На поле славы - Генрик Сенкевич

Однако возникали опасения, чтобы Кржепецкие не напали на Едлинку по выезде из нее хозяина и Букоемских и не разграбили серебро и драгоценную утварь, находившиеся в доме. Но Вильчепольский утверждал, что он сумеет защитить дом вместе с челядью и лесничими и не даст ни до чего дотронуться. Однако пан Серафим вывез все серебро в Радом и оставил на хранении в Бернардинском монастыре, где он и раньше помещал значительные суммы, не желая держать их дома, среди обширной Козенецкой пущи.

Между тем пан Серафим внимательно прислушивался к известиям из Белчончки, так как от них многое зависело. Если бы Мартьян умер, на Букоемских обрушилась бы тяжелая ответственность. В противном случае была надежда, что не будет даже и процесса, так как трудно было предположить, чтобы Кржепецкие добровольно выставили себя на посмеяние. Еще больше пан Циприанович был уверен, что и старый Кржепецкий не оставит его в покое относительно панны Сенинской, но думал, что если сирота окажется под королевской опекой, то этим самым уничтожится всякая возможность процесса.

Он узнал через ключника, что Кржепецкий-отец ездил в Радом и в Люблин, но оставался там недолго.

Что касается Мартьяна, то первую неделю после приключения он был тяжело болен, и опасались, что деготь, которого он напился в изобилии, задушит его или совершенно залепит внутренности. Но на вторую неделю ему стало лучше. Правда, он не покидал постели, так как не мог держаться на ногах, кости у него страшно болели и вообще он чувствовал себя плохо, но уже начал проклинать Букоемских и наслаждаться мыслью о мести. И действительно, по прошествии двух недель к нему начала съезжаться его «радомская компания»: различные повесы с саблями на веревочных поясах, в рваных сапогах и с подведенными животами, вечно голодные и мучимые жаждой. А он советовался с ними и что-то замышлял не только против Букоемских и пана Циприановича, но и против панны Сенинской, о которой не мог вспоминать без скрежета зубов, и так поносил ее, что даже отец предостерегал его, что это уж пахнет гетманским судом.

Отголоски этих поношений и угроз доходили до Едлинки и производили различное впечатление на ее обитателей. Пан Серафим, человек отважный, но и рассудительный, слегка беспокоился при мысли, что эта ненависть злых и опасных людей может упасть и на голову его сына. Ксендз Войновский, в жилах которого текла более горячая кровь, страшно раздражался и предсказывал, что Кржепецкие кончат плохо. В то же время, хотя и совершенно примирившись с девушкой, он от времени до времени обращался то к пану Циприановичу, то к Букоемским и говорил:

— Кто раздул Троянскую войну? — mulier. Кто всегда является причиной столкновений и ссор? — mulier. И здесь то же самое! Виновна или невинна, но mulier!

Только Букоемские совершенно игнорировали опасность, угрожавшую всем со стороны Мартьяна, и даже ожидали, что это послужит для них развлечением. Однако их предостерегали со всех сторон и весьма серьезно. Сильгостовские, Сильницкие, Кохановские и другие, все страшно возмущенные Мартьяном, приезжали по очереди в Едлинку с известиями, что тот собирает уже ватагу и даже вербует разбойников из пущи. Они предлагали также свою помощь, но братья не хотели ее, и Лука, чаще всего выступавший от имени своих братьев, ответил однажды Рафаилу Сильнипкому, заклинавшему их быть осторожными.

— Ой-ой! Не мешает перед войной вспомнить всю процедуру и поразмять руки, которые у нас уже малость одеревенели. Белчончка не какая-нибудь крепость, поэтому пусть Мартьян думает лучше о своей собственной безопасности! Кто знает, что еще может постичь его, а если он захочет отплатить нам неблагодарностью, — пожалуйста! Пусть попробует!

Пан Сильницкий взглянул с удивлением на братьев и отвечал:

— Отплатить неблагодарностью! Ну, благодарностью-то он, кажется, не обязан вам?

Но Лука искренне обиделся:

— Как не обязан? Разве мы не могли изрубить его? Кто его родил? Один раз мать, а другой раз наша снисходительность, но если он будет постоянно рассчитывать на нее, то скажите ему, что он ошибается.

— И добавьте, что не видать ему панны Сенинской, как своих ушей! — присовокупил Марк.

А Ян закончил:

— Почему бы и нет? Отрезанные уши легко увидать!

