Искушение страстью - Француаза Бурден

– Не утешить, а отругать. Ты носишь имя Морван. Ты – мэтр Мари Морван. Каждый раз, когда ты будешь не на высоте, я буду напоминать тебе об этом. Мне не доставляет удовольствия делать из тебя посмешище в юридическом мире.

– Какая забота…

Это была шутка, но он вдруг так стукнул кулаком по столу, что Мари вздрогнула.

– Я серьезно, Мари! Если ты не уверена в себе, нечего позориться в суде. Сиди в своем кабинете, пролистывай дела и тихо мечтай о блестящих выступлениях на публике.

Его резкий тон был обидным, и она тут же парировала.

– Не бойся, тебя зовут Морван-Мейер, это всем известно. Так что нас не перепутают. Особенно если я ничтожество! И скажи мне, чего ради ты так возишься со мной? Мои братья могли хоть циркачами стать, ты бы и пальцем не шевельнул! Моего отца ты вычеркнул из памяти, мою мать ты открыто презираешь, но со мной ты так заботлив…

С потемневшим лицом Шарль молча смотрел на нее. Враждебность дяди заставила ее замолчать, она не боялась его, просто знала границы, которые нельзя переходить. Перед ними поставили блюдо с морепродуктами, сомелье[23] подал шабли.

– Великолепное… – сказал Шарль, пригубив вино. Он озадаченно посмотрел на племянницу. Этот спор совсем не привлекал его. Он не очень любил детей Эдуарда, еще меньше Мадлен. Если Мари тронула его сердце, то только потому, что в ней было что-то от Клары. И еще она была молодой, одинокой, беззащитной женщиной, и, видя ее с детьми на руках, Шарль думал о Юдифи.

Юдифь… Он вспоминал о ней, когда Мари ласкала маленькую Лею. Или когда встречал на улице темноволосую женщину, чем-то похожую на его жену. Однако Шарль был уже не так одержим, и терзался меньше, чем несколько лет назад, – и это очень не нравилось ему. Память о Юдифи и Бет не может исчезнуть: если он хотя бы один день не вспомнит о них, это будет предательством по отношению к ним.

– Я расстроила тебя, Шарль? Прости…

Она с искренним беспокойством смотрела на него и ждала, что он рассердится, но он мягко ответил:

– Я не отстану от тебя до тех пор, пока ты не станешь настоящим тенором. По-моему, у нас не говорят «сопрано» адвокатуры? Угощайся.

Взяв устрицу, Мари полила ее уксусом из лука шалота и осмотрелась. Зал был полон, между столами неслышно скользили официанты. Одна женщина, встретившись с ней взглядом, отвернулась, и Мари рассмеялась.

– Похоже, меня принимают за твою любовницу, – вполголоса сообщила она.

В ответ он только рассеянно улыбнулся, и она добавила уже серьезно:

– Я хотела бы встретить мужчину, похожего на тебя.

Мари сама удивилась тому, как легко прозвучало это признание. Шарль нахмурился.

– На меня? Странная мысль. Ведь меня всегда считали мрачным и ты, и твои братья, и даже мои сыновья! Я слышал краем уха ваши характеристики, приятного мало…

Мари покраснела и поспешно глотнула вина, пытаясь скрыть неловкость. Что могло донестись до дяди из всех гадостей, которые в те времена позволяли себе отпускать пятеро беззаботных подростков? В ее памяти возникало множество прозвищ, одно хуже другого.

– Ты была не самая злая, – добавил он, будто угадав ее мысли.

Он всегда вызывал в ней странные чувства, так было и сегодня. Из-за него она выбрала право. Из-за него ни один мужчина не нашел дороги к ее сердцу. Мари уже долгое время гналась за химерой, искала того, кто был бы одновременно и Шарлем, и кем-то другим.

– В университете все парни казались мне незрелыми и глупыми. Я чувствовала себя лет на двадцать старше своих однокашников. А когда мне кто-то нравился, я думала, что ему нужны деньги нашей семьи! Я не красавица, и характер у меня не сахар. Я не умею жеманиться или «восторженно внимать», как некоторые девушки. Мои интересы не ограничиваются «домом и хозяйством». Словом, я не многих заинтересовала…

– Мари! Ты шутишь! Ты умна, полна обаяния, тебе еще нет тридцати! С чего такая капитуляция?

– Капитуляция? Нет! Я прекрасно живу и преуспеваю: у меня есть дети и работа.

– А любовь не в счет?

– А для тебя она в счет? Его взгляд стал враждебным.

– Шарль, уже почти двадцать лет, как ты… как вас с Юдифью разлучили. Если не считать эту цацу Сильви, я не видела тебя дважды с одной и той же женщиной. Не говори, что нет такой, с кем ты мог бы провести больше одной ночи!

– Ты стала несдержанна на язык.

– Я просто беспокоюсь за тебя. Винсен и Готье уже ушли, скоро наступит черед Даниэля. Ты нас всех вырастил, и скоро тебе пятьдесят. Тебя не пугает перспектива остаться с мамой и бабушкой?

Подавшись вперед, он сдержанно произнес:

– Знаешь, пятьдесят лет – это еще не конец жизни!

– Но разве ты никогда не влюблялся?

– Нет, никогда. И не хочу. Кроме того, я мог бы задать тебе те же идиотские вопросы. Ты тоже рискуешь остаться совсем одна, так что избавь меня от своих поучений, красавица моя.

На этот раз он разозлился. Мысль, что Мари его жалеет, выводила его из себя. Мало того, она заговорила о Юдифи, о годах войны и смерти, а Шарлю было невыносимо любое напоминание об этом. Он вдруг увидел в ней врага – старшую дочь Эдуарда и Мадлен.

– Запомни раз и навсегда: мне не нужны ничьи советы, – отрезал он.

Она растерянно уткнулась в свою тарелку с остатками краба, только что она его с таким удовольствием ела. Благосклонность дяди к племяннице имела предел, и имя ему было Юдифь. Мари не должна была произносить ее имя. Еще одна тактическая ошибка на сегодня. Ну и денек выдался! Подняв голову, Мари встретила ледяной взгляд Шарля.

– Прости меня, – виновато сказала она.

Ей вдруг вспомнились насмешливые комментарии коллег и слова прокурора, который цитировал Нерваля: «Мрачный, одинокий, безутешный[24]… Шарль Морван-Мейер понял, что нравится дамам… и клиентам! Он умел пользоваться ситуацией». Обвинять его в том, что он воспользовался личной драмой для карьерного роста, было неприлично, но его успехи, гонорары, победы у женщин вызывали зависть.

– Заказывай десерт, и поговорим о чем-нибудь другом, – решил Шарль.

Он мог бы просто потребовать счет и не произнести ни слова. Мари видела, что он делал над собой усилие, чтобы не испортить ужин, а такие проявления были нечасты. Может, Шарль и в самом деле хотел утешить ее после провала в суде, а может, просто хотел еще поговорить; как бы там ни было, Мари была тронута его любезностью.

– Хорошо, – согласилась она, – десерт. А теперь расскажи, как там поживают твои внуки и как ты чувствуешь себя в роли дедушки.

Он вдруг рассмеялся и, откинувшись на спинку стула, не спеша закурил.

Под бдительным оком заведующего хирургическим отделением Готье уверенно накладывал швы. В операционном блоке царила тишина, она нарушалась только звоном инструментов, опускаемых в лоток.