Увязнуть в паутине - Зигмунт Милошевский

— Не понял?

— Всего миллион и сто тысяч. Понятное дело, эта сумма ежедневно изменяется в зависимости от курса акций, валют и так далее. Некоторые инвестиции долгосрочные, так что если бы пани Теляк пожелала как можно быстрее все превратить наличность и вывести ее — получилось бы около миллиона.

— А полис?

— Полмиллиона.

— Похоже на то, что вдовушке не нужно будет спрашивать в аптеке польские заменители.

— Пан Хенрик Теляк был нашим клиентом, но и моим многолетним приятелем. Точно так же, как и его супруга. Так что я просил бы тщательнее выбирать слова.

— А она знала про полис и инвестиционный счет?

— Нет.

— Вы уверены?

— Разве что узнала от Хенрика.

— Она уже посетила вас?

— Мы виделись на похоронах, но о деньгах не разговаривали. Она лишь обещала, что заскочит на будущей неделе.

— Но это несколько странно, пан так не считает?

— Нет. Насколько мне известно, Ядвиге хватает средств на текущие расходы.

— Понятно. И долго вы знали Хенрика Теляка?

— Познакомились мы еще на учебе в политехническом, это был конец семидесятых годов, но еще перед введением военного положения. Потом наши пути на какое-то время разошлись. Я, немного по знакомству, получил работу в одном из центров по внешней торговле, заинтересовался экономикой, а он остался верен полиграфии. А в восемьдесят девятом году случайно встретились.

— Выходит, это ваша фирма?

— Я являюсь одним из совладельцев и вице-президентом.

— Пан долго занимался финансами пана Теляка?

— Более десяти лет, с девяносто четвертого года.

— И к вам можно прийти вот просто так, с улицы?

— Можно, хотя и не сказано, что мы пана обслужим. Мы фирма небольшая, но элитарная. Клиентов у нас немного, но никто из них — как бы это сказать — только на жизнь не зарабатывает. Все попали к нам по рекомендации. Мы способны заработать для них много денег, но и наши гонорары низкими не назовешь. Но пока что еще не случалось, чтобы кто-то был недоволен нашими услугами.

— То есть, вы не являетесь никакой тайной сектой?

— В смысле?

— Пропитанные сексом ритуалы инициации, распорядительницы в одеянии всего из двух стодолларовых купюр, ритмичные удары в бубен и вообще удары…

— О подобном мне ничего неизвестно.

— А может вам известно такое? Были ли у Теляка враги, люди, завидующие его положению и деньгам?

— На эту тему мне ничего неизвестно.

— А не говорят ли пану имена: Цезарий Рудский, Эузебиуш Каим, Барбара Ярчик, Ханна Квятковская?

— Рудского я пару раз видел по телевизору, он выступал, кажется, в качестве эксперта в каком-то ток-шоу. У моей жены имеется его книга по решению проблем в семье. Фамилии остальных мне ничего не говорят.

— Камиль Сосновский?

— Тоже нет.

— Жаль. Следующему вопросу попрошу не удивляться, я не шучу и проверяю важный след.

— А жаль. Мне ваши шутки понравились.

— Некий прокурор сказал бы, что в таком случае вы первый. Помните ли вы сами со времен учебы в институте, или же может Хенрик Теляк рассказывал вам о более ранних временах — о женщинах, с которыми он встречался? Была ли у него некая большая любовь? Или в его судьбе, возможно, произошла некая трагедия, странное травматическое переживание?

— Нет, по данной теме мне ничего не известно. Политехнический не мог быть источником подобного рода замечаний, девушек там мало, но помню, что Хенрик практически никогда не участвовал в наших походах — прошу прощения — «по телкам». Пару раз он встречался с какой-то девушкой в течение нескольких месяцев, только я не сказал бы, чтобы там было что-то серьезное. Он вообще был довольно робким. А в последний год занятий, то был, кажется, восемьдесят четвертый, он без памяти влюбился в Ядзю. А она его не желала. Он же ходил словно во сне. Как он еще диплом защитил?… А потом мы расстались, когда же встретились в следующий раз — они уже были в браке. Поженились они в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом.

— Их брак был удачным?

— Мы не встречались настолько часто, чтобы я мог это оценить.

Как только Кузнецов покинул офис фирмы, Игорь зашел в кабинет мужчины. Он был без пиджака.

— Вот же назойливый хам, я даже вспотел. Всякий раз, как он открывал рот, меня просто трясло. Ненавижу таких людей. Ты все слышал?

