Иди куда хочешь - Генри Олди

Дух оставался в покое.

Слово и Дело сливались вместе.

И Дрона видел: теперь все происходит как бы на самом деле. Пышет огонь, летят молнии, бьются с нагами-копьями железноклювые птицы, пенится земная плоть, но это лишь иллюзия, мара, которой для подлинного воплощения не хватает горячего человеческого сердца.

Дом на двух опорах был прекрасен и совершенно непригоден для жилья, что вполне устраивало Наставника Дрону. Так можно учиться здесь, так ни к чему рваться в Безначалье, а если Арджуне когда-либо придется испытать силу Астро— Видьи в настоящем бою…

Бой, в отличие от учебы или демонстрации, не оставит Дух равнодушным.

Третья опора появится сама.

И пламя станет пламенем.

До конца.

* * *

…Снежный сугроб на западной террасе каменел в неподвижности и не знал, что спустя мгновение он начнет стремительно таять.

Дрона никогда не выступал прилюдно, он никогда не хотел понравиться толпе, никогда не искал чужого восторга или славы.

Поэтому изощренный разум Брахмана-из-Ларца даже не мог себе представить, что способны сделать овации с Духом сына Громовержца.

Никто не всеведущ, даже боги.

3

АРДЖУНА

— Ом мани!

Слова намертво заученных мантр вихрем слетали с его губ и кречетами— призраками уносились вдаль, пронизывая толщу Трехмирья, туда, где вились такие же призрачные стаи невиданных стальных птиц. Но сталь оперения была бессильна спасти птиц от ловчих кречетов великого воина Арджуны, и там, далеко, за невидимым в дымке горизонтом, раз за разом вспыхивали отсветы запредельных зарниц, когда кречет настигал очередную жертву. Тотчас же очередное чудесное оружие возникало в руках витязя, и тьмы врагов в страхе бежали прочь под ливнем медных стебельков травы куша, хлещущим в их спины, шипастые шары рвались с оглушительным грохотом в гуще неприятеля, семенами гибели извергая из себя наконечники стрел, земля разверзалась под ногами беглецов, и небо разверзалось над их головами, и грозовые перуны рушились навстречу адскому пламени, кипящему в трещинах тверди, и не было спасения ни на земле, ни в воздухе, ни в воде, ни в недрах земных…

Ложь!

Ложь была единственным противником, покрытым броней неуязвимости.

Из лжи ткалась плоть ада, из лжи рождались вспышки и грохот, враги гибли лживо, и сжигающее их пламя походило на живую ярость живого огня не более, чем «живое» походит на «лживое». Труп больше напоминал одушевленного человека, нежели этот мертвый слепок — реальность. Все было правильно: правильные слова, правильные интонации, правильные движения рук, правильная смерть и правильный бой — одного не хватало этому законченному и совершенному, но искусственному апофеозу войны, созданному беловолосым витязем: ему не хватало страстной души!

Арджуна не понимал этого. Он не взялся бы облечь в слова или даже в сколько-нибудь связные мысли то, что терзало сейчас его сердце. Реальный и иллюзорный миры перемешались в сознании, до ушей юноши доносились приветственные клики толпы, гром разрывов смешивался с громом рукоплесканий: это сонмы небожителей подбадривали его, сына Громовержца, — нет, самого Крушителя Твердынь, спасавшего мироздание от полчищ даитьев, данавов, асуров, ракшасов, многоглавых нагов и других злокозненных демонов, скопом обрушившихся на Трехмирье!

Правда?!

Ложь?!

Потрясение и восторг трибун обволакивали юную душу пульсирующим коконом, грозя безумием.

Неприятельские орды осыпались наземь хлопьями серого пепла, таяли льдом на солнце под натиском Стосильного и Стогневного Индры, которым Арджуна все больше ощущал себя, но чем дальше, тем больше ощущал новоявленный Индра, что миражи остаются миражами, что его сокрушительные удары уходят в пустоту и гаснут в ней. Не за что зацепиться, не от чего оттолкнуться в лживой, иллюзорной, бесплотной реальности-маре…

Дайте правду!

Дайте точку опоры, сволочи!

Дайте — и я разнесу землю-корову в куски!

Выдохните стоголосым ртом: «Превосходно!» — и я…

Не было сейчас рядом холодного и рассудительного Наставника Дроны, чье присутствие, подобно сквозняку, всегда вовремя остужало Серебряного гордеца. Зато вокруг царило преклонение толп, пьяня наисладчайшим хмелем, медовухой тщеславцев, разжигая внутри Арджуны тот костер, который всегда тлел в глубине души царевича, как ни старался Дрона укрыть его слоями мудрого седого пепла.

