Индиговый ученик - Вера Петрук

– Ол пробежал триста салей и час работал на Деревянном Солнце. Как ты думаешь, чем от него должно пахнуть, учитывая, что на небе нет ни облака? Потом от него пахнет, Лин, потом.

Арлинг сконфуженно переступил с ноги на ногу, а Ол отчего-то напрягся. Регарди чувствовал, что его сердце забилось быстрее.

– Но я хотел обратить твое внимание на другое, – смягчился иман. – Пот человека может рассказать многое. У нас разные запахи, когда мы сыты, голодны, устали или хорошо отдохнули. Два человека могут использовать одинаковый аромат, но на каждом он будет пахнуть по-своему. Поэтому в следующий раз, когда я спрошу тебя, чем пахнет Ол, ты должен будешь ответить мне так: «Вчера днем Ол выпил стакан моханы». Он знает, что я об этом знаю, поэтому боится. Страх в его поту чувствуется очень хорошо. Я не ошибся, Ол?

– Не ошиблись, учитель, – упавшим голосом ответил мальчишка.

– Хорошо, – кивнул мистик. – Можешь идти.

Ол отбежал от них с такой поспешностью, словно иман собирался его побить. Арлинг подумал, что в Согдарии ученики никогда не испытывали такого страха перед наставниками. Или это был не страх?

– Ему нельзя водку? – спросил он кучеяра, когда они покинули площадку.

– Можно, но не нужно. А вот тебе нельзя.

– Почему? – удивился он. Не то, чтобы ему хотелось кучеярской водки, у которой был отвратительный сладкий привкус – его как-то угостил Абир, – но слова уже сорвались с языка.

– Хорошая учеба начинается с хороших вопросов, а этот вопрос глупый, – неожиданно рассердился иман. – Алкоголь разрушает вкусовые участки на твоем языке и рассеивает внимание, которого у тебя и так нет. Если будешь курить, нюхать журавис или пить мохану, то можешь вернуться на улицы Балидета и не тратить мое время.

Больше к вопросу об алкоголе они не возвращались, а вот пот учеников, слуг и учителей ему пришлось нюхать не один раз – иман внес это неприятное упражнение в список ежедневных.

Разговор об алкоголе вспомнился Арлингу, когда однажды утром Джайп с непонятной торжественностью заявил, что отныне получать еду из общего котла он больше не будет.

– Это почему? – возмутился Регарди, догадываясь, что у кучеяра наверняка имелась веская причина. Однако с некоторых пор они с Джайпом недолюбливали друг друга и не упускали случая поспорить.

– Тигр сказал, что от нашей пищи ты становишься глупым и толстым, – насмешливо сказал повар. – И что тебе надо готовить, как для девчонки – салаты и супчики.

И хотя Арлингу хотелось ответить что-нибудь язвительное, но он заставил себя сдержаться. Возможно, учитель считал, что диета улучшит его восприятие. Если это требовалось для достижения цели, то Арлинг был согласен питаться, чем угодно. «Суп» – звучало по-человечески и вполне съедобно.

Однако попробовав приготовленную для него Джайпом стряпню, он не удержался и спросил мистика, за что его наказали. Помимо отвратительного вкуса, а вернее его полного отсутствия, блюда резко уменьшились в объеме, оставляя его голодным.

– Горькое, соленое и сладкое влияет на твои вкусовые ощущения, – говорил наставник. – Поэтому, пока ты учишься, тебе лучше питаться ограниченно, небольшими порциями. Однако твою диету разнообразят наши новые уроки. Уверен, они тебе понравятся. С завтрашнего дня начнем изучать кучеярскую кухню.

Иман ошибся. Теперь по ночам помимо непонятных запахов Арлинга стало терзать еще и желание наведаться в кладовку с припасами. Уроки по «дегустации пищи» оказались тяжелыми, хотя вначале он принял их восторженно. Во-первых, кусочки еды, которые давал ему пробовать иман, есть запрещалось – после определения названия их полагалось выплевывать. Во-вторых, некоторые блюда были настолько противными на вкус, что Регарди хотелось избавиться от них немедленно. Однако приходилось перекатывать отраву во рту, гадая, из чего она сделана. И, в-третьих, на таких уроках часто присутствовал Джайп, который не раз портил ему настроение и сбивал с мысли ехидными замечаниями. В общем, окончание «кулинарных» занятий Арлинг ждал с нетерпением. Однажды иман сильно его расстроил, заявив, что они не изучили и половины вкусов, присутствующих в кучеярской кухне, и что к национальным блюдам других стран Сикелии они приступят только в следующем году – это означало, что испытывать свой желудок и терпение Регарди придется еще долго.

