Обезьяны, обезьяны, обезьяны... - Наталья Пожарицкая

Обезьяны смеются и плачут

Сходство тем не менее велико.

Особенно поражает при первом знакомстве с шимпанзе их мимика.

Шимпанзе — существа эмоциональные. Они умеют радоваться, печалиться, испытывать злобу, страх, удивление, ярость, отвращение, любопытство. Кроме того, в арсенале их эмоций множество оттенков — переходов от одного состояния к другому.

Главное «орудие» для выражения эмоций — лицо. Но и поза, распущенные на голове или на всем теле волосы, звуки, соответственные настроению, тоже часть неотъемлемая.

Из обезьян, которых мне приходилось наблюдать, гневался эффектнее всех Султан, семилетний самец-шимпанзе, несколько лет содержавшийся в Лаборатории экспериментального сна в Москве.

Султан поднимался на дыбы, ссутуливался, распушался так, что начинал казаться вдвое больше, и вперевалку громко топал по клетке. Это была прелюдия. Главное следовало дальше. Продолжая топать, Султан принимался молотить руками по полу, по стенам, начинал греметь мисками, ложками, игрушками — всем, что попадалось под руку. И вопил. Сначала это было отдельное приглушенное уханье. И только на выдохе. Потом оно становилось все чаще и чаще. Теперь громкое «У-угу-уу-угу-у-угу-у-угу» вылетало из его глотки и на вдохе, и на выдохе, на манер того, как это делают ишаки. С каждым разом Султан брал все выше и выше, топал и стучал кулаками все чаще и чаще и, наконец дойдя до самой высокой ноты, разражался душераздирающим воплем, бросался на решетку и тряс ее руками и ногами изо всех сил. А потом сразу же наступала развязка. Султан садился, свесив с помоста ноги, и, прикрыв глаза, тяжело дыша, прислонялся лбом к решетке. Вид у него при этом был как у смертельно усталого, выложившегося на трудной роли актера. В сущности, был он добрым и, как мы потом узнали, тяжелобольным существом. Однажды, когда он проделал все это перед Рицей (ее специально привезли из Ленинграда для того, чтобы получить потомство), с ним случился инфаркт. На вскрытии выяснилось, что у этого семилетнего здоровяка был кардиосклероз.

Самое выразительное на лице шимпанзе — губы и глаза. Губы, пожалуй, в иных ситуациях даже выразительнее глаз. Они большие — во всю длину челюстей, иссечены множеством морщин и складок и оттого очень подвижны. Иногда достаточно взглянуть только на губы, чтобы понять, какие страсти обуревают обезьянье существо.

...Лада смотрит на улицу через окно. Скучающее лицо. Вдруг вытягиваются губы, мгновенно став похожими на граммофонную трубу. В ту же минуту с них слетает короткое «Ух!». Можете быть уверены, обезьяна увидела на улице что-то любопытное.

У сосредоточившегося шимпанзе — внимательный взгляд и непременно отвесившаяся губа.

У шимпанзе, испытывающего отвращение, губы кривятся, как у брезгливого человека.

У плачущего шимпанзе губы растянуты до ушей и подвернуты так, что видны все десны и зубы.

Собственно, плакать в человеческом смысле, со слезами и рыданиями, шимпанзе не могут. Их плач — это, скорее, сильная степень испуга, доходящего иногда до истерики.

Внимание, настороженность, злобу, ярость, испуг — все это эмоции, которые можно наблюдать и у других животных. Но вот улыбка и смех...

Смеются шимпанзе чаще всего во время игры. Они любят играть. Особенно малыши и подростки. Играют друг с другом, с игрушками. У диких шимпанзе главный поставщик игрушек, конечно, лес. Пустые пни — отличные тамтамы. Твердые плоды — мячи. И даже дохлая крыса, которую можно таскать за хвост,— тоже развлечение. Но больше всего на воле и в неволе они любят бороться и играть в салочки.

Захожу как-то в комнату и вижу: Лада стала посреди клетки, взмахнула рукой, крутанулась несколько раз на пятке — и галопом по полу, по стенам, по зарешеченному потолку. Нева за ней. Гоняются друг за другом, пыхтят. Потом повалились на спины, голова к голове, закинули руки и давай щекотать друг друга. У обеих глаза веселые, пасти разинуты и обе хохочут... шепотом.

Кроме выразительных жестов и мимики, у шимпанзе существуют звуковые сигналы.

Обезьяна, заметившая опасность, например, издает высокий тревожный звук. Что-то вроде «хё-ё». Услышав его, остальные члены стада занимают безопасные позиции. Этот звук мы впервые записали у Бодо, когда он, укладываясь спать, нашел под своей постелью длинную резиновую трубку от какого-то прибора. Наверное, он принял ее за змею. Когда мы включили эту запись в вольере Лады и Невы, обе мгновенно вскочили под потолок и настороженно стали искать глазами опасность.

Звуковые сигналы у шимпанзе еще не исследованы толком. Чего нельзя сказать о мимике. Изучение ее восходит к работам Чарлза Дарвина. В 1872 году вышел в свет его труд «Выражение эмоций у человека и животных» — дополнение к книге «Происхождение человека и половой отбор». В нем Дарвин, отмечая сходство в строении мимической мускулатуры обезьян и человека, сходство в их мимических движениях, рассматривал все это как дополнительное доказательство происхождения человека от обезьяноподобного предка.

Классическое исследование мимики шимпанзе в сопоставлении с человеком принадлежит выдающемуся зоопсихологу Надежде Николаевне Ладыгиной-Котс. Она описала свои наблюдения в книге «Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх и выразительных движениях».

Фотографии лиц шимпанзе и человеческого ребенка, в разных эмоциональных состояниях выполненные А. Котсом, до сих пор остались непревзойденными.

...Летом 1913 года у супругов Котс в небольшой комнатке при Дарвиновском музее в Москве поселили шумливое существо. Это был шимпанзенок. Звали его Иони, и было ему полтора года. Тот, кто хоть однажды видел шимпанзе, легко может себе представить, во что обошлось хозяйке вторжение новосела.

Весь ритм жизни, все расписание отныне было подчинено маленькому тирану. Кухоньку заполнили бутылки с морковным соком и кастрюльки с манной кашей. Все несъедобное, что шимпанзенок мог съесть, изгрызть, проглотить, убрано подальше.

Пришлось позаботиться о просторном жилье для новосела. Это было необходимо для того, чтобы осуществить главную цель — наблюдать нормальное психическое и физическое развитие детеныша шимпанзе. Два с половиной года ежедневных наблюдений — срок, достаточный для того, чтобы собрать солидный фактический материал. Через двенадцать лет исследовательнице пришла мысль сопоставить дневники наблюдений над шимпанзенком с дневниками наблюдений над собственным сыном. Дневники были написаны в разное время. Иони наблюдался с 1913 по 1916, Руди — с 1925 по 1929 годы. Оба малыша росли и развивались в разное время, так что повлиять друг на друга не могли. Тем более поразительным было то, что даже при поверхностном сравнении в поведении обоих малышей оказалось множество точек соприкосновения. Это навело Ладыгину-Котс на мысль «провести дополнительное фактическое сопоставление поведения обоих детей».