Журнал Наш Современник №6 (2004) - Журнал Наш Современник

Качественные изменения происходили в предвоенные годы в сельском хозяйстве. Как отмечается в учебнике, “...к началу третьей пятилетки была в основном завершена коллективизация сельского хозяйства СССР. Индиви­дуальных крестьянских хозяйств оставалось лишь 7%. Большую их часть составляли хозяйства скотоводов, оленеводов, пастухов, охотников, рыболовов на окраинах страны. Основными ячейками сельской жизни стали колхозы, которых по всей стране насчитывалось 237 тыс. В 1937 г. был собран хороший урожай (98 млн т), животноводство достигло довоенного уровня (1913 г. — А. К. )”. По мере решения задач сплошной коллективизации шла на убыль репрессив­ная политика властей в отношении деревни, сокращались размеры “кулацкой ссылки”. В подтверждение этого в учебнике приводятся следующие данные: “В 1933 г. на спецпоселение было отправлено почти 400 тыс. кулаков и членов их семей, в 1934 г. — 255 тыс., в 1935 г. — 246 тыс., в 1936 г. — 165 тыс., в 1937 — 128 тыс. В мае 1934 г. трудопоселенцы были восстановлены в граждан­ских правах, с января 1935 г. — в избирательных. Однако они всё ещё не имели права возвращаться на старые места своего проживания, не призыва­лись в армию. Эти ограничения были сняты с них в конце 1938 г.”. Так постепенно зарубцовывались раны, нанесённые деревне в ходе проведения политики сплошной коллективизации в начале 1930-х годов.

Менялась и экономическая жизнь села. По мнению автора учебника, положение в аграрном секторе за годы предвоенной третьей пятилетки стаби­лизи­ровалось, производство имело тенденцию к росту, “хотя и сдерживалось переключением внимания и ресурсов на оборонные отрасли хозяйства. Если в канун “революции сверху” (т. е. в конце 1920-х годов, перед началом коллек­ти­визации. — А. К. ) в стране ежегодно производилось 72—73 млн т зерна, более 5 млн т мяса, свыше 30 млн т молока, то в конце 30-х — начале 40-х годов — соответственно 75—80, 4—5 и 70 млн т. Однако в конце 20-х 0

Евгений БОЛОТИН • “Какой-то крестьянин Опекушин...” (Наш современник N6 2004)

Евгений БОЛОТИН

“Какой-то крестьянин Опекушин…”

Очерк жизни великого русского скульптора

 

Памятник А. С. Пушкину

 

 

Александр Михайлович Опекушин увлеченно работал над грандиозной скульптурой Нестора-летописца, когда объявили конкурс на памятник А. С. Пушкину, который решено было установить на родине поэта — в Москве. Нет, Опекушин не мог упустить такой шанс. Он потерял покой и сон. Желаю­щим принять участие в конкурсе отводилось лишь 8 месяцев. Это были месяцы напряженной работы мысли, своеобразные университеты эстети­ческого обогащения, гражданского совершенствования. Опекушин прочитал и пере­читал всего Пушкина. Никогда ранее не пытавшийся сочинять, он вдруг начал заговаривать стихами. К тому периоду относится сохранившийся в архивах единственный поэтический автограф Опекушина.

 

Я ехал утром в Храм искусства,

И возмутительною сценой душа была поражена:

На морозе лежала женщина полуобнажена.

Окровавленная, но очень недурная,

Была пьяна без чувств.

С их благородьем в авангарде,

Что было видно по кокарде,

Толпа стояла

И над падшей хохотала.

Явился страж порядка и

“Ваньку” из-за ворот привлек.

Я ему заметил...

“Не ваше дело!” — мне ответил

И, точно хлам какой, повлек.

Коса роскошная свисала

И след кровавый заметала.

Мне эта сцена сердце надрывала.

Толпа все так же хохотала.

И думал я: “О, правый Боже,

Отчего же Ты не взглянешь

На бессердечную толпу

И громче ужаса не грянешь?!” (1)

 

При всей литературной беспомощности, это стихотворение довольно зримо передает уличную сценку Петербурга 70-х годов XIX столетия. Но что главнее для нас — характеризует нравственный облик скульптора, его душев­ный настрой в период работы над образом поэта.

Он изучает весь изобразительный материал, связанный с Пушкиным, прижизненные портреты, выполненные О. Кипренским и В. Тропининым. Посмер­т­ную маску, снятую скульптором С. Гальбергом, и его же работы бюст Пушкина, а также бюст, созданный в 1837 году выдающимся скульптором И. Витали.

Несколько альбомов были заполнены зарисовками, эскизами, вариантами, прежде чем скульптор взялся за моделирование будущего памятника.

Работа была лихорадочная, изнурительная вплоть до самого начала конкурса. Не все скульпторы выдержали эту гонку, многие не успели к сроку представить свои работы.

