Освободитель - Виктор Суворов

После короткой беседы с каждым из солдат ротный подозвал к себе командира первого отделения:

— А ничего погодка, сержант.

— Так точно, товарищ капитан.

— Только дождь, наверное, к вечеру будет.

— Наверное, товарищ капитан. — Сержант никак не мог понять, куда капитан клонит. — Надоели они, дожди-то.

— Надоели, — согласился капитан. — На «шкоде», говоришь, подъехали?

— Так точно.

— А где ж следы? Грунт-то мокрый.

Капитан тоже был разведчиком, и обмануть его было совсем не просто. Правда, и накладывать пятно на свою роту капитан тоже не хотел.

— Вот что, сержант, там, где ведро жгли и где оно к мотоциклу летело, землю надо перекопать, вроде масляные тряпки после чистки в землю закапывали. И затоптать все кругом надо, в остальном стойте на своем.

— Есть, стоять на своем!

— И передай старшему сержанту, пусть сопли не развешивает, коли контрреволюционера тяпнул по черепу, так не хрен же переживать!

* * *

Ни комиссия, ни особисты в эти дни во взводе не появлялись, видать, забот было и без того много. Командир роты тем временем написал рапорт о боевых потерях при столкновении с вооруженными контрреволюционными элементами, состоящими на службе у империалистических разведок.

Командир батальона, повертев рапорт в руках, лукаво улыбнулся:

— Все хорошо, я тебе все подпишу, только ты все заново перепиши, добавишь, что на мотоцикле лежал еще противотанковый гранатомет РПГ-7В. Номер во второй роте узнаешь. Они его, прохвосты, еще в Польше в болоте утопили, а достать не смогли.

Капитан хотел было возразить, но, перехватив взгляд комбата, только хмуро буркнул:

— Есть переписать.

Рапорт пошел по инстанциям, каждый раз возвращаясь для переписывания.

Когда рапорт дошел до начальника тыла Прикарпатского фронта, который в конце концов подписывал все рапорты о боевых потерях, то его воображению предстала некая чудо-машина, созданная на базе разведывательного мотоцикла М-72. Чудесная машина была вооружена пулеметом и противотанковым гранатометом, она имела два активных ночных инфракрасных прицела, дальномер-прицел, радиостанцию Р-123. Машина, видимо, предназначалась для действий в условиях Заполярья, так как на ней находились два новеньких дубленых полушубка, а сзади была прилажена 200-литровая бочка со спиртом. К сожалению, все это сгорело при столкновении с контрреволюцией.

Генерал покрутил рапорт в руках:

— Верните рапорт обратно, пусть перепишут и добавят вот это. Что еще?

— В 128-й дивизии БТР с моста свалился.

— В результате столкновения с контрреволюцией?

— Так точно.

— Это лучше. Давайте рапорт.

А заместитель командира взвода старший сержант Мельник получил медаль за смелые и решительные действия при отражении налета. Про него даже в газетах писали.

ПОЛЕТ

Район города Кашице

Еще в самые первые дни освобождения, когда перемещение войск происходило почти непрерывно, наш батальон остановился ночью у какого-то совсем небольшого городка с маленьким заводиком. Батальон ночевал прямо в поле у городка с соблюдением всех мер предосторожности, выставив боевое охранение и подвижные патрули.

Утром выяснилось весьма неприятное обстоятельство. Заводик оказался не просто заводиком, а спиртзаводиком. Я еще вечером унюхал этот особый запах, стоявший над всей округой, да и другие офицеры не могли его не заметить. Но за минувший день все так устали, что немедленно уснули, как только представилась возможность.

А солдатики наши не спали и времени даром не теряли. Спиртзавод, как и все другие заводы Чехословакии, в те дни был остановлен. Но местные жители, не без умысла конечно, ночью нашим солдатам путь на завод указали, ворота гостеприимно открыли и показали, как открыть соответствующие краны.

К утру все до единого солдата в батальоне были пьяными. Надо отдать им должное, никто не напился здорово. Каждый понимал, что до полевого трибунала — один шаг, а полевой трибунал работает по законам военного времени. Так что все солдаты были не пьяными, а выпившими, навеселе, под хмельком.

