Политэкономия войны. Заговор Европы - В. Галин

«Отставка Литвинова вызвала на Западе волну предположений о том, что теперь Советский Союз вполне мог заняться улучшением отношений с Германией и вовсе отойти от коллективной безопасности»908. Действительно, уже 5 мая Шнурре докладывал: «Астахов коснулся смещения Литвинова и попытался, не задавая прямых вопросов, узнать, приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза»909. С другой стороны, после отставки Литвинова «Гитлер впервые за шесть лет своего правления изъявил желание выслушать своих экспертов по России». Из их доклада Гитлер узнал много для себя нового, в частности — что СССР уже не придерживается политики мировой революции910. Интерес Гитлера к России усиливался. Посмотрев документальный фильм о советских военных парадах, фюрер воскликнул: «Я совершенно не знал, что Сталин — такая симпатичная и сильная личность». Немецким дипломатам была дана команда и дальше зондировать возможности сближения с СССР911.

В этом проблем не было. Шуленбург, по словам того же У Ширера, последовательно выступал за сближение Германии с Советской Россией, во всех его донесениях за 1939 г. проглядывает искреннее стремление восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики. Но, как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера912. Примечательно, что и предыдущие немецкие послы в СССР придерживались подобных настроений. Об этом свидетельствует, например, письмо Молотову брата прежнего посла в России Ранцау: «Мой брат, близнец посол граф Ранцау... понимая, что в любой момент может наступить его внезапная кончина, просил меня в свой смертный час передать Вам...», что «его последней и твердой надеждой была надежда, что немецкий и русский народы могут достичь желаемой для них цели»913.

Возобновление контактов между Берлином и Москвой не осталось незамеченным. 7 мая французский посол Кулондр информировал свой МИД, что Германия ищет контакта с Россией, в результате которого, помимо всего прочего, может произойти четвертый раздел Польши914. Аналогичная информация достигла и Британии, но Галифакс не придал ей значения. Он считал, что «не стоит испытывать особого доверия к таким сообщениям, которые, вполне возможно, распространяются людьми, желающими подтолкнуть нас к пакту с Россией»915.

Встречи советских и германских представителей стали более частыми. 17 мая Шнурре докладывал: «Астахов подробно объяснил, что в вопросах международной политики между Советской Россией и Германией нет противоречий и поэтому нет никаких причин для трений между двумя странами». Были опасения нападения со стороны Германии, но если вернуться к политике времен Рапалльского договора, то все можно поправить. Что касается переговоров с Западом, то «при нынешних условиях желательные для Англии результаты вряд ли будут достигнуты»916. Шнурре в ответ сказал Астахову, что собирается в Москву для обсуждения торговых отношений.

Однако неожиданно возникли проблемы. Москва опасалась повторения литвиновского этапа взаимоотношений с Германией, когда Гитлер использовал торговые переговоры с СССР для давления на Запад. 20 мая Молотов на встрече с Шуленбургом заявил, что у него складывается впечатление, что Германия, вместо того чтобы вести серьезные экономические переговоры, предпочитает играть с Советским Союзом в какие-то игры. На бурные протесты Шуленбурга Молотов указал, что для успеха экономических переговоров должны быть соответствующие политические основания. Когда Шуленбург спросил, что Молотов имеет в виду, нарком предпочел уйти от конкретного ответа917.

Именно в тот момент, когда Молотов не очень-то спешил с ответом на очевидные германские заигрывания, интерес к улучшению отношений с Берлином стали проявлять британцы. 18 мая Галифакс вызвал к себе посла Г. фон Дирксена. Министр спросил, нельзя ли убедить Гитлера сделать публичное заявление, осуждающее применение силы и склонить его к мирным переговорам. Убедить не удалось, и 8 июня Галифакс сделал на заседании палаты лордов свое собственное заявление, в котором указал на возможность начала переговоров, если Гитлер не будет прибегать к силе или к угрозам применения силы918.

Свое молчание на зондаж Галифакса Гитлер объяснил на совещании 23 мая. На нем фюрер заявил, что экономические проблемы «80-миллионной массы» немецкого народа нельзя решить «без вторжения в иностранные государства или захвата иноземного имущества». В ответ военные указали, что в случае одновременной войны с Великобританией, Францией и СССР Германия проиграет. Однако Гитлер был непреклонен. Решение уже принято: напасть на Польшу при первом удобном случае. «Мы не можем ожидать,что события начнут разворачиваться так же, как в Чехословакии. Будет война. Наша задача — изолировать Польшу От успешной изоляции Польши зависит успех всего»919. Однако по убеждению германского МИДа сделать это было не просто.

27 мая Вайцзекер писал Шуленбургу, что по мнению, циркулирующему в Берлине, англо-русские переговоры «не так легко будет сорвать» и Германия опасается решительно вмешиваться, чтобы не вызвать «раскатов татарского хохота» в Москве. Помимо того, статс-секретарь сообщил, что как Япония, так и Италия холодно отнеслись к планируемому сближению Германии с Москвой... «Таким образом,— писал он в заключение,— мы хотим выждать и посмотреть, насколько Москва и Лондон с Парижем свяжут себя взаимными обязательствами»920.

На очередной встрече с Молотовым 28 июня Шуленбург открыто заявил, «что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР». Я действую, добавил Шуленбург, по инструкциям Риббентропа, одобренным Гитлером. «Нельзя,— ответил Молотов, — никому запретить мечтать, что, должно быть, и в Германии есть люди, склонные к мечтаниям». И добавил, что у посла не должно остаться сомнений относительно советской позиции. «Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами, в том числе и с Германией»921.

Реакция Гитлера последовала на следующий день: «Русские должны быть информированы о том, что из их позиции мы сделали вывод, что они ставят вопрос о продолжении будущих переговоров в зависимость от принятия нами основ наших с ними экономических обсуждений в том их виде, как они были сформулированы в январе. Поскольку эта основа для нас является неприемлемой, мы в настоящее время не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Россией»922. Вместе с этим Шуленбургу был дан последний шанс для решения проблемы на встрече с Потемкиным. Посол сделал все от него зависящее и даже позволил себе обронить, что Германия могла бы способствовать улучшению советских отношений с Японией923. Однако с точки зрения Шуленбурга, встреча оказалась малоэффективной. Больше того, он нарушил новые инструкции Риббентропа не поднимать политических вопросов. В итоге Вайцзекер дал послу новые инструкции — на текущий момент «мы не должны подавать поводов к дальнейшим переговорам»924.

Однако уже 14 июля один из членов команды Риббентропа встретился с Астаховым, чтобы возобновить обхаживания. Шнурре предложил трехступенчатую схему улучшения экономических, культурных и политических отношений925. Наконец 16 июля Шнурре донял Астахова: «Скажите, каких доказательств Вы хотите? Мы готовы на деле доказать возможность договориться по любым вопросам, дать любые гарантии»926. Ответ последовал 18 июля, когда торгпред СССР в Берлине обратился к Ю. Шнурре с подробным меморандумом о торговом соглашении и сообщил, что если разногласия между сторонами будут улажены, то он уполномочен подписать соглашение. Шнуре был доволен, он писал в отчете: «Такой договор неизбежно окажет влияние по крайней мере на Польшу и Англию»927. 22 июля в советской прессе было опубликовано сообщение о возобновлении советско-германских торговых переговоров.

В то время, как английские и французские военные миссии ждали парохода на Ленинград, 2 августа с Астаховым захотел встретиться сам Риббентроп. Министр заявил: «Ваша страна производит много сырья, в котором нуждается Германия. Мы же производим много ценных изделий, в которых нуждаетесь вы». Развивая тему, он заметил, что заключение экономического соглашения могло бы стать началом улучшения политических отношений. Нет причин для вражды между двумя нашими народами, говорил Риббентроп, если они еще согласятся не вмешиваться во внутренние дела друг друга928. На следующий день Риббентроп лично известил Шуленбурга, что он готов к переговорам с Россией, «если Советское правительство сообщит мне... что оно также стремится к установлению германо-русских отношений на новой основе»929.