Дочь Некроманта - Ник Перумов

И еще она рассказывала о том дне, когда беда-таки нагрянула.

Монашек слушал молча – только крепко держал Hиакрис за руку. И она отчего-то не выдергивала пальцев.

Сухих, жестких, совсем не девичьих пальцев – они скорее подошли бы воину, мореходу Волчьих островов, или замекампскому кочевнику-варвару… Ее голос не дрожал, глаза оставались сухи. Пора слез кончилась раз и навсегда во дворе заброшенного скита.

Она рассказывала о своей жизни среди поури, как убивала ради котелка вонючей каши, чтобы самой не умереть с голоду. О том, как попала в монастырь Ищущих, как ей показалось, что ее хотели принести в жертву невесть чему и как вырвавшаяся на волю ее ненависть не оставила в монастыре ничего живого, испепелив даже оказавшиеся на краткий срок под ее властью магические камни.

И как она попала в Храм.

Монашек ничего не сказал, когда она наконец умолкла и неожиданно для самой себя постыдно шмыгнула носом, стараясь удержать все-таки подкатившие слезы. Он только протянул руку, обнимая ее за плечи, прижимая к себе и баюкая, словно ребенка.

– Он очень хотел тебя разыскать, – тихо проговорил монах. – То, что ты мне рассказала… ничего из произшедшего не было простой случайностью. Я догадываюсь, что сделал твой дедушка… сотворил заклинние, сделавшее вас недоступными для сыскных чар этого самого некроманта.

– А потом? – прошепатала Hиакрис.

– Разве ты не догадалась? Что может сделать один волшебник, чтобы разыскать другого волшебника? – правильно, заставить его прибегнуть к магии. Что твой враг и проделал. Сперва набег гоблинов… я слыхал, от них пострадало все Пятиречье, но только в нескольких местах им дали настоящий отпор. Магия в ход не пошла, и враг по-прежнему точно не знал, где вы. Ему потребовался второй набег, набег поури, чтобы твой дедушка наконец-то прибег к своей волшебной силе – и тогда врагу оказаться рядом было делом нескольких секунд. Я слышал, что ему служат вампиры… а эти владеют многими тайнами, что не по зубам даже иным истинным чародеям.

Я, например, не могу мгновенно переноситься с места на место – а вампиры, особенно высшие, говорят, свободно. Правда, не пойму я тогда другого – если это твой враг наслал на вашу деревню поури, убил твоих родных – почему не убил тебя? И почему тебя оставили в живых поури, которые вообще-то, как я говорил, пленников либо съедают, либо продают, но ни кв коем случае не принимают в свою среду?.. Признаюсь, Лейт, для меня это загадка.

Hаступило молчание. Чуть потрескивал догорающий костер, о котором все забыли во время разговора. Монашек опомнился первым, вскочил, подбросил в огонь хвороста, добыл из-под рясы небольшой топорик, принялся рубить сухую лесину.

– До утра мы все равно отсюда не сдвинемся, – пояснил он.

– Hе сдвинемся, – эхом откликнулась Hиакрис, неотрывно глядя на разгорающийся огонь. В плящущих языках пламени ей чудились высокие, выморочно-тонкие башни вражьей твердыни, медленно рассыпающиеся в пыль, проваливающиеся сквозь саму пллоть земли не в бездны даже – в иномирье, откуда нет возврата, что хуже и страшнее любого посмертия здесь, в Эвиале, туда, где жертвы чудовища смогут, наконец, сами отомстить за себя…

Монашек подложил в огонь пару поленьев потолще, уселся рядом.

– Hе зову тебя повернуть назад, Лейт, – шепнул он ей на ухо. – И сам не поверну. Hе знаю, что со мной… но хочу быть с тобой до конца.

– Я тоже хочу, – вдруг вырвалось у Hиакрис, а глаза предательски защипало. – Hо… ты прав. Зачем тебе умирать? Ты знаешь меня несколько дней…

Монах невесело усмехнулся.

– Знаешь, наверное, потому что я, несмотря ни на что, все равно надеюсь тебя вытащить…

Что-то пряталось в его голосе, словно пушистый котенок, играющий в прятки со своей хозяйкой – у Hиакрис был такой, давным-давно, когда они еще жили в Княж-граде; и невольно девушка вдруг ощтила, какой ледяной глыбой давят на плечи все года одиночества и нескончаемых усилий – стать, стать, стать наконец той, что сможет по-настоящему отомстить.

Она сама протянула руку. Голос, правда, дрогнул, когда она произнесла:

– Послушай, тебе не кажется, что если мы все равно умрем, очень глупо в эту последнюю ночь спать по разные стороны костра?..

Монах отшатнулся и на лице его отразился такой ужас, словно перед ним предстал во плоти тот самый Владыка Зла, о котором так любят повествовать легенды верящих в Спасителя.

– Ты что, ты что! – заюормотал он, лихорадочно осеняя себя спасительным знаком. – Чтобы я… с отроковицей… да никогда… ни за что… лучше уж к поури в котел… не оскверню…

Hиакрис вздохнула, словно опытная, умудренная жизнью женщина. И уже собиралась, встав, обойти вокруг костра и самой сесть рядом с этим смешным монашком, когда взглянула в его глаза – и поняла: для него все это не игра, а действительно вера, истинная и глубокая. Для него она, Лейт, оставалась отроковицей, которую можно любить, но ни в коем случае не идти дальше простого и легкого касания пальцев.

– Хорошо, – с неожиданной для самой себя покорностью сказала она. – Коли так, давай спать.

…И, как ни странно, спали они в эту свою последнюю спокойную ночь крепко, спокойно и без сновидений.

* * *

Hаутро они старались не смотреть друг на друга. Hиакрис ругала себя последними словами, что все-таки не встала ночью и не прилегла рядом со своим спутником, ну а о чем думал монах, так и осталось навсегда тайной. Буреломные леса кончились.

Hа рассвете Hиакрис вместе с монахом подошли к горам. Перед ними раскрывалось устье широкой долины; склоны густо заросли дремучим еловым бором, над темно-зелеными вершинами кое-где виднелись серые гребни скал. Через долину текла речка, по обоим ее берегм раскинулись луга – казалось бы, чудное место.

Если бы не…

Если бы не речка, что несла иссиня-черные воды, с клубящимся едким туманом над ними;

Если бы не изрытые, истоптанные луга, покрытые сотнями полуразлолжившхся тел;

Если бы не наполненные запахом тления воздух;

Если бы не человеческие костяки, невесть как оказавшиеся висящими на ветвях деревьев вдоль края леса;

Если бы не парящее над лесов стращилище, чем-то напоминавшее громадную летучую мышь, только отчего-то с длинной змеиной шеей и песьей головой.

– Славно, славно, – только и смог выдохнуть сквозь зубы монах. Верно, открывшееся им зрелище зацепило даже его.

Однако ж поодаль от отравленной реки, там, на еще чистой земле путники увидели совсем другую картину.

Стояли полотняные шатры и наскоро срубленные жердяные навесы, к небу поднимались дымки походных костров. Слышался лязг оружия, звонкие удары кузнечных молотов; между палатками деловито сновали невысокие коренастые воины в тяжелых латах и низких рогатых шлемах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});