Изменения коснулись не только его питания, но и всего быта. В первую очередь, ему пришлось научиться следить за своей одеждой и внешним видом, хотя он никогда не уделял этому внимания, даже когда был зрячим. Обычно такие вопросы решал за него Холгер.

– Ты всегда должен знать о том, как выглядишь в глазах других людей, не торчит ли у тебя из зубов кусок мяса, и нет ли на твоих штанах грязных пятен, – учил иман, заставляя его опрятно одеваться, тщательно умываться и аккуратно расчесываться. Он по-прежнему помогал ему бриться, но обещал, что скоро Арлинг научится делать это сам. Регарди в это не верил, так как угадывание запахов и бритье не имели ничего общего, однако с учителем не спорил.

– Даже если ты уверен, что никто на тебя не смотрит, веди себя так, словно за тобой наблюдает толпа, – продолжал наставлять кучеяр. – За столом сиди ровно, голову держи высоко, но не задирай ее, иначе будешь похож на гордеца. И помни, что ты живой человек, а не кукла. Слепой отличается от зрячего еще и отсутствием мимики на лице. Поэтому, когда общаешься с людьми, старайся проявлять больше эмоций. Заставляй себя хмурить брови, надувать щеки, морщить лоб. Сначала тебе придется делать это нарочно, но потом привыкнешь.

И Арлинг отчаянно жестикулировал и корчил гримасы, изрядно смеша Беркута. Но ему было все равно. Он хотел вылечиться. Он хотел пройти Испытание Смертью.

Как-то иман позвал его к себе в кабинет и велел снять повязку. Это было неожиданно, и Регарди подумал, что ослышался, но мистик нетерпеливо повторил просьбу:

– Хочу посмотреть на твои глаза, – заявил он, выпуская ему в лицо клуб табачного дыма.

– А разве вы не боитесь навлечь на себя несчастье? – спросил Арлинг, стараясь не закашляться. – Кучеяры не смотрят на слепых и не трогают безруких.

– Молодец, что помнишь о наших суевериях, – уклонился от ответа иман. – Однако впредь поступим так. Когда мы с тобой одни, ты всегда будешь ее снимать.

Арлинг так и не узнал причины столь странного решения мистика, однако оно было ему приятно. Небольшая полоска на глазах давно стала клеткой, от которой он мечтал избавиться.

А изменения продолжались.

С тех пор как Арлинг стал носить воду для кухни и заниматься с иманом, Финеас с другими учениками перестали его игнорировать, хотя по-прежнему держались отчужденно. Но теперь он мог подойти и сесть рядом, когда они играли вечером в карты, и никто не вставал и не уходил, как это случалось раньше. А когда однажды за обедом Сахар обратился к нему с просьбой передать лепешку, Арлинг едва не почувствовал себя победителем.

Регарди не знал, было ли ученикам известно о том, что он хотел стать пятым – по крайней мере, его об этом не спрашивали. Сам же он, разумеется, молчал. Как бы там ни было, но никто из Избранных соперничать с ним не собирался. Даже наоборот, они общались с ним куда охотнее остальных. И хотя их общение, за исключением Беркута, сводилось к бытовым вопросам, Арлинг понимал: его еще не приняли, но уже и не гнали.

Однако самым заметным из всех изменений было то, которое произошло с ним самим. Регарди запретил себе думать о чем-либо кроме одного – Испытания Смерти. Разногласия с Джайпом, незнакомая пища, которая просилась обратно, странные задания имана, настороженное отношение учеников – все это не имело значения. У него была лишь одна дорога. На ней пока еще было темно, но он уже слышал, как где-то вдали пела Магда.

Арлинг никогда в жизни не учился так прилежно. Сколько он себя помнил, учеба всегда была чем-то навязанным извне, абсолютно ненужным и отнимающим время занятием. В Согдарии он посещал школу только для того, чтобы получить деньги от отца за примерное поведение, видимость которого он научился создавать куда лучше, чем писать сочинения по военной географии.

Иногда ему казалось, что это другой Арлинг Регарди просыпался затемно, чтобы успеть принести воду Джайпу, наспех позавтракать и скорее начать урок в кабинете имана, который продолжится в саду или на Огненном Круге, или на крыше Смотровой Башни. Но все было взаправду, по-настоящему.

В последнее время мистик почти никуда не уезжал, а если и отлучался, то всегда оставлял ему столько заданий, что Арлинг едва успевал с ними справиться. Он научился почти безошибочно угадывать материал бус, которые по-прежнему мастерил для него кучеяр. Дыхание Фина тоже перестало быть загадкой. Секрет оказался в том, что лучший ученик школы почти не дышал – он делал один вдох, когда Регарди делал целых двадцать. Иман объяснил это особым строением его тела, но Арлинг решил, что наставник чего-то недоговаривал. Фин ему нравился, и он собирался разузнать о нем больше, когда у него появится свободное время.