Неукротимый дух воина, истинного сына своего небесного отца, зверем рвался наружу, и мара вокруг Арджуны постепенно уплотнялась, с каждым мигом приближаясь ко Второму миру, Дух рвался соединиться со Словом и Делом, став Единым. Бытие стремительно обретало плоть и упругость, наполнялось дыханием подлинности — и юноша с кличем радости ринулся вперед, туда, где должны, просто обязаны быть настоящие противники, а не бесплотные призраки! Ничего, он припас кое-что для них: не все мантры еще прозвучали, не все оружие, владению которым обучил его Наставник, успел он пустить в ход!

Боевое безумие Лунной династии тесней тесного сплелось с громовой яростью Владыки Тридцати Трех — славьте, славьте меня!.. еще!.. громче!

Вокруг были люди.

Сотни, тысячи людей.

И лишь один из них понимал, что сейчас произойдет, кляня себя за губительный просчет.

Когда Дух обезумевшего Арджуны окончательно воссоединится со Словом и Делом, небесное оружие обретет реальность и выплеснет во Второй мир всю свою ужасающую мощь.

Пожалуй, Дрона сумел бы защитить себя. Ну, еще с десяток человек, находящихся рядом.

Всех остальных ждет смерть.

Остановить Арджуну можно было единственным способом — убить, прежде чем он убьет других. Это мог сделать Грозный, но регент пребывал в неведении. Это мог сделать Дрона.

Надо ли объяснять, почему он медлил?!

А трибуны рукоплескали.

— Эй, Владыка, поостынь! — больней стрекала ударил в спину насмешливый голос, странно знакомый и в то же время чужой.

Привстав в «гнезде», Арджуна резко обернулся всем телом, по-волчьи, и верхняя губа его вздернулась, словно желая обнажить клыки.

Сияние, подобное блеску пламенного Сурьи, на миг ослепило взор, но в следующее мгновение глухой рык и в самом деле заклокотал в глотке Арджуны. Все было незнакомым: колесница с золочеными бортиками, четверка гнедых жеребцов, стяг с изображением слоновней подпруги, драгоценный доспех на колесничном бойце, что осмелился самозвано явиться в чужой ад…

Ухмылка!

Одна наглая ухмылка была прежней.

Перед Арджуной скалился его извечный соперник, возомнивший о себе плебей, сутин сын Карна, соизволивший пропасть пропадом около четырех лет тому назад! Боги, спасибо! — ведь это не призрак, порождение собственной мысли Серебряного! Это враг, подлинный враг до мозга костей, которого Арджуне так не хватало!

Сейчас он почти любил Ушастика.

Будто невидимая нить стремглав протянулась от Арджуны к Карне, и беловолосый царевич рванулся вперед по этой нити-тропе, сзывая по дороге разлетевшуюся стаю кречетов. А Карна стоял и улыбался, и за спиной у него открывался некий невиданный раньше Арджуной простор: гряда холмов, распадки, каменистая твердь без конца-краю, и откуда-то издалека доносился тяжкий плеск океана.

Он несся вперед на крыльях грозы, сквозь туманную пустоту безвременья, где пребывал до сих пор, воюя с марой, — властная сила притягивала его к сыну возницы, и сила эта звалась Ненависть.

Чистая, обжигающая ненависть, хорошо известная богам-сурам, когда смертные ублюдки осмеливаются восстать!

Они сошлись меж холмов, один на один, забыв о зрителях и овациях, о жизни и смерти, правде и лжи, забыв собственные имена. Мироздание дало трещину, разделившись надвое. Гремела под копытами твердь Безначалья, перуны срывались с тетивы, огненными брызгами расшибаясь о чудесный панцирь, обидный хохот встряхивал колесничные площадки, а небо шло оспяными рытвинами над этими двумя. Но кречеты уже взмыли ввысь, отыскивая и сбивая влет стальных птиц запределья, — ответом всколыхнулась земная толща, лопаясь нарывами-провалами, истекая кипящим гноем. Жеребцами дыбились раскаленные докрасна скалы, смерчи и молнии лавиной рушились с небес, а сута-воин все гнал гнедую упряжку через пекло, успевая каким-то чудом подхватывать с земли золотые шары и призмы, словно по волшебству возникавшие под колесами, расплавленное золото из ладоней его устремлялось ввысь, превращая кречетов в бессильный дым, и вольно гуляли птицы из стали, избавясь от охотников…

Воистину: обитатели Вселенной, разделившись, примкнули к той или иной из сторон. Небо, о владыки народов, со всеми созвездиями приняло сторону Карны, а бескрайняя земля, как мать, вступилась за Арджуну! Реки, моря и горы, деревья и травы встали за сына Индры, а полчища асуров и стаи пернатых присоединились к Обладателю Серег. Драгоценности и сокровища, тайные поучения и своды знаний поддержали Арджуну — все же волки и иные хищники, все дваждырожденные меж зверей ратовали за Карну.