Интеллигенция на пепелище родной страны - Сергей Кара-Мурза

И как же не видит интеллигенция, что штурм символов, ведущийся "инженерами культуры" режима, уже дошел до пределов пошлости. Вот, 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, режим Ельцина, как волк в овчарне, постановил "отныне считать это Днем Согласия". Какое убожество мысли и духа. А завтра, глядишь, Ельцин с Березовским постановят переименовать Пасху в "День православно-иудейского согласия". Зачем, мол, поминать распятие и Воскресенье.

В чем же заключалось культурное ядро всего способа жизни российского суперэтноса, выдержавшее и "бурю и натиск" большевиков-модернизаторов, и духовную коррупцию брежневского режима? Суть его заключалась в том соединении рациональности (ума) и единой, всеохватывающей этики (сердца), которое наблюдается у человека традиционного общества, обладающего, как говорил теолог и историк культуры Романо Гвардини, естественным религиозным органом — способностью видеть священный смысл в том, что современному человеку кажется обыденным, профанным, технологическим (речь не идет об исповедовании религии, и нередко у атеистов этот религиозный орган развит сильнее, чем у формально верующих). Сакрализация многих явлений, общественных отношений и институтов — важнейший элемент культуры российских "иррациональных масс" (иначе, "совков"). И именно на разрушение этого элемента и была направлена "молекулярная агрессия" интеллигенции в сознание советского человека. Рассмотрим процессы, которые при этом происходили.

Сакральное в культуре традиционного общества. Россия (а затем СССР) представляла собой традиционное общество. Индустриализация не сломала его, главным признаком является не уровень промышленного развития, а способ легитимации (обоснования) власти и основных типов человеческих отношений. Главное отличие человека традиционного общества — способность придавать священный смысл многим, с точки зрения либерального общества, обыденным вещам. Вследствие этого огромное значение здесь приобретает авторитет, не подвергаемый проверке рациональными аргументами. В гражданском же обществе проверка и разрушение авторитетов стали не только нормой, но и важнейшим принципом бытия, вытекающим из понятия свободы.77 В современном обществе превращаются в рациональные технологические операции все основные стороны человеческого бытия (рождение, болезнь, смерть).78

Человек, лишенный авторитетов, образовал ту совокупность атомизированных индивидуумов, которые в ХХ в. стали определять лицо западного общества. Испанский философ Ортега-и- Гассет описал этот тип в печальной книге "Восстание масс": "Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так как он все-таки "человек науки" и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его "ученым невеждой", и это очень серьезно, это значит, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту… Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах — в политике, в искусстве, в религии — наши "люди науки", а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя… Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было — типичные черты человека массы — достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство — непосредственная причина деморализации Европы".

Для рационального "человека массы" ни в чем нет святости, он все потребляет, не чувствуя благодарности к тем, кто это создал — "он знаменует собою голое отрицание, за которым кроется паразитизм. Человек массы живет за счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили".

Но этого еще не произошло в России (что будет дальше — увидим). Став поверхностно атеистическим, население СССР в подавляющем большинстве своем сохранило естественный религиозный орган, продолжало ощущать глубокий смысл явлений бытия и испытывать влияние авторитета священных для человека традиционного общества символов и институтов — Родины, Государства, Армии (что бы там ни говорили, ту же функциональную роль выполнял и культ Сталина — как символа Державы, а вовсе не личности невысокого усатого человека). Перестроечная пресса потратила немало сил, убеждая, что культурные устои русского народа были заменены марксизмом. Это — сознательная ложь. И русские, и западные философы первой половины века показали, что марксистская фразеология была лишь идеологической "скорлупой", под которой сохранились, хотя и в деформированном виде, основные культурные структуры традиционного общества (что и вызывало такое неудовольствие у идеологов перестройки типа Клямкина и Фурмана).79 Марксизм — учение об атомизированном западном обществе рыночной экономики, советский же человек остался человеком традиционного общества.

И дело не в декларациях. Дело в сокровенных переживаниях и угрызениях совести, которые редко и, как правило, странным образом вырываются наружу (вроде слез депутата-"кухарки", которая выкрикивала что-то нечленораздельное в адрес А.Д.Сахарова, оскорбившего, по ее мнению, Армию; эти слезы и искреннее изумление Сахарова представляли собой драму столкновения двух цивилизаций, в политических интересах опошленную прессой). Напротив, утрата религиозного органа человеком либерального гражданского общества даже не отрицается его философами (М.Вебером, Ф. фон Хайеком). В этом смысле Гвардини говорит о паразитировании на христианских ценностях, которому приходит конец.

Перечень символов, которые были сознательно лишены святости (десакрализованы) в общественном сознании, обширен. Отметим лишь немногие.

Десакрализация государства. Первым условием успешной революции (любого толка) является отщепление активной части общества от государства. Это удалось за полвека подготовки революции 1905-1917 гг. в России. "В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции — ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции", — писал в пророческой книге "Вехи" П.Б.Струве.

Тогда всей интеллигенцией овладела одна мысль — "последним пинком раздавить гадину", Российское государство. В.Розанов пишет в дневнике в 1912 г.: "Прочел в "Русск. Вед." просто захлебывающуюся от радости статью по поводу натолкнувшейся на камни возле Гельсингфорса миноноски… Да что там миноноска: разве не ликовало все общество и печать, когда нас били при Цусиме, Шахэ, Мукдене?".

То же самое мы видели в перестройке, когда стояла задача разрушить советское государство как основу советского строя. Для этого приходилось подрывать идею государства как стержень культуры. Поднимите сегодня подшивку "Огонька", "Столицы", "Московского комсомольца" тех лет — та же захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента.80

Демократы использовали культурные средства, в принципе подрывающие любую государственность. На левых интеллигентов действовали "от марксизма". Возьмите труды марксиста, философа и профессора МГУ А.Бутенко. Сегодня, в 1996 г. он пишет об СССР: "Ни один уважающий себя социолог или политолог никогда не назовет социализмом строй, в котором и средства производства, и политическая власть отчуждены от трудящихся. Никакого социализма: ни гуманного, ни демократического, ни с человеческим лицом, ни без него, ни зрелого, ни недозрелого у нас никогда не было". Почему? Потому что "по самой своей природе бюрократия не может предоставить трудящимся свободу от угнетения и связанных с ним новых форм эксплуатации, процветающих при казарменном псевдосоциализме с его огосударствлением средств производства". Здесь антигосударственность доведена до степени тоталитаризма: бюрократия, т.е. государство, по самой своей природе — эксплуататор!

Обывателя пугали "бюрократией". Советское государство, как обычно в традиционном обществе, было иерархическим и казалось громоздким. Однако и статистика, и опыт людей, знающих не понаслышке западную жизнь, показывают, что в действительности оно было очень экономным ("демократизация" привела к совершенно чудовищному разбуханию административного аппарата — в Москве ему уже не хватает зданий всего аппарата РСФСР, всего аппарата СССР, всего аппарата КПСС и даже СЭВ).81

Инструментом для слома государства была его дискредитация в общественном сознании.82 Настолько была продумана "молекулярная агрессия" в сознание, что даже семиотику привлекли: не напрасно были введены совершенно чуждые русской (и близкой к ней немецкой) государственной традиции должности мэра и префекта, начата бессмысленная чехарда с перекройкой районов, муниципалитетов, префектур — все должно было стать зыбким, ирреальным.