На этом разговор и кончился. Братья повторили его панне Сенинской, чтобы успокоить ее. Впрочем, это оказалось излишним, так как девушка по природе была не труслива, а кроме того, насколько она боялась Кржепецких, а в особенности Мартьяна в Белчончке, настолько же была уверена, что в Едлинке ей уже ничего не грозит. Увидев через окно, на другой день по приезде в Едлинку, Мартьяна в перьях, в виде какого-то ужасного зверя, подгоняемого нагайками братьев Букоемских, она в первую минуту страшно испугалась, удивилась и даже прониклась жалостью, но потом преисполнилась такой верой в могущество братьев, что не могла даже себе представить, каким образом кто-либо мог не бояться их.

Ведь Мартьян считался страшным забиякой, и вот что они сделали с ним. Правда, их всех в свое время недурно поцарапал Яцек, но последний перерос теперь в ее глазах всех обыкновенных людей и вообще показался ей перед последней разлукой с совершенно новой стороны, так что она не знала, какую к нему прилагать мерку. Намеки, какие делали о нем Букоемские и пан Циприанович вместе со словами ксендза, который чаще всех упоминал о нем, только укрепляли в ней уважение к другу ее детства, который раньше был ей так близок, а теперь стал таким далеким и чуждым. Эти же разговоры усилили в ней и тоску по нем, и то еще сладостное чувство, в котором она однажды призналась ксендзу Войновскому, а затем глубоко спрятала его в глубине сердца, как бывает жемчужина спрятана в глубине раковины.

При этом в ее душе хранилась непоколебимая уверенность, что она должна встретиться с ним и что это произойдет даже вскоре. А так как она вырвалась из дома Кржепецких и чувствовала над собой могущественное покровительство расположенных к ней людей, то уверенность эта превратилась в радость и надежду на светлое будущее. К ней вернулось здоровье, вернулось веселье, и девушка снова расцвела, как весенний цветок. Стало от нее светлее и во всем, доселе несколько мрачном едлинском доме. Она совершенно покорила пани Дзвонковскую, пана Циприановича и Букоемских. Все было полно ею, а там, где показывался ее вздернутый носик и загорались ее молодые, веселые глазки, там радость и улыбки появлялись на всех лицах. Она боялась только немного ксендза Войновского, так как ей казалось, что он держит в своих руках судьбы ее и Яцека, смотрела на него с каким-то смирением. Но и он, обладая добрым, как воск, мягким ко всему Божьему творению сердцем, искренне полюбил ее, а что еще важнее, узнав девушку ближе, хотя и называл ее часто сиворонкой и белкой, потому что, как он говорил: «Вот она есть, вот ее нету», — все больше ценил ее душевную чистоту.

Однако после первого признания они, точно условившись, никогда не говорили о Яцеке. Оба чувствовали, что это слишком «щекотливый вопрос». Пан Серафим тоже никогда при других не говорил с нею о нем, и наоборот, с глазу на глаз совсем не стеснялся. Когда однажды она спросила его, сейчас ли по прибытии в Краков он встретится с сыном, старик ответил ей вопросом на вопрос:

— А не желаете ли и вы там кого-нибудь встретить?

Он думал, что она отделается шуткой, но на ее светлом лице появилась тень грусти, и девушка серьезно ответила:

— Я хотела бы поскорее извиниться перед тем, кого я обидела!..

Старик взволнованно посмотрел на нее, но через мгновение, по-видимому, другая мысль пришла ему в голову, так как он потрепал ее по розовой щечке и сказал:

— Э! У тебя есть чем вознаградить его, так что и сам король не сумел бы лучше!..

А она, услышав это, опустила глаза и стояла перед ним прелестная и разрумянившаяся, как утренняя заря.

XXIII

Приготовления к отъезду шли быстро. Челядь была набрана из людей сильных и трезвых. Оружие, лошади, возы и карета были готовы. Не забыли также, по старому обычаю, захватить с собой борзых, которые во время похода бежали за возами, а в часы стоянок помогали охотиться за лисицами и зайцами. Обилие приготовлений и запасов удивляло панну Сенинскую, которая не предполагала, что военная экспедиция требует стольких забот и, подозревая, что все это делается, может быть, для ее безопасности, начала расспрашивать об этом пана Серафима.

А он, как человек благоразумный и опытный, ответил на ее вопросы так:

— Конечно, мы имеем в виду также и тебя, так как я думаю, что со стороны Мартьяна не обойдется без какого-нибудь насилия. Ты слыхала, что он собирает всяких забияк, сговаривается с ними и пьет. Ведь это был бы для нас позор, если бы позволили ему вырвать тебя из наших рук! Что будет, то будет, но хотя бы нам пришлось пасть один за другим, мы должны доставить тебя невредимой в Краков.