Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули

Большие орудия начали стрельбу 6 мая. Их поддержали пушки меньшего размера (подобный способ используется и в наши дни). Все это сопровождалось «криками и стуком кастаньет, дабы напугать население Города». Вскоре обрушился еще один кусок стены. Защитники дождались ночи, чтобы провести ремонт, но на этот раз одна из пушек не прекратила стрелять и в темноте. Починить брешь оказалось невозможно. На следующее утро орудие, находившееся недалеко от подножия стены, продолжило усиленную стрельбу и вновь уничтожило значительный ее участок. Османы не прекращали огня весь день. Примерно в семь часов вечера начался мощный штурм: нападающие ринулись в брешь, как всегда, производя ужасный шум. Вдали, в гавани, христиане услышали дикие крики и схватились за оружие, опасаясь атаки османского флота. Тысячи воинов пересекли ров и бросились к пролому. Однако численное превосходство не сыграло на руку атакующим в условиях ограниченного пространства. Нападающие опрокидывали друг друга, изо всех сил стараясь проложить путь в Город. Джустиниани устремился навстречу незваным гостям, и в проломе завязался отчаянный рукопашный бой.

Во время первой волны атаки штурм возглавил янычар по имени Мурад. Он устремился к Джустиниани, желая зарубить его. Генуэзца спасло от смерти только то, что со стены спрыгнул грек и отрубил нападающему ноги топором. Вторую волну возглавил некий Омар Бей, знаменосец Европейской армии. Его встретил значительный отряд греков под командованием офицера по имени Рангави. В суматохе боя, где люди рубили и кромсали друг друга, предводители приготовились сразиться один на один на глазах у своих солдат. Омар «обнажил меч и напал на него [на Рангави], и оба ожесточенно рубились. Ракхавей[23] [Рангави] же, встав на камень и взяв меч обеими руками, ударил противника по плечу и рассек его надвое, ибо имел в руках великую силу». Придя в ярость при виде гибели своего командира, османские войска окружили Рангави и поразили его насмерть. Обе стороны продолжали сражаться за его тело, что напоминало сцену из «Илиады». Греки отчаянно дрались, стремясь заполучить павшего; они выбежали из ворот толпой, «но не смогли [отбить тело], и многие из них пали». Османы изрубили на куски изувеченный труп и оттеснили греческих солдат назад, в Город. Битва свирепствовала три часа, однако защитники успешно держались. Когда бой утих, османы вновь начали стрелять из пушки, не давая защитникам заделать брешь, и предприняли второй диверсионный рейд — они хотели поджечь ворота близ дворца. Их попытка также провалилась. В темноте Джустиниани и измотанные защитники трудились, восстанавливая временные укрепления. Так как по стене велась стрельба, им пришлось построить защитный барьер из земли и древесины немного ближе, чем прежде. Стена держалась — но едва-едва. А в Городе «зарыдали греки и пришли в отчаяние от гибели Ракхавея, ибо был он доблестный и мужественный воин и любим цесарем».

Для защитников Города повторяющиеся циклы — бомбардировка, атака, ремонт — начали сливаться в одно целое. Подобно дневникам участников позиционной войны, отчеты хронистов становятся монотонными: авторы начинают повторяться. «Одиннадцатого мая, — записывает Барбаро. — В тот день ничего не произошло ни на суше, ни на море, за исключением мощного обстрела стен со стороны берега, а более ничего такого, что заслуживает упоминания… тринадцатого мая под стены пришли турки, и завязалась перестрелка, однако ни днем, ни ночью не произошло ничего значительного, за исключением продолжительного обстрела и без того находящихся в плачевном состоянии стен». Нестор Искандер начинает терять нить времени. Нарушается последовательность событий, они сливаются и повторяются. И солдаты, и горожане все сильнее уставали от сражений, от необходимости проводить ремонт, закапывать трупы и подсчитывать убитых врагов. Османы, с их скрупулезным отношением к гигиене в лагере, выносили мертвецов прочь и ежедневно сжигали их, но рвы по-прежнему оставались забитыми гниющими трупами. Тела погибших создавали угрозу заражения запасов воды: «Кровь же, оставшаяся во рвах и потоках, разлагаясь, издавала великий смрад». В Городе все больше людей устремлялись в церкви, надеясь на чудотворную силу икон. Они были поглощены мыслями о грехе и теологическими истолкованиями событий. «И было видно повсюду в Городе, как все мужчины и женщины устремились к Божьим церквам, со слезами славя и благодаря Бога и пречистую Богоматерь». В лагере османов смену дневных часов отмечали призывы к молитве. Среди войск бродили дервиши, приказывавшие верным держаться стойко и помнить о пророчествах Хадиса: «В джихаде против Константинополя треть мусульман потерпит поражение, и Аллах не простит им этого; треть будет убита в бою — они станут святыми мучениками; треть же одержит победу».

