Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

и к чему мне быть готовой. В конце концов, меня это тоже касается.

Я невольно крякнул от досады и задумался. Маша терпеливо ждала, и было ясно, что отвечать придется обязательно.

– Хорошо, мое солнышко. Если серьезно, то все действительно нервно. События завертелись значительно быстрее, чем я рассчитывал. И я не уверен, что они так завертелись сами по себе. Слишком многое стоит на кону. И визит «старых семей» в Россию лишь часть большой игры, равно как и покушение на тебя в Таранто.

– И такая легкость получения согласия на мой полет в Россию.

– Да, умница, и это тоже. Причем таких неожиданных совпадений и даже удач вдруг стало слишком много. Так не бывает. Годами Болгария била в хвост и гриву Антанту, а тут неожиданно перешла на нашу сторону…

– Но ведь это Слащев…

– Любовь моя, Слащеву честь и хвала, но без каких-то глубинных решений он бы ничего не сделал. Болгария должна была еще год, а то и полтора сражаться. А тут – раз, и готово! Повезло? Возможно. Впрочем, это пустые рассуждения.

Я вырулил, явно сболтнув лишнего. Хорошо, вовремя спохватился.

– Да, я действительно хочу скорее выехать в Севастополь. Вчера в действие вступил Южный фронт генерала Брусилова, который начал свой марш на Болгарию. К его войскам присоединилась и болгарская армия. Если все будет хорошо, то завтра-послезавтра наши войска возьмут Констанцу и соединятся с болгарами, отрезав Австро-Венгрию от Черного моря. Конечная цель наступления – Константинополь. Проливы. Ради них Россия вступила в эту войну, и взятие их простит мне многое. В ходе войны мы потеряли обширные территории. И господин Суворин может сколь угодно красноречиво описывать доблесть русской армии, но пока она наступать на немцев совершенно не способна. Даже обороняется с трудом. Тот же Двинск мы героически потеряли, а деблокировать 38-ю дивизию не в состоянии. Тем более я совершенно не уверен, что нашей армии удастся отбить у немцев, к примеру, ту же Польшу. Значит, нужно что-то такое явить народу, что затмит Польшу и все остальные потери и что господину Суворину можно будет объявить главной победой. Именно по причине грядущей битвы за Проливы я действительно должен быть на императорском командном пункте в Севастополе.

Взглянув в глаза жене, я кивнул.

– Да, ты права, это лишь часть правды. Я не могу допустить того, чтобы слава победителей досталась лишь моим генералам.

– Ты опасаешься, что набравшие популярность генералы могут тебя свергнуть?

Да, она умна. Этого у нее не отнять.

Киваю:

– Опасаюсь. Только за этот год в России дважды пытались свергнуть императора, не считая заговоров и покушений. Я знаю о существовании еще нескольких заговоров или как минимум о том, что определенные люди прощупывают почву, ведя осторожные консультации. Я и наступление в этом году начал во многом только потому, что если бы я не направил энергию моих генералов на цели вне империи, то они бы нашли себе интересные цели внутри нее. И такой целью почти наверняка стал бы я. Разговоры о том, что я своим показным миролюбием пытаюсь украсть у России и армии победу, начинали звучать все громче. И если сто дней генералы были готовы мириться с этим, понимая, что нужно укрепить армию и восстановить дисциплину, то к июлю я должен был спустить с цепи псов войны, иначе бы они загрызли меня самого.

– Псы войны…

Маша задумчиво повторила эти слова, словно смакуя их вкус.

– Да, радость моя. И сейчас в глазах армии и народа главным триумфатором и героем победы должен стать император, а не Гурко, Брусилов или еще кто-то. Иначе возникнет огромный соблазн обратить популярность генерала в реальную власть. Мне хватает проблем и с Маниковским, а тут еще и такое.

– С Маниковским? Это твой премьер-министр?

– Да. И уже дважды он всерьез рассматривался заговорщиками на роль военного диктатора. Один раз при Николае, а второй уже при мне, когда мой трон зашатался.

– Тогда почему ты его не уберешь?

– Пока не могу. Более того, я дал ему во многом чрезвычайные полномочия для наведения порядка в экономике и управлении империей. И то, что Россия сейчас значительно лучше стоит на ногах, чем полгода назад, во многом его заслуга.

– Но он опасен?

– Очень. И не только он.

– Ты уезжаешь в Севастополь, а он остается в Москве…

Я склонился и нежно поцеловал ее ладошку.

– У меня очень умная жена. Да, ты правильно поняла суть момента. Я не могу уехать и не могу не уехать. Император должен стать во главе победы, но когда свергали Николая, он тоже оставил столицу и уехал в Ставку. Ты наверняка знаешь историю моего воцарения и события, которые этому предшествовали.

Тигрица неопределенно кивнула.

– Я читала об этом. Но когда-нибудь расскажи мне и другую, неофициальную историю.

– Как-нибудь расскажу.

Тут Маша встрепенулась и внимательно посмотрела мне в глаза:

– Погоди. Ты же собрался не просто в Севастополь, но потом еще и в Константинополь! Ты фактически покидаешь пределы империи! В такой опасной для твоей короны ситуации!

– Да, любовь моя, именно так.

Она откинулась в кресле и долго задумчиво смотрела на пляшущие языки пламени в камине.

– Что-то можно сделать?

Киваю.

– Разумеется. Я принял все необходимые меры.

Мы помолчали.

– Дорогой муж, это ведь не все проблемы, верно? Почему ты так торопишься с коронацией? Ведь это никак не связано с Маниковским и генералами?

– Откровенно говоря, у меня нет однозначного ответа на твой вопрос о коронации. Возможно, это все пустое. А может, и нет. Моя корона, твоя будущая корона и корона нашего будущего сына не должна иметь даже намека на нелегитимность. Но казус отречения от короны Николая, которое противоречит российским законам о престолонаследии, весьма серьезные намеки бросает. Он не имел права отрекаться от