Мужчина кивнул.

— Похоже на то, что больше притворяться мы не можем. Они ведь не наощупь блуждают. Я чуть ли не в ступор впал, когда он спросил про него. Даже не думал, что они на это наскочат.

Председатель правления встал с места и подошел к окну. Действительно, это было определенное несоответствие, но по сравнению с другими угрозами, с которыми им пришлось сталкиваться в течение последних лет — ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться. Он глядел на растягивающийся внизу бетонный луна-парк и размышлял, что если бы обладал божественным могуществом, то в одно мгновение вытащил бы на свет божий все тайны, скрываемые в стенах этого невеселого городка, каким является Варшава. Все. Не только те, что были наиболее крупными — ведь он и сам был их хранителем — от сохранения которых зависела безопасность страны. Все коммерческие махинации, случаи неверности, семейных измен, мелкие обманы ради флирта, родительские полуправды, детские утаивания. И вот так, по щелчку его пальцев, все было бы раскрыто. И нашелся бы после того хоть один человек, который осмелился бы повторить за их окруженным слепым поклонением божком: истина освободит вас?[101] В этом он как раз сомневался.

— Ты прав, — сказал он, отворачиваясь от окна. — Пора начинать действовать. Кузнецов, как мне кажется, безвреден, а вот про прокурора Шацкого мы обязаны знать как можно больше. Где работает его жена, в какую школу ходит дочка, кого он трахает на стороне, с кем уговаривается на пиво и кого терпеть не может на работе. Думаю, под конец недели нужно будет нанести ему визит.

— Сколько у меня времени?

— До утра среды. Потом уже может быть и поздно.

4

Цезарий Рудский выздоровел и вернулся к своему стильному хемингуэевскому имиджу. Тоненький гольф, кажущиеся пушистыми волосы «перец с солью» с преимуществом седины и такая же борода, пронзительные голубые глаза и терапевтическая улыбочка, одновременно благожелательная и издевательская. Весь его вид, казалось, говорил, что этот мужчина наверняка выслушает тебя заинтересовано и с пониманием, но выдержит ко всему этому здоровую дистанцию и удержится от вторжения на интимные территории. Да, Цезарий Рудский мог бы выступать на биллбордах, рекламирующих психоанализ.[102]

Шацкий завел разговор о гипнозе, психотерапевт отвечал долго и обширно, пока прокурору не пришлось его попросить не пояснять так уж подробно теорию, но ответить на вопрос.

— Вы способны загипнотизировать пациента?

— Конечно. Но пользуюсь этим редко, так как считаю, что процесс терапии должен полностью осознаваться. Но часто источником заболевания является настолько вытесненное воспоминание, что добраться до него можно только лишь путем регрессии пациента. Лично я считаю это окончательным выходом.

— Путем регрессии? — Шацкий желал удостовериться, что и он, и Рудский имеют в виду одно и то же.

— Путем вывода, отступления пациента в прошлое. Это очень деликатная операция, требующая осторожности и такта. И храбрости, так как пациент часто перемещается по воспоминаниям, которые сильнее всего запечатлились в памяти или же сильнее всего были вытеснены. Так что это может быть шокирующим. Как-то была у меня пациентка, которую в детстве сексуально растлевали воспитатели в приюте, женщина ужасно разбитая морально. Только я об этом не знал. Она, определенным образом, тоже не знала. Когда она неожиданно в ходе проведения регрессии начала мне рассказывать голосом и выражениями маленькой девочки о подробностях оргии, в которой обязана была участвовать — прошу представить, но я вырвал.

— Может и лучше, что о некоторых вещах мы не помним.

— Я тоже так считаю, хотя многие психотерапевты с этим не согласны. Думаю, наш мозг знает, что делает, когда заставляет нас забыть. Хотя, естественно, есть такие поступки, которых выбросить из памяти нельзя. Вы об этом знаете лучше всех.

Шацкий сморщил брови.

— Что пан имеет в виду?

— Поступки, за которые те, кто их совершил, обязаны понести наказание. Преступления. Убийства.

— А вы сообщили в полицию или в прокуратуру про тех воспитателей из детского приюта?

— Пациентке было практически шестьдесят лет.

— Но если бы в ходе гипноза вы столкнулись с информацией о совершенном недавно преступлении, и вы бы знали, что утаить это будет лучшим для вашего пациента, что бы вы сделали?

— Утаил бы эту информацию. Я руководствуюсь добром пациента, а не общества.