Ночной сторож - Луиза Эрдрих

кусочка родной земли. Это мой дом, и я его люблю.

– Понятно, – проговорил Барнс и подумал о сказанном. – Но я слышал, вы будете гражданами. Как насчет того, чтобы стать гражданином США?

– Что? – спросил Томас. – Мы и без того граждане.

– Вы голосуете? Вы уже можете голосовать?

– Конечно, ведь мы получили право голоса еще в тысяча девятьсот двадцать четвертом. После чернокожих мужчин и после женщин, но все-таки получили.

– Ох. И за кого вы голосовали в прошлом году?

– Только не за Эйзенхауэра[71]. Но все равно республиканцы повсюду. В обеих палатах. Вот почему они хотят протащить этот законопроект. Это бесчестно по отношению к индейцам.

Барнс выпалил:

– Это потому, что вы не хотите начинать платить налоги?

– Нет, – терпеливо объяснил Томас, – мы платим налоги так же, как вы. Если мы зарабатываем достаточно денег за год, мы платим налоги. Единственная разница состоит в том, что облагаются только суммы, заработанные не на нашей земле. Вы же не собираетесь взимать с нас налоги за то, что мы живем на ишкониганской[72] земле, оставшейся нам после того, как ваши люди украли остальную ее часть, не так ли?

Барнсу пришлось с этим согласиться.

– Видите ли, этот законопроект покончит с индейским землевладением, – продолжил Томас. – Теперь у нас земля общая. Вот как это работает. Мы можем продавать ее друг другу, но она все равно останется у племени. Таким образом, этот законопроект разделит нашу землю на клочки и позволит Бюро по делам индейцев ее распродать. Они, верно, получат за это центов по пять с доллара. Потом нас хотят переселить. Отправить в Города. Вот где мы окажемся в конечном итоге. Будем жить в этих домах с маленькими клетушками… Как вы их называете?

– Многоквартирные дома.

– Вот именно. Я бывал в тех комнатках. Улицы с фонарями. Я был там. Роуз и мне такое не понравилось бы. Мы бы из-за этого очень расстроились. Жизнь в Городах какая-то мрачная.

– Я вас хорошо понимаю, – согласился Барнс.

Он сидел в маленьком домике с угасающим огнем в дровяной печи, отдающей ровно столько тепла, сколько нужно. Перед ним на отполированном и обильно усеянном царапинами деревянном столе стояла кружка остывающего чая. Пара голубей нежно ворковала на сосне за окном. Он почувствовал, как и его настроение мрачнеет.

– Если бы я женился на индианке, – проговорил Барнс, – это сделало бы меня индейцем? Смог бы я стать членом племени?

Он ощутил восторг от возможной жертвы, которую мог принести.

Томас посмотрел на большого, похожего на ребенка мужчину с буйными светлыми вихрами и водянистыми голубыми глазами. Ему стало жаль этого белого парня. Впрочем, такие чувства к белым возникали у него и раньше. В некоторых из них было что-то особенное. Взять, например, внезапную мысль о том, что, если стать индейцем, это сможет помочь. Помочь в чем? Томасу хотелось быть великодушным. Но он также сопротивлялся мысли, что бесконечная работа, тепло семьи и индейская кровь, из-за которой его провожали косыми взглядами в магазинах и прогоняли из ресторанов и кинотеатров, все то, кем он был, хорошим или дурным, являлось просто еще одним добром, которое белый человек мог присвоить.

– Нет, – мягко произнес он, – вы не смогли бы стать индейцем. Но вы все равно могли бы нам понравиться.

Плечи Барнса поникли, но то, что сказал Томас, его утешило. Он бы им все равно понравился. Его бы признали, полюбили, и это было важно, потому что его сердце не было свободно. В нем не было места ни для одной другой женщины в этом мире, кроме Пикси. О, это была Пикси, и только Пикси. Ему каждый день стоило больших сил, чтобы убедить себя: она еще сможет каким-то образом, вопреки всем очевидным достоинствам Лесистой Горы, остановить на нем свой роскошный тающий взгляд и наградить такой улыбкой, с которой она еще никогда на него не смотрела. Эту улыбку он однажды подсмотрел, когда она рассмеялась, высоко оценив что-то, сделанное Поки.

«Оцени меня своим взглядом, – думал он, когда ехал домой, и образ любимой всплывал перед ним в темноте. – О, Пикси, только один раз, просто посмотри на меня так».

Светящиеся цифры на приборной панели горели одинокими огоньками. Уравнение любви, представшее перед его мысленным взором, колебалось, словно качели-балансир на детской площадке, наклоняясь то вправо, то влево. Мог ли он положить на свою сторону лучшие качества? Скромные изменения в гардеробе? Изысканный завиток в волосах, призванный скрыть редеющие участки? И подарки. Какой женщине не понравится подарок? Ну, пожалуй, Патрис. Подарок мог бы возбудить ее подозрения. Но как насчет подарка младшему брату, Поки? Свидетельство щедрости Барнса, но без всяких условий. Что в этом плохого?

Сны-близнецы

Женские тела иногда творят такие чудеса. После недели интенсивного кормления грудью струйка молока появилась. Патрис верила матери, но все равно была удивлена. Жаанат с долей уверенности рассказала ей, что в голодные времена, как известно, молоко приходило даже у мужчин, и настаивала на том, что к смене фазы луны у нее будет нормальное его количество.

– Только до тех пор, пока Вера не вернется, – отметила она.

На улице становилось все холоднее, и теперь каждый вечер Патрис занималась тем, что утепляла дом. Она заполняла промежутки между жердями глиной, выкопанной возле болота, и затыкала крошечные щели между створками оконных рам сухою травой. На деньги, вырученные за работу быком, она купила несколько упаковок штукатурки, побелку, рулоны толя, гвозди и молоток. Толь она закрепила на крыше. Она также использовала вязкую смесь глины и травы, чтобы залепить свесы. После школы и бокса Поки приходил домой и помогал ей наносить штукатурку на внутреннюю поверхность стен. В углу, где он спал, они использовали кроликовый клей[73], чтобы приклеить к стене фотографии и вырезки из газет. Рокки Грациано, Тони Зейл, Джерси Джо Уолкотт, Шугар Рэй Робинсон и Арчи Мур[74] смотрели поверх своих округлых перчаток, уставившись в серые сумерки. Эти фотографии и статьи были не из журналов, которые Валентайн дарила Патрис, а из журналов о боксе, которые Поки давал Барнс, сначала целую стопку, а затем еще и еще. Хотя Барнс намекнул, что уже прочитал эти журналы, обложки и страницы были жесткими и новыми. Кроме того, он подарил Поки зимнюю куртку. Причем не старую, подержанную, переданную «по наследству», а совершенно новую зимнюю куртку в красно-черную клетку, которая неприятно напомнила Патрис лесорубную тему в «Лесном заторе 26». У куртки были вязаные манжеты и толстый ворсистый воротник на кнопках. Барнс утверждал, что кто-то дал ему эту куртку и он просто нашел для нее хорошего хозяина. Патрис было очевидно, что Барнс ее купил, и девушку это разозлило. Как будто она сама не могла купить куртку собственному брату. Как будто она не сделала бы этого, если бы старая куртка Поки действительно износилась. Но ею еще вполне можно было пользоваться. Кроме того, она сама могла бы купить ему коричневую шерстяную шапку с козырьком и откидными ушами.

– Ее дал тебе Барнс?

– Да.

Поки просиял, погладил куртку и провел пальцами по ворсистому воротнику.

– О, это действительно мило, – сказала Патрис, но таким