Поскольку потери продолжали расти, Константин и его командиры в тревоге искали возможности «закрыть бреши». Однако их лихорадочные попытки объединить усилия всех защитников Города терпели неудачу. Мегадука Лука Нотарас ссорился с Джустиниани, а венецианцы во многом действовали самостоятельно. Единственные резервы живой силы и оружия, не использованные до сих пор, оставались на галерах, и с соответствующей просьбой обратились к венецианской общине. 8 мая собрался венецианский Совет Двенадцати. Он проголосовал за то, чтобы выгрузить оружие, хранившееся на трех венецианских галерах, и передать его людям на стенах, а затем затопить галеры в арсенале. Отчаянная мера, призванная обеспечить самое горячее участие моряков в судьбе Города, однако она вновь спровоцировала чрезвычайно сильную негативную реакцию. Разгрузка вот-вот должна была начаться, но тут команды бросились к трапам, с обнаженными мечами в руках преграждая путь, и заявили: «Посмотрим, кто возьмет груз с этих галер! Мы знаем: как только мы разгрузим галеры и затопим их в арсенале, греки тут же захватят нас силой и станут держать в Городе в качестве рабов, тогда как сейчас мы вольны уплыть или остаться». Опасаясь, что единственное средство к спасению будет уничтожено, капитаны и экипажи опечатали свои корабли и не поддавались ни на какие уговоры. Весь день турки обстреливали стены с неукротимой яростью. В соответствии с неотложными требованиями ситуации совет был вынужден на следующий день встретиться снова и внести коррективы в свои планы. На сей раз капитан двух больших галер Габриэль Тревизано дал согласие разоружить свои суда и присоединиться вместе со своими силами в четыреста человек к защитникам ворот Святого Романа. На то, чтобы склонить людей к сотрудничеству и уговорить их перенести вооружение, ушло четыре дня. Они прибыли 13 мая; задержка едва не оказалась роковой.

Хотя Мехмед сосредоточил огневую мощь на участке близ ворот Святого Романа, несколько пушек продолжали вести обстрел того места у дворца, где стена Феодосия столь неудачно соединялась с одиночной стеной. К 12 мая орудия уничтожили часть внешних укреплений, и Мехмед решил предпринять на этом участке массированную ночную атаку. Ближе к полуночи огромные силы двинулись в пролом. Защитников застигнули врасплох и оттеснили назад со стены силами под командованием Мустафы, знаменосца Анатолийской армии. С других участков стены устремились подкрепления, однако османы продолжали отбрасывать их; они начали карабкаться на стену по штурмовым лестницам. Ужас распространился по узким улицам вокруг дворца. Горожане в панике бросились бежать со стены, и многие «думали в ту ночь, что Город потерян».

В тот момент, согласно Нестору Искандеру, в трех милях от места событий, под портиком Святой Софии, шел военный совет. Участники были настроены мрачно: ситуация сложилась весьма тяжелая. Ряды защитников непрерывно редели день ото дня: «если так и дальше будет — всех нас перебьют и Город возьмут». В подобных обстоятельствах Константин прямо предложил своим командирам: они могут либо сделать вылазку под покровом ночи и попытаться внезапно атаковать османов и нанести им поражение, либо оставаться в бездействии и ожидать неизбежного, надеясь на спасение со стороны венгров или итальянцев. Лука Нотарас требовал держаться до конца, тогда как остальные вновь умоляли Константина покинуть Город. В этот миг пришла весть о том, что «турки уже взошли на стену и одолевают горожан».

Константин поскакал ко дворцу. В темноте навстречу ему от пролома бежали горожане и солдаты. Он напрасно пытался повернуть их вспять. Ситуация ухудшалась с каждой минутой. В Город начала проникать османская кавалерия. Теперь бой шел внутри городских стен. Появление Константина и его охраны сплотило греческих солдат: «цесарь, подоспев, кликнул, ободряя своих». С помощью Джустиниани он отбросил вторгшихся в Город османов назад и расколол их силы надвое. Очутившись в лабиринте узких улиц, турки оказались в ловушке. Загнанные в угол, они предприняли яростную контратаку, желая добраться до императора, однако тот остался невредим. Опьяненный погоней, он гнал часть турок до самого пролома в стене — и поскакал бы за ними и дальше, однако «вельможи из императорской свиты и его германские телохранители остановили его и настояли на том, чтобы он ехал назад». Тех из османских воинов, кому не удалось спастись бегством, перебили на темных улицах. На следующее утро горожане оттащили тела на стены и побросали в канаву, дабы товарищи могли подобрать их. Город устоял, но каждая атака уменьшала шансы защитников на выживание.