Священная охота - Лоис Буджолд

— Цена крови принца не может быть низкой. Она окажется не по карману моему бедному отчиму.

— Значит, Баджербанк должен будет развязать свой кошелёк. Может быть, ему тайком поможет Венсел.

— Вам приходилось встречаться с графом Баджербанком? Не думаю, чтобы у него была репутация щедрого человека.

— Ну… — Ингри заколебался, потом честно ответил: — Да, он скуповат. — Ингри искоса взглянул на девушку, освещённую тёплыми лучами утреннего солнца. — Но если деньги…

— Взятка? — пробормотала Йяда.

— …найдутся где-нибудь ещё, думаю, будет не так трудно уговорить его действовать от имени клана. Земли, составляющие ваше приданое, — насколько они велики?

Ответила Йяда со странной сдержанностью:

— Примерно тридцать миль с запада на восток у подножий хребта Ворона и двадцать миль с юга на север — до самого водораздела у границ Кантонов.

Ингри растерянно заморгал.

— Это гораздо больше того, что я раньше понял из ваших слов. Лесные угодья — хороший источник дохода: они могут давать дичь, древесину, уголь, мачтовый лес для флота, может быть, ещё и полезные ископаемые… Вам хватит заплатить за принца, на мой взгляд! Сколько деревень и хуторов на ваших землях, сколько домовладений платят налоги?

— Ни одного. На этих землях никто не живёт, никто там не охотится, никто даже не заезжает туда.

Странное напряжение в голосе Йяды заставило Ингри насторожиться.

— Почему?

Йяда смущённо пожала плечами.

— Это — проклятые земли. Полные призраков шепчущие леса. Израненный лес — вот как они называются. Действительно, деревья там кажутся больными. Всех, кто туда попадает, преследуют видения крови и смерти, как говорят.

— Болтовня, — фыркнул Ингри.

— Я там была, — твёрдо ответила Йяда. — После того как моя мать умерла и наконец выяснилось, что я унаследовала эти земли, я отправилась туда, чтобы всё увидеть самой: я полагала, что имею на это право и что таков мой долг. Лесник не хотел меня туда сопровождать, но я настояла. Грумы моего отчима и моя горничная были в ужасе. Мы целый день ехали в глубь леса, потом остановились на ночлег. Земли так негостеприимны: сплошные ущелья и обрывы, камни и непролазные заросли, мрачные лощины и бурные потоки. В середине находится единственная плоская широкая долина, где растут огромные дубы, которым не одна сотня лет. Это самое мрачное место, проклятое святилище Древнего Вилда. Местные легенды говорят, что та равнина — как раз и есть место последней кровавой битвы, хотя на эту сомнительную честь претендуют ещё два графства у хребта Ворона.

— Многие древние святилища со временем превратились в крестьянские поля.

— Но не это. Той ночью мы там спали, хоть и против воли моего эскорта. И нам снились сны. Грумам привиделось, что их растерзали дикие звери, и они с криками проснулись. Моей горничной приснилось, что она тонет в крови. Утром все рвались поскорее оттуда уехать.

Ингри обдумал слова Йяды… а также её умолчания.

— Но сами вы не спешили покинуть долину?

На этот раз, прежде чем ответить, Йяда колебалась так долго, что Ингри чуть не повторил вопрос, но придержал язык. Его терпение было вознаграждено, когда Йяда наконец прошептала:

— Сны снились всем, но мне потребовалось некоторое время, чтобы понять: моё сновидение отличалось от остальных.

Молчание, напомнил себе Ингри, обладает собственной силой. Он решил подождать ещё. Йяда взглянула на него из-под ресниц, словно оценивая его способность воспринять рассказ о сверхъестественных событиях.

Начала она, по мнению Ингри, издалека.

— Случалось ли вам видеть раздающего милостыню человека, окружённого толпой изголодавшихся нищих? Они вьются вокруг него, как ураган, и пусть каждый в отдельности слаб, все вместе они сильны и устрашающи. «Дай нам, дай, ибо мы голодаем!» Только сколько бы вы им ни давали, пока не отдадите всё, что имеете, этого всё равно не будет достаточно; они могут растерзать вас на части и сожрать, но всё равно не насытятся.

Ингри настороженно кивнул, не особенно понимая, к чему клонит Йяда.

— В моём сновидении ко мне из деревьев вышли люди. С окровавленными руками, многие обезглавленные, в ржавых доспехах Древнего Вилда. Некоторые несли символы тотемов — черепа животных, изукрашенные разноцветными камнями, другие были одеты в шкуры — оленя и медведя, коня и волка, бобра и выдры, кабана и быка. Безликие, расплывчатые, страшно изувеченные… Огромная толпа вопила вокруг меня, как если бы я была их королевой, явившейся раздать какое-то странное богатство. Я не понимала их языка, а их знаки вызывали только растерянность. Я их не боялась, хоть истлевшие руки цеплялись за мою одежду, пока вся она не пропиталась холодной чёрной кровью. Они чего-то от меня хотели, но я никак не могла догадаться, чего именно. Однако я знала, что это им причитается.

— Ужасный сон, — сказал Ингри как можно более ровным голосом.

— Я их не боялась, но они разбили моё сердце.

— Они были так жалки?

— Нет… на самом деле нет. В своём сне я разорвала себе грудь, достала бьющееся сердце и протянула гиганту, которого сочла их предводителем. Он был одним из обезглавленных воинов — его голова в боевом шлеме висела на широком золотом поясе, и он держал древко с туго свёрнутым знаменем. Он низко поклонился мне, положил моё сердце на каменный алтарь и рассёк пополам обломком меча, который сжимал в руке. Половину он с великим почтением вернул мне, а вторую половину поместил на остриё древка знамени, и толпа разразилась криками. Я не могла понять, была ли это клятва верности, требование жертвы или выкупа, до тех пор… — Йяда умолкла и сглотнула.

Потом она заговорила снова:

— До тех пор, пока Венсел прошлым вечером не сказал: «Знаменосец». Я почти забыла свой сон под грузом новых бед, но при этих его словах увиденное во сне снова предстало мне — так ярко, что это было похоже на удар. Вы и представить себе не можете, каким чудом мне удалось не упасть в обморок.

— Я… ничего такого не заметил. Вы просто выглядели заинтересованной.

Йяда с облегчением кивнула:

— Это хорошо.

— И что же нового вы в результате поняли в своём сне?

— Я подумала… Я думаю теперь, что той ночью мёртвые воины сделали меня своей знаменосицей. — Правая рука Йяды выпустила поводья и коснулась сердца в священном жесте; Ингри показалось, что пальцы её судорожно сжались. — И ещё я неожиданно вспомнила, что сердце — знак и символ Сына Осени. Сердце — символ мужества. И верности. И любви.

Ингри подумал о том, что начал разговор, имея в виду тонкую политику, намереваясь придумать основательный, разумный, практичный план. Как случилось, что он снова по пояс провалился в трясину сверхъестественного?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});