Командир батальона немедленно вывел всю колонну из этого проклятого места, оповестил вышестоящее командование о спиртзаводе, который был немедленно взят под особый контроль. На ближайшем привале был произведен грандиозный обыск. Оказалось, что все емкости, буквально любые предметы, которые могут содержать жидкость, были наполнены спиртом: все фляги, канистры, котелки, даже грелки в батальонном подвижном медпункте. Весь обнаруженный спирт был безжалостно вылит на дорогу. Все офицеры батальона были посажены вместо водителей боевых машин. И колонна тронулась. Офицеров, конечно, не хватило на все машины, и оттого многие бронетранспортеры шли по освобожденной стране, слегка покачиваясь.

Уже к обеду все солдаты пришли в себя. Следующую ночь батальон провел в поле вдали от населенных пунктов. С утра мы почувствовали неладное. У большинства солдат глаза блестели, как масленые. Никто из них не был пьян, но каждый из них, несомненно, слегка выпил. Мы произвели обыск, каких еще не бывало, но ничего не нашли. В принципе ничего плохого в том, что солдаты понемногу выпивают, не было. Попробуй найди в советских уставах какое-нибудь запрещение на этот счет. И нельзя подобных запрещений в уставы вносить, ибо в боевой обстановке солдатам просто положено выпивать для храбрости.

Проблема заключалась в том, что обстановка была почти боевая, но приходилось выполнять чисто дипломатическую функцию: разгонять людей, не желающих освобождаться. А с нашим запахом этим заниматься как-то не совсем удобно. Если вражья пропаганда дознается, что 400 советских солдат выполняют свою благородную миссию под влиянием Бахуса, может получиться мировой скандал.

На следующее утро история повторилась, и на следующее — вновь.

Случилось так, что вся агентура ГБ и партии оказалась вовлеченной в общее дело и местонахождение чудесного источника не выдавала. В Чехословакии, кстати, все они, слуги ГБ и партии, хвосты прижали и строчить рапорта совсем не спешили. Еще бы, все вокруг вооружены, нечаянно и застрелить могут или ночью танком сонного раздавить, по ошибке. Такая практика процветала повсеместно. Счеты сводили быстро, несмотря на разницу языков и интересов.

Командир батальона тоже не спешил докладывать о происходящем. Доложишь — на себя же беду накличешь. Он предпочитал искать сам, привлекая к поискам спирта всех офицеров батальона.

Было ясно, что запасы спирта в батальоне огромны: каждое утро минимум по солдатской кружке на каждого из 400 солдат. Батальон менял свое положение постоянно. Значит, спирт не в лесу, не в земле зарыт, а движется с нами. В наших машинах. А где? Мы обследовали все. Миллиметр за миллиметром. Даже проверили, не залит ли спирт в шины бронетранспортеров. Но и там его не было.

Если бы ежедневное пьянство происходило в одной моей роте, то мне бы грозили серьезные неприятности. Но то же самое было и в соседних ротах. Поэтому я был спокоен. Вопрос о спирте волновал меня чисто теоретически: где же он, черт его побери, может быть спрятан?

Я совершенно категорически принял решение спирт найти. Чего бы мне это ни стоило. Чем бы ни пришлось пожертвовать. А жертвовать я мог всего лишь одной вещью, золотыми часами «Полет». Это была единственная дорогая вещь у меня. А что у советского лейтенанта может быть, кроме часов и расчески?

Часы были просто великолепные, и я давно приметил, что один из радистов взвода связи на мои часы поглядывал с немалым интересом. Не знаю почему, но этого радиста я считал жадным человеком, хотя почти и не знал его.

Во время обеда, когда вокруг полевого узла связи решительно никого не было, а радист, я это знал, дежурил внутри, причем один, я зашел на узел связи. Для командира роты посещение батальонного узла связи — дело совершенно естественное.

Молча я снял с руки часы и протянул ему. Он смотрел на часы, не решаясь их взять, ожидая, что я потребую взамен. Как радист он, конечно, немного говорил по-русски. Без этого в связь не берут.

— Мне спирт нужен. — Я запрокинул голову назад, имитируя то, как люди пьют спиртное. — Понимаешь, спирт. — Я пощелкал себя по горлу, показывая, как он булькает.

Он закивал головой. Мусульманин, а ведь понимает. И видимо, каждый день вместе со всеми принимает лечебный напиток.

— Десять литров, понимаешь. — Я показал десять пальцев. — Десять.

Он быстро взял часы и сказал: «Вэчэр».

— Нет, — сказал я, — мне сейчас надо.

Он покрутил часы в руках и нехотя вернул их мне: сейчас нельзя.

Я положил часы в свой карман и медленно пошел к выходу, но у самой двери резко обернулся. Солдат с величайшим сожалением смотрел мне вслед. Я быстро достал часы и сунул ему в руку: