Микеланджело и Сикстинская капелла - Росс Кинг

Мора, Эразм за неделю создал «Похвалу глупости», трактат, который принесет ему славу. В его труде прослеживается куда более язвительный взгляд на жизнь в Риме, чем в одном из более поздних писем, где он будет восхвалять ощущаемую в этом городе «сладость свободы». Автор «Похвалы глупости» – убийственной сатиры, описывающей страны, где царит мздоимство, развращенных и невежественных монахов, жадных кардиналов, высокомерных богословов, проповедников, занимающихся словоблудием, а также нелепых пророков, утверждавших, что они видят будущее, – по крайней мере отчасти держал под прицелом и римскую культуру при Юлии II с его кардиналами.

В отличие от Эджидио, Эразм не верил, что благодаря Юлию вот-вот начнется новый золотой век. Когда летом 1509 года он созерцал сернистые воды озера Аверно, ему, вероятно, казалось более актуальным другое пророчество Кумской сивиллы. «Лишь битвы я вижу, – вещала она Энею и его спутникам в „Энеиде“, – Грозные битвы и Тибр, что от пролитой пенится крови»[277]. Эразм полагал, что при воинственном Юлии начинает сбываться пророчество, сулящее войну и кровопролитие. Среди многих, против кого он выступает в «Похвале глупости», весьма сурово говорится о папах, ведущих войны от имени Церкви. «Ревнуя о Христе, – пишет Эразм, несомненно памятуя покорение Болоньи, – папы огнем и мечом отстаивают „наследие Петрово“ [и] щедро проливают христианскую кровь»[278]. Всего несколько недель прошло после того, как Эразм ступил на берег Англии и написал эти слова, когда христианская кровь во имя папы в самом деле пролилась.

Фронтиспис к немецкому изданию «Изгнания Юлия из Царства Небесного» Эразма Роттердамского

У Юлия снова возникли трения с Венецией. После поражения при Аньяделло венецианцы направили в Рим посла – просить о мире. Но в то же время вероломно обратились за помощью к оттоманскому султану и развязали ожесточенную военную кампанию, захватив Падую и Мантую. Затем их внимание переключилось на Феррару, где правил Альфонсо д’Эсте, командующий папскими войсками и супруг Лукреции Борджиа. И вот на своих галерах, этих гордых символах безграничной военной мощи, в начале декабря 1509 года венецианцы поднялись вверх по реке По.

К этой встрече Альфонсо подготовился. Герцогу Феррары было всего двадцать три, но он считался одним из лучших командующих в Европе, искусным тактиком, артиллерия которого успела прославиться на весь мир. Увлеченный большими орудиями, он велел отлить по особой технологии огромные пушки и выставил их на позиции в расчете на опустошительный эффект. Его самая грозная пушка носила название «Большой дьявол»; это было легендарное артиллерийское орудие, которое, по словам придворного поэта Феррары, Лудовико Ариосто, и правда было как сам черт, «огнем рушащий землю, море и небо»[279].

В 1507 году, приняв командование папскими силами, едва перешагнувший второй десяток лет Альфонсо прогнал семейство Бентивольо из Болоньи оглушительной канонадой. Теперь настала очередь венецианцев отведать смертоносного огня. Разместив пушки на суше и на воде, канониры начали пальбу по венецианскому флоту и разнесли его в щепки: боевые корабли не успели ни открыть ответный огонь, ни отойти. Самая быстрая и впечатляющая победа артиллерии в истории Европы не только положила конец всем надеждам венецианцев на возвращение потерь, но также стала предвестием яростных бурь, вскоре обрушившихся на полуостров.

Эразм предусмотрительно не называл имен, нападая в «Похвале глупости» на воинственных пап. Зато спустя несколько лет он анонимно опубликовал другой трактат, «Изгнание Юлия из Царства Небесного», едкую сатиру, в которой понтифик изображался пьяницей, нечестивцем, содомитом и бахвалом, все мысли которого заняты войной, развратом и личной славой. Язвительно и метко трактуя исторические события, памфлет описывает, как Юлий прибыл к вратам небесным в окровавленных доспехах в сопровождении свиты – «жуткой шайки головорезов, от которой разило запахами борделей, кабаков и пороха»[280]. Святой Петр не позволил ему войти и убедил сначала исповедаться в многочисленных грехах, после чего проклял как «злейшего из тиранов, каких только видел свет, врага Христова и бич церкви»[281]. Впрочем, Юлия это не испугало. Он, как обычно, поклялся выступить против еще более сильного врага и взять Царство Небесное приступом.

Глава 18. Афинская школа

Святой Петр: Преуспел ли ты в теологии?

Юлий: Какое там! Где взять время, когда постоянно воюешь?

Итак, Эразм был невысокого мнения об успехах папы на интеллектуальном и религиозном поприще[282]. Но хотя папа действительно не стал выдающимся богословом, как его дядя Сикст, он все же считался видным покровителем словесности. И пусть Эразм развенчал статус наук в правление Юлия, назвав их «наичудно́й риторикой», единственное назначение которой – тешить самолюбие понтифика[283], другие отзывы были более лестными. В частности, сторонники папы славили его за возрождение в Риме классического образования благодаря поддержке таких институций, как Ватиканская библиотека. К примеру, в день Обрезания Господня в 1508 году поэт и проповедник по имени Джованни Баттиста Казали прочел в Сикстинской капелле проповедь, восхвалявшую поощрение Юлием искусств и учености[284]. «Ты, Юлий Второй, верховный понтифик, – восхищался Казали, – положил начало новым Афинам, когда призвал воспрянуть словесность поверженную, как если б возродил ее из мертвых, и повелел… Афины, их стадионы, театры и Атеней восстановить»[285].

Эта проповедь была прочитана почти за год до появления в Риме Рафаэля. Но именно идея о Юлии как основателе нового Атенея подскажет молодому живописцу сюжет для росписи второй стены в Станце делла Сеньятура. К началу 1510 года, посвятив фреске «Диспута» почти год, он перебрался к противоположной стене и под фигурой музы философии начал писать сцену, которая с XVII века (согласно указанию во французском путеводителе) известна под названием «Афинская школа»[286]. Если «Диспута» представляла собой галерею портретов именитых богословов, новая фреска Рафаэля изображала на стене, где папа собирался разместить тома философских трудов, собрание греческих философов и их учеников.

Для «Афинской школы» Рафаэль написал более пятидесяти персонажей, в числе которых Платон, Аристотель и Евклид, собравшиеся беседовать и постигать науки под кессонированным сводом классического храма, который подозрительно напоминает интерьер собора Святого Петра в проекте Браманте. По словам Вазари, архитектор помог Рафаэлю создать архитектурные детали в эскизе. Под его началом на строительстве новой базилики трудились тысячи плотников и каменщиков, так что, судя по всему, великий архитектор был не настолько занят, чтобы не найти время для своего молодого протеже[287]. Рафаэль, в свою очередь, отблагодарил Браманте, изобразив его в образе Евклида – лысеющего человека, который склонился над грифельной доской и с помощью циркуля демонстрирует доказательство какой-то теоремы.

Помимо Браманте, Рафаэль ввел портрет еще одного персонажа, прототип которого в некотором смысле также помогал ему в работе над фреской. В образе Платона – с лысиной на макушке, светлыми седыми локонами, длинной волнистой