The Мечты. Весна по соседству (СИ) - Светлая Марина

Роман рванул к ним в спальню, где нашел только заправленную кровать и приоткрытую дверь в гардеробную. Единственное, что было не в порядке, – эта незакрытая дверь, тогда как все остальные аккуратно притворены. Там, внутри, та же стерильность, свидетельствующая об отсутствии жизни – только пустые полки и вешалки, на которых раньше была Женина одежда, кроме нескольких, но много времени не потребовалось, чтобы понять – это то, что дарил ей он, а не привезенное ею из особняка на Молодежной.

Моджеевский провел ладонью по тканям – разного цвета и разной фактуры, но объединенным их неподъемной для университетской бухгалтерши ценой. Точно вспомнил: этот костюм и блузки они привезли из Италии, это платье – куплено здесь, а вот тот шарф он приволок из Мюнхена. Хороший шарф из натурального шелка небесного цвета с акварельным изображением какого-то баварского пейзажа. Она любила такие надевать по утрам летними днями, когда собиралась на работу.

Все эти вещи Женя оставила. Необъяснимо. Или как раз ожидаемо?

Роман развернулся и вышел прочь. Шторы в спальне – плотно зашторены и почти не пропускали света с улицы, а ему вдруг подумалось, что на Новый год окна были такими темными не потому, что Женя встречает его не дома, а потому что Женя здесь... ну по крайней мере, не живет.

Он подошел к балкону. Пустил морозного воздуха в помещение. Вместе с ним в комнату ворвались злые и колючие снежинки. Роман втянул носом запах зимы, пришедшей в приморский городок, и посмотрел прямо перед собой. Туда, где располагался Женин третий этаж в доме напротив. Ее окна. Ее балкон. И, должно быть, ее жизнь.

В груди запекло, хотелось растереть ту ладонью и унять это жжение. Произошло нечто чудовищное – а он и не понял. Или он сам совершил нечто чудовищное?

Скорее интуитивно, чем в желании продолжать поиски, Роман повернулся назад, к кровати. Потом уже почти не удивлялся.

На прикроватной тумбочке, ровно на том месте, где он оставил, лежала стопка документов. Моджеевский и не глядя понимал, что это те самые, которые она так и не запихнула ему в глотку, когда он надеялся. Еще была шкатулка. Он медленно двинулся в ее сторону, присел на кровать, впервые за долгое время сминая темно-лиловое шелковистое одеяло, и, достав из куртки футляр с очками, напялил на нос новообретенные приборы видения, хотя и так было более-менее ясно, что это. Украшения. Все, что он подарил. До последней побрякушки. И кольцо, самое главное, из Италии – здесь же. Еще здесь – ключ, точно такой, каким он открывал квартиру. Выключенный айфон, так же, как и все предметы, покрытый слоем пыли. И даже беспроводная гарнитура. До маразма.

Несколько мгновений он перебирал все это богатство пальцами, берясь то за одно, то за другое, а потом его взгляд упал на листок бумаги, торчавший из кипы документов. Ромка потянул за него, сейчас очень точно представляя себе, как Женя в тот последний день пришла с работы после его... побега. И как ходила по комнатам, пока не увидела... вот эту стопку.

И его словно бы кто-то схватил за горло.

«Спасибо за время, которое мы провели вместе. Я думаю, нам обоим оно пошло на пользу. Эта квартира теперь твоя. И мой спорткар тоже, он же тебе нравился? Ключи в кабинете, в столе, где обычно. Машина в паркинге. Роман».

Это он написал?

Это он написал.

Горящие в пальцах строки написал он. И даже неплохо помнил, как это было. Он тогда долго стоял в этой комнате, пока вокруг мельтешили люди, чтобы собрать его вещи и ни клочка от него здесь не оставить. А он все колебался: дожидаться ее или нет. Объяснять – или не надо. А потом впервые подумал, что если она сама к нему придет с документами о собственности на квартиру и потребует объяснений, тогда они смогут поговорить. Не раньше.

Потому и бил наотмашь. Потому и старался, чтобы месть вышла побольнее.

Отомстил? Отомстил. Кому? Бабе?

Борисыч был прав. Он слабак. И еще трус. Он жалок.

И тут неважно, что она чувствовала к нему или к любому другому мужчине. В действительности это он унизил ее. И еще неизвестно, кто из них чьи ожидания обманул сильнее. Потому что Роман помнил ее самый первый взгляд там, на ступеньках, когда явился, чтобы предостеречь насчет сестры. Женя тогда едва не шарахнулась от него, и это вряд ли было связано с опасениями, что он пришел отбирать квартиру.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ни на черта ей его квартира.

Он направлялся сюда уверенный в своей правоте и возможности требовать чего-то. А теперь оставался лишь один вопрос: оправдаться как?

