Судьба открытия - Николай Лукин

— Постелено для нас обоих в моей спальне, если вы не возражаете…

Они отправились вдвоем. Прежняя мысль не оставляла Зберовского. Он пристально посматривал на Ивана Степановича, выжидая удобной минуты, чтобы заговорить про Лисицына. Терентьев же разделся по-солдатски быстро, рывком закрылся одеялом, сказал: «Покойной ночи» и отвернулся к стене.

3

Утром, сквозь сон, до Гриши донеслось — где-то близко пела Зоя:

Лишь одна я под окном стою,

И тебе, мой друг, я песнь пою…

— Вставайте, вставайте завтракать! — крикнула она и постучала в дверь.

За окном сияло небо. На пол, освещая пеструю ковровую дорожку, падал четырехгранный солнечный луч.

Постель Ивана Степановича была пуста. Гриша заторопился:

— Встаю, Зоечка! Доброе утро! Поздно сейчас?

— Встанете — узнаете… Ну, так и быть скажу: четверть десятого.

Когда он пришел в столовую, обе хозяйки, Зоя и тетя Шура, чинно сидели за самоваром. Зоя — гладко причесанная, в синем платье — вдруг принялась смеяться и дразнить:

— Ой же вы спали! Ой храпели!..

Он густо покраснел, взял с тарелки горячий пирожок, откусил и не показал виду, что обжегся.

— Ваня в шахту уехал. Вам просил передать, чтобы простили его за вчерашнее, — говорила Зоя. — Вы на нас не сердитесь?

— Да что вы! Как можно!

— Не сердитесь? Правда? — Взгляд Зои теперь лукавый, в искорках. — Господи, а я боялась — вы закричите: «Ноги моей в этом доме не будет!» Кстати, обещайте не забыть нас. Извольте появиться не позже субботы. Обязательно… А то дружба врозь.

А лошади для него, оказывается, уже поданы. Все именно так, как он еще вчера, на станции, сам попросил у Терентьева: экипаж ждет во дворе с девяти часов.

И вот — настало время.

Позавтракали. Он взял свои вещички. Зоя вышла его проводить. Кучер сел на козлы.

Но они еще долго простояли рядом на крыльце — Гриша все не мог решиться выпустить Зоину руку из своей.

В степи веял жаркий ветер. Лошади бежали резво.

— Вот туточки, — сказал кучер, остановившись перед неприглядным зданием. Гриша — с чемоданом и шинелью — соскочил с подножки экипажа.

«Неужели это называется лабораторией?» — подумал он, открывая покосившуюся дверь.

Темный, низкий барак. Угольная пыль осела даже на потолке. На столах — колбы, множество фарфоровых тиглей. Крепкий запах кислот. Вытяжной шкаф. Аналитические весы на кронштейнах, и тут же кофейные мельницы, в которых размалывают уголь. Два молодых человека в запачканных сажей халатах. Нет, все-таки это лаборатория! Но грязно, боже мой, как грязно!

«Ведь здесь, — Гриша содрогнулся от негодования, — производятся химические анализы!..»

— Где ваш заведующий?

Молодые люди растирали что-то в ступках. Ни один из них не поднял головы.

— Кхе, кхе… — кашлянул в углу старичок. Гриша его сначала не заметил. — Заведующий — я. Чем могу служить?

На нем был долгополый сюртук. Фасон его бородки и усов придавал ему сходство с Дон-Кихотом. Он ласково посмотрел на вошедшего. Но едва Зберовский успел назвать себя и цель своего приезда, ласковый взгляд потух. Старичок неожиданно разгневался.

— Я им говорил, — закричал он, вытаращив глаза, — я умолял их прямо: не пишите! Ну и что вышло? Кто оказался прав? А?

Наступая грудью на Зберовского, он опять закашлялся:

— Кхе, кхе… Кто оказался прав, я вас спрашиваю? Всегда так, обратите внимание. Всегда так!

Потом он вынул из кармана клетчатый носовой платок и, высморкавшись, успокоился.

Зберовский подал документы. Заведующий разглядывал их, откинув голову назад.

— Видите? — обрадовался он и щелкнул желтым ногтем по бумаге. — «Расходы за счет Общества». Да-с, это влетит им в копеечку!.. Вы мне бумагу оставьте, я записку дам. Согласно сему, — он снова постучал по бумаге, — деньги на обратный проезд получите хоть сегодня в конторе. Хоть сейчас!

— Как — на обратный проезд? То есть, позвольте… — не мог понять Зберовский.

— Что позволить-то? Сказано ясно: работать будет племянник самого Монастыркина. Пожалует через неделю. А вам тут делать нечего.

Гриша стоял, хлопая глазами. Старичок желчно рассмеялся:

— Ничего, кто писал, тот понесет расходы. Вы не беспокойтесь, Общество не пострадает! Надо было меня слушаться! Вы не беспокойтесь.

— Черт знает! Чепуха какая! — взвился теперь Гриша, негодуя и с обидой в голосе. — А как же я составлю описание коксового производства? Не кто-нибудь — профессор Сапогов это поручил!

— Профессор… Ну, это ваше частное дело. Угодно — сочиняйте хоть роман. Договаривайтесь в коксовом цехе, там возражать не будут. Меня же это не касается. Ясно вам? И денег за это не заплатим… Вот записка: на билет до Петербурга. Честь имею кланяться!

Кучер Ивана Степановича уже уехал.

Небо было покрыто дымкой; оранжевый диск солнца навис почти в зените и, казалось, сейчас приблизился сверху к земле, окутав ее душистым туманом. Над коксовыми печами полыхало пламя. Пахло горящим каменным углем.

Человек в выцветшей рубахе нес ведро с водой. Шел он, наверно, издалека: в ведре, чтобы вода не расплескалась, плавала круглая дощечка. Вероятно, он — рабочий с коксовых печей. Весь он мускулистый, грузный; светлые усы свисают вниз.

«Разве у него спросить?» — подумал Гриша.

— Не знаете, где можно снять комнату? Мне дня хотя бы на три. Посоветуйте, пожалуйста…

Несший воду несколько замедлил шаг, не без любопытства посмотрел на чемодан, на форменную тужурку, фуражку. Зберовский догадался и объяснил:

— Я студент. Коксовыми печами интересуюсь.

— А-а, на инженера учитесь!

Толстые губы рабочего чуть шевельнулись в улыбке. Он небрежно бросил:

— Вам надо у своих спытать! Вольготней будет, побогаче.

Тут же он перехватил ведро в другую руку и, видимо, считая, что вопрос исчерпан, пошел своей дорогой дальше.

Зберовский от него не отставал:

— Может, знаете, где снять? Хоть угол какой-нибудь, вещи положить на время. Многого не нужно… Может, вспомните?…

Так они шли вдвоем. Обоим было жарко, Зберовскому особенно; оба вытирали пот. Через сотню-полторы шагов рабочий наконец сказал тоном грубоватой, но дружественной шутки:

— Что мне с тобой делать! Ну, зайди ко мне в хату, коли нужда. Коли не брезгуете — потеснимся с вами.

…Дряхлая бабка, перебирая в решете горсточку сухой фасоли, сидела на скамье. Рядом с ней, поджав под себя лапы, лежал серый кот и почти осмысленно наблюдал за происходящим. Хозяин пропустил вперед Зберовского, следом сам перешагнул через порог. Еще с ведром в руке кивнул на единственную здесь кровать, вокруг которой с потолка свисала вылинявшая от многолетних стирок занавеска:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});