Последний барьер - Андрей Дрипе

- Что мне сказать? Сами все видели, как накинулся на меня Иевинь. Я только защищался.

- Почему он на тебя налетел? - спрашивает ведущий собрание.

- Потому что он такой вредный.

- Все так считают? - окидывает ребят взглядом Киршкалн.

Воспитанники молча переглядываются и опускают головы. Киршкалн повторяет свой вопрос громче, и тогда поднимается один из членов совета.

- Может, Иевень и погорячился, но если по-честному, то ума вложить надо было. Жук нарочно его заводил по-всякому. Если так набиваются, то дать по зубам надо. Иевень сперва просил его заткнуться, а Жук сам лез на рожон. Я думаю, во всем виноват Жук.

- Ах, так?! - поворачивается к нему Зумент. - Теперь, значит, и пошутить нельзя? Тогда я, значит, тоже могу чуть что - ив морду! Так выходит?

Все идет как по-писаному. Ребята постепенно входят в раж. Каждый выступающий вырывает из апатии еще кого-нибудь из молчунов. Теперь спор разгорается не только вокруг Зумента, но вокруг точек зрения и, в общем, принимает правильное направление, хотя и не без зигзагов. Озолниеку, так же как и Киршкалну, по душе такие собрания, когда ребята забывают о присутствии начальства, о регламенте, когда, наконец, звучит живая речь, а не бормочут заученный наизусть текст.

Хорошо, что они расшумелись. Озолниек побаивался, что ребята, оставшись без командира, станут из осторожности отмалчиваться.

- Нечего защищать! - выкрикивает кто-то. - Жук для пользы отделения ничего не сделал.

- Многие ничего не делают, разве на Жуке свет клином сошелся?

- Да тут же ничего и не дают делать, - обиженно подхватывает Зумент.

Озолниек настораживается.

- Кто же тебе не дает? - спрашивает заместитель Иевиня.

- Как - кто? Воспитатель! - уже с ухмылкой отвечает Зумент. - Я же хотел командовать на смотре, а мне не дали. Разве ты, - Зумент показывает на ведущего, - можешь командовать? Потому и проиграли.

Озолниек об этом еще ничего не знает и вопросительно глядит на Киршкална.

- Надо было дать, - замечает вслух кто-то.

- Верно, Жук прав, - вторит ему другой.

Встает Киршкалн.

- Может, разрешите и мне сказать словечко? Только что было сказано, что командовать на смотре надо было Зументу, что я, так сказать, зажал ценную инициативу. А теперь позвольте задать вопрос. Почему Зументу хотелось командовать? Для того, чтобы возвыситься самому, или для того, чтобы выручить отделение?

Все молчат. Тогда с места отвечает сам Зумент:

- А мне что, лишь бы отделению хорошо было.

Ребята не торопятся с выводами. Озолниек слышит, как рядом перешептываются.

- А какая от этого Жуку польза?

- Молчи, эту его пользу ты враз на своей шее почувствовал бы.

- Отделение зато отхватило бы банку. Чего же плохого?

Затем кто-то говорит вслух:

- А разве лучше оттого, что кубок накрылся?

Зазря только колеса об землю били.

Раздается голос Озолниека:

- Что и говорить, прошли неважно. Я видел, что у командира нет командирских навыков, но даже при этом отделение не оказалось бы на последнем месте, если бы окончательно все не испортил Зумент, так радеющий за коллектив. Это он поломал весь строй о стойки баскетбольных щитов, это он по второму разу заблажил по-козлиному. А почему? Да потому, что плевать ему на отделение! Честь отделения ему не дороже горелой спички. Если мне не дали, то пускай всем будет плохо. Разве не так это было?

- Куда приказывают, туда иду, - оправдывается Зумент.

- А если бы вместо железной опоры перед тобой была выгребная яма, ты бы тоже прямо в нее спрыгнул? Ты же знал, что командир просто дал промашку.

Реплика Озолниека вызывает дружный смех.

- После того что произошло на смотре, ясно видно, что за птица Зумент, - берет слово Киршкалн. - Если хочешь активно работать, помогай совету. Если Зументу всерьез этого захочется, никто ему не помешает, и настанет время, когда он тоже выйдет в командиры. А пока что он занимается вымогательством денег, унижает товарищей, дерется. И нечего прикидываться неистовым активистом. Просто смешно даже.

вы не находите?

- Это точно!

- Факт, опору можно было оставить сбоку.

- Я уже было хотел, но если передний прет прямо, надо рулить за ним.

Озолниек слушает подростков и с удовольствием отмечает про себя, что здоровая атмосфера в отделении почти не изменилась. Зумент останется в одиночестве. И если даже кто-то ему симпатизирует или боится его, то на открытую поддержку не решится и будет помалкивать.

XVII

"...И так вот каждое утро я иду на факультет мимо твоего дома. Я нарочно выхожу из трамвая на остановку раньше, чтобы посмотреть на твои окна. Часто встречаю твою маму, когда она идет на работу. Мы тогда идем вместе и говорим о тебе. Вчера заходила к ней, мы сидели на диване, и я вспомнила, как сидела на нем рядом с тобой. Смотрела на свой портрет и решила, что ты нарисовал меня красивей, чем я есть на самом деле.

В последнем письме ты спрашиваешь, не бранят ли меня родители за переписку с тобой, и называешь себя "вытолкнутым из жизни арестантом". Если бы ты знал, Валдис, как ты неправ! Все совсем наоборот.

Никто тебя не считает арестантом, и уж меньше всего мои родители. Все это произошло только из-за меня, и я всю жизнь не прощу себе этого. Я много думала о том злополучном вечере и о том человеке. По сути дела, он ведь тоже погиб из-за меня. Чем дальше, тем больше мне делается жаль его. Мы-то с тобой еще будем вместе, с нами еще будет счастье, а он навсе!да ушел из жизни. Это ужасно, Валдис, правда? Я так жажду жизни, при мысли о смерти меня охватывает такая жуть, что я всеми силами стараюсь больше о ней не думать. Но ведь он тоже хотел жить не меньше моего, а может, даже еще сильней. И зачем у нас только торгуют этой водкой! Ведь ты-то ее совсем не пил, а по сути, именно из-за нее теперь тебе приходится страдать..."

Валдис отрывает взгляд от письма. Слышатся тихие шаги. Кто-то идет по залу, негромко скрипнули ведущие на сцену ступеньки. Валдис прячется за кулисами. Когда с ним Расма, он должен быть один. Он не может читать ее письма в спальне отделения, где всегда норовят заглянуть через плечо и отпустить похабщину.

На погруженную в сумрак сцену поднимаются Бамбан и Цукер.

- Туч нагнало. Если дождик пойдет, все будет как надо, - тихо говорит Бамбан, обворачивает руку тряпкой и подходит к старому роялю.

- Думаешь, они с собаками погонятся? - спрашивает Цукер.

- Береженого бог бережет.

- Милицейские псы не умнее мусоров, - говорит Цукер. - Табаку сыпануть, вот и нюху каюк.

- Крышку придержи, чтобы пальцы не отдавила! - командует Бамбан.

- А может, и тут краснухой намазали? - Цукер проводит пальцем по краю крышки рояля.

Они вдвоем копошатся в брюхе инструмента. Отзывается мелодичным звоном нечаянно задетая струна. И вот Бамбан выпрямляется в полнейшей растерянности. Он произносит только одно слово:

- Пусто...

- Еще помацай.

- Я же знаю, куда засунул. Не иголка ведь. Пронюхали, суки!

С досады Цукер сочно матерится.

- Заначка была что надо. Но кто же забрал - лопки или какой сырок надыбал? [Надыбать - найти, наткнуться] Дай-ка закурить!

Они закуривают и глядят исподлобья на черный ящик рояля.

- Надо завиться [Завиться - сбежать, уйти] все одно. У Епитиса чего-нибудь будет пожрать.

- Будет не будет, но тут-то какой был кешер [Кешер - еда, продукты]!

Сам лучше бы срубал, - сокрушается Бамбан.

- Когда точно юза даем? - спрашивает Цукер.

- Жук сегодня все скажет.

- Носа придется оставлять здесь.

- Что поделать. Быстро завалился. Ну и хорошо, пайка теперь меньше, а Нос жрать здоров.

Вдруг они вздрагивают и испуганно глядят в угол где притаился Валдис. У него от вздоха зашуршало спрятанное за пазухой письмо. Кулиса до пола не достает, и Цукер замечает ботинки стоящего.

- Там кто-то есть, - сдавленным голосом говорит он и протягивает трясущийся палец.

- Коцы колониста, - шепотом отвечает Бамбап и, отступив немного, отрывисто приказывает: - Вылезай!

Валдис выходит из укрытия.

- Ах, это ты! - растягивая слова, говорит Бамбан. - За нами лягавишь, мокрятник? Кто подослал?

- Никто, - говорит Валдис.

- Не крути шары! - рычит Бамбан. - Слыхал, про что мы говорили?

- Слыхал.

Цукер с Бамбаном переглядываются. Ни тот, ни другой не знают, как теперь следует поступить. Бамбан выхватывает небольшой нож, в тот же миг Валдис хватает за ножку табурет и замахивается. Стоит и смотрит. Сделав шаг вперед, останавливается и Бамбан. В коридоре слышны голоса и шаги. Нож исчезает, Валдис опускает табуретку.

- Жук пусть решает, - говорит Цукер Бамбану и, вытянув вперед челюсть и перекосив все узкое, как бы приплюснутое с боков лицо для придания ему наистрашнейшего выражения, шипит сквозь зубы: - Про то, чего слышал, никому ни слова! Иначе - могила!

И они с Цукером мгновенно убираются со сцены.

* * *

Валдис работает в малярном цехе. Он расположен отдельно от механических мастерских, рядом с отделом техконтроля и складом готовой продукции. В перерывах он старается держаться поближе к мастеру и ребятам, чтобы не остаться одному и избежать предстоящего разговора или чего-нибудь похуже, но Зумент подходит к нему, ни от кого не таясь, дружески кладет руку на плечо и предлагает отойти в сторонку.