В зале Петербургского Опекунского совета было выставлено 15 проектов памятника. Увы, ни одна модель не удовлетворила жюри конкурса, а некото­рые из них дали повод петербургским журналистам вдосталь позлословить. В № 14 журнала “Гражданин”, который тогда редактировал Ф. М. Достоевский, помещено было сразу два обзора конкурсных работ.

“Плохо выполненная, — читаем в одном обзоре, — безвкусно задрапи­рованная и притом выпачканная фигурка поэта имеет необыкновенно жалкий вид”. “...Много крыльев и много голов, поднятых вверх, — читаем в другом, — много книг и еще больше черепицы — аляповатая модель копилки из Гостиного Двора...”. “Художнику, — злословит первый автор, — неизвестно почему, взду­малось нарядить бедного поэта чуть не в шубу и теплые сапоги. Очевидно, такой костюм очень стесняет поэта, и он решительно не знает, что ему делать с увесистой лирой, которой снабдил его на всякий случай художник...”. “...Множество карнизов с двумя почти летящими фигурами, — издевается второй, — спереди без движения музы, сзади таковым же Борисом, а с боков — двумя барельефами, а над всем этим утверждена статуя самого Пушкина в сюртуке, завернувшегося в тогу”.

Не вызвали насмешек только две модели — № 13 и 15. “...Фигуры, — писал “Гражданин”, — отличаются превосходной лепкой , красивым рисунком и замечательной экспрессией”. Когда жюри конкурса вскрыло конверты, то выяснилось, что эти модели сделаны Опекушиным. Оно отнес­лось более терпимо к работам скульпторов, чем петербургская пресса. Хотя и решено было не присуждать первой премии, пять скульпторов были удос­тоены поощрительных премий, и среди них первым назван А. М. Опекушин.

Конкурс решено было продолжить, увеличив его срок до года. Выставка моделей, устроенная в марте 1874 года в залах Академии наук, на этот раз вызвала интерес не только прессы, но и широкой публики. Залы ни дня не пустовали. Этот интерес подогревался горячими баталиями в газетах и журналах. Досталось всем, в том числе самым знаменитым скульпторам, кроме... Опекушина. Все тот же “Гражданин” выделил лишь три модели под № 2, 18, 19 и под девизом “Скульптор”. Обозревателя “Гражданина” особенно привлекла модель № 18. Она была выполнена без всяких излишеств и украшательств и отвечала как условиям конкурса, так и тем скромным финансовым средствам, которые были собраны по всенародной подписке. “...Если Комитет, — писал “Гражданин”, — будет поставлен в необходимость отказаться от мысли воспроизвести 2-й или 19-й № — за неимением средств, то, по нашему крайнему убеждению, ему решительно не на чем будет остановиться, кроме этой, хотя и весьма скромной композиции, но, во всяком случае, стоящей неизмеримо выше работ других соискателей конкурсной премии. Из остальных виденных нами проектов все (безусловно, все!) далеко ниже посредственности, а некоторые поражают даже таким абсолютным отсутствием не только того, что известно под именем искры вдохновения или хотя бы малейшего художественного такта, но даже изобличают в авторах их полное незнакомство как с деятельностью Пушкина, так и вообще с историей русской литературы...”.

Наряду с тем, что Пушкин оказался крепким орешком для скульпторов того времени, эти два конкурса выявили полную несостоятельность академи­ческой школы ваяния. Памятник Пушкину должен принадлежать народу, а значит, он и должен отвечать его глубоко народным, реалистическим пред­став­лениям о первом поэте России. Завитушки и финтифлюшки, украшавшие жизнь тогдашней знати, здесь были неуместны. Символично, что первым это понял именно Опекушин, плоть от плоти, кровь от крови своего народа.

И второй конкурс завершился лишь присуждением поощрительных премий Опекушину, Забелло и Боку. Была предпринята последняя, третья попытка испытать творческие силы русских скульпторов. Причем посчитали разумным провести это соревнование лишь между двумя скульпторами — А. М. Опе­кушиным и П. П. Забелло. Чтобы облегчить решение задачи, им было предло­жено изготовить в увеличенном размере по одной новой модели, исправив прежние по указанию небольшой комиссии экспертов в составе профессора архитектуры Д. И. Гримма, скульптора Лаврецкого и живописцев Келлера и Крамского.

В назначенный срок А. М. Опекушин представил... шесть проектов, П. П. За­белло — два. Однако к двум соревнующимся скульпторам неожиданно, с разрешения Комитета по сооружению памятника А. С. Пушкину, присоеди­нились академики И. Н. Шредер и М. М. Антокольский. Маститый Шредер, который в свое время безуспешно пытался учить технике лепки Микешина, не представлял собой серьезного конкурента. Он уже не в состоянии был преодолеть рутину старой академической школы.