ева слегка дернула меня за руку, едва слышно прошептав на ухо — чего это Дилон такой взбешенный?

С трудом оторвавшись от глаз Миарона, я посмотрела на его друга. Дилон сидел в кресле свободно. Правда, руки скрещены на груди. Словно он от чего-то отгораживался. Но на спокойном лице ни единой эмоции.

Я с легким недоумением покосилась на дочь: