Стая (СИ) - Оксана Сергеева

— Эх… — не скрывая досады, со щелчком бросил карты на стол кверху рубашкой. — Чертова баба! Все ребятки, знать, не отпустит меня больше. Навялилась, не отстанет теперь. Играйте без меня.

— Так, господа присяжные заседатели, подведем итоги, — довольно изрекла Юля и взяла листок бумаги, на котором они записывали результаты.

— Э-э-э… Нет. — Денис забрал листок. — Какие итоги? Мы еще не закончили.

— Как это не закончили? Михалыч ушел, игра на троих окончена, теперь можно подсчитывать результаты. Если на двоих, то отдельно надо по новой начинать.

— Как у тебя все гладко. Выкрутилась.

— Конечно, а ты как думал? У меня все строго. Все запротоколировано. Увильнуть у тебя не получится. Слово дал. Так что, верю я в твою честность и порядочность. Пока верю… — погрозила пальцем.

— Ладно, давай считать, — отступил Шаурин. К чему этот мелочный спор? Это же только игра.

— Нет! — выхватила из его рук листок. — Я сама. — Закусив губу, она быстро посчитала количество палочек напротив каждого имени: — Лев Михайлович — три, Денис — пять. Я — шесть… Все, Шаурин, ты мне должен, — довольно сообщила она.

— Хорошо, так и быть. Загадывай желание. Но только в рамках приличия.

— У всех рамки приличия разные. В твою непорочность мне почему-то не верится, — ехидно сказала. — Ну да ладно… — отложила листок. — Думаешь отделаться парой щелбанов? Не выйдет. Как придумаю, скажу. Предупреждаю, срока давности твой проигрыш не имеет.

— Даже отыграться не дашь?

— Ни за что!

— Кошмар какой. Ужас просто.

— Угу, гестапо, — самодовольно ухмыляясь, вторила она.

— Какая ты оказывается, Юля-Юлечка-Юляшка… Опасный ты человек… — вкладывая иронию в слова, шутливо говорил он.

— Вот так-то. Будешь знать, как со мной иметь дело.

— А с виду такая «ромашка», — покачал головой.

— После такой игры мне определенно требуется подкрепиться. Пойду чайку поставлю, думаю, скоро родители подъедут, — Юля соскочила с места и щелкнула кнопку включения на электрическом чайнике.

— А куда поехали, не знаешь? Сергей Владимирович даже Костю не взял с собой.

— Наверное, на озеро. Здесь летом хорошо, красиво. Зимой тоже, но дороги заметает, чистят через раз, да и народ разъезжается, становится глухо и безлюдно. Но мне нравится. Как-то все таинственно. И на лыжах кататься одно удовольствие. Кажется, никого в мире кроме тебя нет, — болтала она, заглядывая в буфет в поисках сладостей.

— Все зависит от настроения. Бывает и при солнечной погоде жизнь ни мила, а иногда и в дождь веселуха. Твое восприятие только от тебя зависит.

— В этой ситуации или вообще? — Принялась осматривать содержимое холодильника.

Денис остался сидеть на диване, невольно задержав взгляд на Юле.

— В общем.

— Привет, картежники, — появилась Наталья.

— Мамуля, привет. Я как раз чай поставила. Вы проголодались наверное?

— Скоро ужинать будем, — улыбнулась женщина. В глазах ее светились искры счастья. Юлька заулыбалась в ответ, заметив выражение лица матери. Кажется, они понимали друг друга без слов.

Вошел Костя и подал знак Денису, чтобы тот вышел на улицу.

Не задерживаясь, только захватив тонкую кожаную куртку, Шаурин последовал за мужчиной. У дома его ждал Сергей Владимирович.

— Нравится тебе здесь? — спросил Монахов и двинулся по дорожке, ведущей к беседке.

— Да. — Денис поравнялся с ним, на ходу застегивая молнию под горло, и они медленно зашагали вперед, отдаляясь от дома. — Красивое место, природа, воздух. И дом мне понравился. Уютный, что ли.

Монахов сцепил руки за спиной. На короткий момент остановился, оглядываясь, потом пошел дальше. Одет он был в серый шерстяной пиджак и черную водолазку.

— Я в деревне вырос. Вот и тянет меня к земле. Не люблю я квартиры городские, душно в них, без воздуха, как удавка на шее. Мне земля роднее. Люблю под ногами ее чувствовать. Так, чтобы выйти во двор, сигарету выкурить и чтобы не висеть на балконе, а подумать посидеть. Мы, Денис, не с небес спустились, а на земле выросли. Туда все и уйдем в свое время.

— Рановато Вам, Сергей Владимирович, еще о свете в конце туннеля говорить. — Не пожалел, что набросил куртку. Ветер хоть и небольшой был, но ледяной. Набегал редкими порывами. Но это только на открытом месте. Между деревьев тихо было.

— У каждой твари на земле свой срок отмерен, — философски заметил Монахов.

— Не думал, что вы такой фаталист.

— Со временем пришло. В меня, Денис, четыре раза стреляли. А я вот видишь, стою перед тобой жив — здоров. — Остановился и посмотрел на Шаурина с усмешкой. А взгляд все равно тяжелый был, пронизывающий.

Они подошли ближе к забору. За ним слышался громкий лай собаки. Монахов остановился, прислушался. Задумался, будто вспомнил что-то.

— Дочь обижается на меня, что я Лорда не разрешаю выпускать, — вдруг резко сменил он тему. — Считает, что я издеваюсь над собакой, обвиняет в бездушие. Ты тоже так считаешь?

— Я не знаю причин, по которым вы придерживаетесь таких правил.

— Когда я еще пацаном был, у меня тоже собака имелась. Обычная дворняга. Здоровый был пес, гладкий, палевого цвета с белым галстуком. На ротвейлера похожий и мордой, и комплекцией. Злой, яростный. На цепи его всегда держали. Никого во двор не пускал, на всех бросался. А ночью выл зараза, просился побегать. Да так жалостливо и пронзительно, что я спать ночами не мог. Как Юльке Лорда, так и мне моего Байкала было жалко. — Они уже свернули с асфальтированной дорожки и ступили на мягкий травяной покров. Монахов оторвал взгляд от земли и посмотрел туда, где наверху в мохнатых ветках носились белки. Потом продолжил: — Стал выпускать его ночью. А ему забор штакетный перемахнуть ничего не стоило. Сиганет и носится по деревне, народ пугает. Набегается вволю и возвращается под утро. Правда, за двором никогда никого не трогал. Однажды не вернулся. Пропал. Долго искали, так и не нашли. А потом уже гораздо позже я случайно узнал, как все вышло. Мужики пьяные рассказали, как изловили его, далеко за деревню вывезли… Из ружей палили картечью… И убить не могли. Не могли, понимаешь. Он два километра простреленный, прошитый насквозь как бешеный бежал кровью истекая. Домой бежал. А потом полз. Я до сих пор его глаза помню. — Голос у мужчины не дрогнул, но в словах чувствовалось неравнодушие. Можно сказать, скорбь. — Вот так. С тех пор у меня такие правила.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});