Как оправдаться?

Можно ли пытаться оправдываться?

Даже если она его не любила.

Когда он уходил, цветы так и остались в мойке на кухне, а рубиновый гарнитур – на тумбочке у входной двери. В его собственной голове – каша. Но это только на первый взгляд. Когда столпы убеждений рушатся и падают на землю, лишь сначала кажется, что все погибло. А потом раз – поднял глаза и обнаружил, что за столпами прятался потрясающий вид, которого прежде и не замечал.

Впрочем, в те минуты Моджеевскому было еще очень далеко до того состояния, когда можно поднять глаза. Он и выходил-то, понурив голову и почти ничего не видя перед собой. Ему столь многое еще нужно было обдумать. Столь важное для себя решить. Хотя бы попытаться понять, что дальше. Он странно смотрелся сейчас, бредя по просторному, как во дворце, холлу на первом этаж «Золотого берега» – будто был пьян, хотя не выпил ни капли.

- Роман Романович! – окликнул его консьерж, выводя из этого дикого состояния. – Роман Романович! Вы что же? Возвращаетесь? Апартаменты приходили проверить?

Моджеевский остановился и посмотрел на невысокого мужчину неопределенной возраста перед собой. Тот работал здесь с первого дня введения здания в эксплуатацию. Ромка его помнил. Они даже перебрасывались парой слов иногда. Мужичок дураком не был. Вечно разгадывал кроссворды, а если чего не знал – спрашивал проходивших мимо. Или играл в шахматы с кем-то из дома. Занятный дядька... что он там хотел?

- Да, приходил... проверить... – отрывисто ответил Роман.

- Вот хорошо, а то стоит пустая уже сколько. А как Евгения Андреевна?

- Что Евгения Андреевна?

- Ну... с вами же вернется? Вы же по осени вместе съехали. Заграницей где-то жили?

- Заграницей, - эхом повторил Роман, тупо глядя на консьержа и постепенно прозревая, что для этого мужичка они и правда съехали вместе. Исчезли в одно время. Не расставались. Он не читал желтой прессы и ничего не понял. И значит, Женя тогда не задержалась ни дня.

Ни к чему ей было оставаться здесь одной.

Можно бы узнать, выставлена эта квартира на продажу, но Роман заранее был уверен, что нет. Она просто забила на все и ушла.

Он жил с ней. Спал с ней. Планировал на ней жениться. И ни черта не знал про нее. Даже не пытался узнать.

А она – это как снег в январе у южного моря, его здесь почти никогда не бывает. И таких, как Женя, не бывает.

Такой бриллиант мало кому по карману

Как мы однажды уже упоминали, очаровательная жилица дома на Молодежной, незабвенная Антонина Васильевна Пищик, имея активную гражданскую позицию, в вопросах личной жизни была убежденной холостячкой, потому если ее и интересовали отношения полов, то только на экране телевизора и у соседей по дому. Относительно себя самой она неоднократно заявляла, что такой бриллиант мало кому по карману, и, сбежав лет шестьдесят назад из родного колхоза, чтобы мать не выдала ее замуж за пьяного тракториста, от перспективы выйти замуж за пьяного плотника с Солнечногорской мебельной фабрики, на которой трудилась сама, также отказалась.

Потому генеалогическое древо гордой фамилии Пищик в ее ветви потихоньку усыхало, ни разу не принеся плодов в виде детишек и, уже тем более, внучек и внучко́в, что было вполне закономерно – ибо рожать без мужа Антонине Васильевне не позволяли привитая с детства мораль и врожденная нравственность.

А значит, и печь пирожки, закатывать банки с вареньем и вязать носки эта почтенная дама не умела, хотя в вопросах внешней политики и национальной безопасности дала бы фору любой замужней гражданке ее возраста. Но, как бы там ни было, идти на праздник с пустыми руками – верх неприличия, а поскольку бежать за магазинными кондитерскими изделиями ей мешала гордость (чем она хуже других бабуль?), то с самого утра двадцать четвертого января она зависла на собственной кухне возле духовки, решив испечь на день рождения Жени Малич печенья на кефире, которые когда-то научилась готовить, чтобы не пропадал этот самый кефир недельной давности, и это было единственное, что Антонина Васильевна не без труда, но могла изобразить в смысле теста. Справедливости ради, рецепт своих фирменных коржиков, помнимый ею лишь в общих чертах, она довела до немыслимого совершенства, как и все, за что бралась по жизни. Вместо обычных кругляшков, сделанных при помощи граненого стакана, баба Тоня использовала красивые формы, взятые напрокат у Кларки Бухановой. А рецепт белой глазури увидела по телевизору в кулинарном шоу незадолго до Нового года и старательно записала в тетрадочку, в которую вносила, чтобы не забыть и для порядка, показатели счетчиков и тонометра.