Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко

Они закричали устрашающе и бросились: те, кто был по краям, прикрывали щитами бегущих в середине. Но когда деревянные щиты сомату оказались перед их лицами, будто налетел упругий ветер, и сомату исчезли. Люди Сойму ринулись в стороны, падали в снег, чтобы не попасть под стрелы своих.

Воины Нга оказались перед открытым пространством, ради которого они рвались вперед, — это их погубило.

Край острова уходил вниз, в долину заснеженных валунов, и первые ряды рухнули в нее, не сумев вовремя увидеть опасность и остановить бег. Их перебили без труда, как оленей, плывущих через реку. Участь оставшихся решилась столь же быстро и безнадежно, будто они были юноши, а не лучшие воины великого рода. Луки бесчисленных врагов хрипели в нескольких шагах, и умение ловить стрелы оказалось бесполезным.

Сомату утешили себя после притворного бегства, отрывая по человеку от погибающего войска и поднимая его на пальмы. Один за другим люди Нга ложились в красный снег, и, когда остался последний, Ябто приказал прекратить бой.

* * *

День был короток, но и его оставалось достаточно, чтобы новое племя насладилось добычей. Все, даже самые худородные, оделись в железо, рваные малицы сменили на новые. Потом забирали силу храбрецов, заключенную в сердце и печени, — смеющийся рот нового племени был измазан кровью. В придачу к оружию и одежде победителям достался аргиш — множество оленей и нарт, груженных припасом.

Ябто говорил с пленным — рослым, длинноволосым парнем, немногим старше его сыновей. Пленный глядел и отвечал дерзко.

— Как твое прозвище?

— Сорога. Это ты убил Нойнобу и его семью?

— Я.

Широкий человек смотрел пристально, пытаясь увидеть перемену на лице. Лицо оставалось тем же.

— Ты хороший воин, Сорога. Пойдёшь ко мне? У меня уже есть один из ваших. Видишь того, молодого? — Ябто указал на стоявшего в нескольких шагах Оленегонку. — Он из людей Нга.

Воин даже не глянул туда, куда указал Ябто.

— Это не наш. Наши здесь лежат.

— Могу отпустить тебя. Дать припас, нарты.

После этих слов Сорога рассмеялся беззвучно и сказал, что самому Ябто впору просить о пощаде.

— Не успеет ослабнуть лёд, как за тобой придёт войско, против которого твои выродки, как зверёк евражка против медведя. Они не будут такими же беспечными, как мы. Нашего возвращения ждут через немногие дни. Мы не вернёмся — и скоро все узнают о нашей беде. Все! И не только наш род, другие племена ненавидят тебя, Ябто Ненянг. Зачем дразнишь меня, обещая жизнь, которой ты мне не оставишь? Ты сам мёртв.

Он засмеялся ещё злее, потом замолк — устал.

— Если хочешь сделать мне добро, — сказал он глухо, — убей поскорее.

Ябто снял с пояса нож.

* * *

Короткий день погас. Тьму над островом рассеивал желтый свет костров. Новое племя пировало и славило вождя.

Ябто сидел валуном и ненавидел свой кричащий народ, который мешал ему услышать голос демона за спиной. Но демон молчал.

Подошёл Оленегонка. Ябто взял его за рукав и повёл в свой чум.

— Ты все слышал?

— Да.

— Что скажешь?

— Этот парень прав, как сама правда. Люди Нга смотрели в сторону, когда погибал Хэно. Месть за Нойнобу не удалась. В третий раз они себе не простят.

— Они успеют собрать войско, пока стоит лед?

— Если не нынешней зимой, то другой — точно. Нам не уйти от людей Нга. Но ты помни, великий человек. Ты стал первым, кто победил воинов великого рода. Ты сам сможешь собрать еще большее войско. Пока есть время — пройди по рекам, не жди пока рода и семьи сами выбросят тебе обглоданные кости.

Ябто улыбнулся и сказал, что такой мудрый советчик получит от него все что захочет.

— Хочу немногого, — улыбнулся в ответ Оленегонка. — Только девушку, о которой я тебе говорил.

— Как ее имя?

— Нара.

И демон за спиной широкого человека прервал молчание.

* * *

Ябто забыл о ней.

Дочь, отданная больше двух лет назад в тунгусский род Кондогир, исчезла из его памяти после гибели сыновей и Умы. Он разорвал все прежнее родство и зачинал новый народ, который избавит мир от гнетущего беспорядка. Он уже привык думать о себе, как о единственном, последнем человеке на земле, и вздрогнул, когда услышанное имя напомнило ему, что это не так.

Слава его взлетит еще выше, когда живущие по ветвям Йонесси узнают, кто первым победил воинов непобедимого рода. Но слава, говорил демон, вместе с почитанием рождает страх, и живущие по рекам будут всеми силами избегать встречи с Ябто, и сбор войска займет много времени. А Кондогиры — родственники Ябто Ненянга — они сильны и многочисленны. По родству они будут его союзниками.

Он вернулся на пир и спросил Сойму, часто бывавшего в этих краях, далеко ли устье Срединной Катанги? Вожак сомату показал пятерню.

— Столько дней пути. Но теперь у нас много оленей — значит, меньше.

К восходу солнца Ябто знал, что делать. Позвал Ивнякового, Оленегонку и Сойму и сказал им, что предстоит большая война, в которой нужен союзник, и такого союзника он знает. Он сказал, что без подарков союз не заключить, поэтому пусть его люди не зарятся на самое красивое железо — его следует погрузить в нарты, а себе оставить то, что похуже. Он указал на Ивнякового и Оленегонку и велел им собираться в путь.

— А ты, брат Сойму, останься за меня, — сказал широкий человек. — Не сходи с этого места и, прошу, не убивай никого просто так.

Вожак сомату выпятил грудь и тут же забыл обиду, что придется расстаться с лучшей добычей.

В тот же день аргиш из десятка оленей ушел на север.

Лишь одна дума стесняла сердце широкого человека — о встрече с дочерью. Он не видел своей вины в гибели сыновей, и даже, переломав кости жене, убивал не Уму, а взбесившегося зверя внутри нее. Можно сказать, что так решила судьба, и не ошибиться. Но сама мысль о том, что он увидит Нару и новых родственников не главой семьи и не хозяином стойбища, а человеком, потерявшим всех, кто его окружал, гудела слепнем и мешала Ябто наслаждаться радостью сбывающихся надежд. Он искал предмет, чтобы отогнать слепня, и наконец нашел — вспомнил слова Куклы Человека: «Все люди временами добрые, временами злые. Они непостоянны, и оттого судьба гонит их, как стадо. Выбери что-то одно, не отступай, и тогда побежишь сам, без пастуха».

Докучливое насекомое исчезло, и широкий человек улыбнулся сам себе.

Молькон

Земли тунгусов рода Кондогир простирались от устья и почти до самых верховьев Срединной Катанги. Отдельные семьи жили по рекам, припадающим к ней. Кондогиры охотились, пасли необозримые стада, они были сыты, дружны и любая новость, услышанная отдельным человеком, быстро становилась общей.

Они знали о странном войске родственника Молькона. В один из дней Молькон, глава самой сильной семьи рода, позвал своего сына Алтанея и сказал, что надо собираться и встретить гостей как полагается — на подходе к стойбищу. Алтаней собрал около трех десятков мужчин и пошел к устью. Старик остался дома. Он оказался провидцем — в тот же день Алтаней встретил своего тестя. В одном ошибся Молькон — он ждал войско, а пришли только трое.

Алтаней поклонился тестю и проводил к отцу. По дороге он ни о чем не спрашивал и вообще не произнес ни единого слова, кроме тех, которые требует учтивость. Он был молчалив — Ябто сразу это понял и сам молчал.

Этот величественный человек, на голову выше самого Ябто, был главным сокровищем Молькона. Из его многочисленных детей выжило только шестеро — пять дочерей и единственный сын.

Старик встретил их у края стойбища.

— Хочешь среди моих людей найти обиженных и обойденных почестями? — спросил он вместо приветствия, и широкий человек тут же ответил:

— Среди тех, кто живет рядом с тобой, Молькон, таких нет.

— Есть, — старик улыбался лукаво. — Все Кондогиры обижены, а больше всех — я. Почему так долго в гости не приходил?

Они обнялись.

— Видишь, сколько дымов? — продолжал Молькон. — Котлы кипят, полные мяса, ждут тебя.

— Откуда ты узнал, что я приду? Ты — шаман?

— Для того, кто стар, мир невелик. Если слышишь имя человека — значит, сам он где-то рядом. Пошли, сейчас покажу тебе самое лучшее, такое, о чем ты и не думал…

* * *

Нара забеременела еще в пути от родного стойбища…

Она вышла к отцу в новой парке, расшитой сверкающими мехами и бисером, вышла расцветшей женщиной, совсем не похожей на неловкую девочку, покидавшую берега Сытой реки, и Ябто оторопел, увидев дочь.

Нара поклонилась отцу. По ее щекам текли слезы.

— Показывай, — велел старик.

Нара открыла полог чума, и старуха, старшая из жен Молькона, вывела двух мальчиков.

— Твои внуки, Ябто.

По одежде, сшитой по росту и только для них, широкий человек понял, что этих детей Кондогиры лелеют больше, чем всех других, донашивающих, как все младенцы тайги, одежду, оставшуюся от детства предков, нередко своих дедов. Но больше удивило Ябто, что их двое — и в первое мгновение он не знал, радоваться ли этому. Лицом они пошли в отца — глаза, как короткие стежки черной нитью. Им было два года, но даже в тяжелой одежде, они крепко держались на ногах.