Автохтоны - Мария Галина

На ладони Викентия, в мягкой бурой шкурке лежало хрустальное яйцо. Надбитое, словно бы кто-то, пытаясь надколоть скорлупу, не рассчитал и слишком сильно тюкнул о край стола. Трещины обегали мягко светящуюся поверхность, но все равно было видно, что там, в молочной опаловой глубине, что-то движется.

Он наклонился поближе, все еще со сцепленными в замок за спиной руками. Клоунов злить не хотелось.

Там, внутри, время от времени заслоняя непонятный источник внутреннего света, перемещались тени. Одна вдруг придвинулась к внутренней поверхности яйца. Он моргнул.

– Они иногда подлетают совсем близко, – шепотом сказал Викентий.

Лицо было искажено трещинами и сколами, но явно не принадлежало человеку. Птица? Насекомое? Что там у Уэллса было? Он так давно читал Уэллса, что забыл.

Существо смотрело на него какое-то время, потом моргнуло и отвернулось. Взмах крыльев – и опять ничего, только свет и дальние красные холмы, освещенные крохотным, тусклым солнцем. Небо было густо-синее, с фиолетовым отливом, небо высокогорья. На дальних холмах белели какие-то строения. Колонны, шпили… Крылья у существа были радужные. Как у бабочки. Он бабочек терпеть не мог. Даже дневных.

– Липа, – сказал он, – фейк… Китайское говно.

– Ему лет сто, этому говну, – сказал Викентий. – Как минимум.

– Фигня. Подделка. Дешевая электроника. Кстати, откуда оно у вас? И давно?

Викентий осторожно завернул кристалл в замшу и спрятал в карман.

– Когда вы устранили Баволя…

– Да не трогал я вашего Баволя. Меня тогда еще и на свете не было. Его током убило. Несчастный случай.

– Врет, – сказал нервный, – нарочно отпирается. Хочет выведать больше. Никакой он не инопланетный эмиссар. Просто агент спецслужб.

– Агент спецслужб действовал бы тоньше, – возразил Викентий.

– Вы как дети, право. Агенты, пришельцы. Пропавшие записи. И яйцо Всевластья, made in China. Они с вами общаются, эти, из яйца? Хоть как-то?

– Нет, – ответил Викентий неохотно. – Мы старались. И теорему Пифагора им показывали. И числовой ряд. И световыми сигналами, и так. Никакой реакции.

– Визуалка. Рэндомизация. Сложная. Алгоритм. Если окончательно разбить эту штуку, там будут микросхемы, и… и микросхемы.

– Вы нас провоцируете. Чтобы мы ее разбили. Окончательно уничтожили артефакт.

– Да нет же. Играйтесь, бога ради, кто мешает?

– Вернемся к записям. Они у вас? Или вы их уничтожили? Вы же врали насчет враждебной группировки. Врали, да?

Он расцепил руки и помассировал замерзшие пальцы.

– Ладно, – сказал он. – Так и быть. Не могу вам сказать всего, но не только вы поддерживаете связь с другими мирами.

Порыв ветра ударил в фанеру, загораживающую окно, и она отозвалась, глухо и тоскливо. Второй порыв сопровождался липким шлепком мокрого снега.

– Но меня опередили, – продолжал он.

– Кто? – быстро спросил Викентий.

– Не знаю. Я надеялся, – он сокрушенно вздохнул, и облачко пара сорвалось с его губ и, расширяясь, поплыло прочь, – что, если я подниму шум, эта третья сила как-то проявит себя… И мы сможем их вычислить.

– Да? – Викентию очень хотелось верить. За спиной Викентия властелин колец недоверчиво крутил головой.

– Я не ошибся. Меня преследовали. На меня напали. На меня покушались. Там, в сумке, – все мои вещи. Остальное сгорело. Вы идиоты. – Он выбросил руку, словно пытаясь схватить Викентия за плечо, и тот торопливо отшатнулся. – Охотитесь за мной, а они тут, буквально под самым вашим носом…

Не лучше было бы сказать «под самыми вашими носами»? Их же трое.

– Внедрились… как знать, может, и сюда? Кто-то из вас, один из вас! Вы давно друг друга знаете?

Все трое переглянулись.

– Все-таки гонит, – неуверенно сказал нервный.

– Да? Интересно, куда это ты ездил неделю назад? – спросил Викентий.

– К одной женщине, – сказал нервный, – не твое дело.

Ага, подумал он. А вслух сказал:

– Нам надо действовать вместе. Иначе они нас переиграют. Я не претендую на записи Баволя. Я даже не знаю, что там. Формула абсолютного топлива?

– Нет, – печально сказал Викентий, – там возможность контакта. Без посредников, напрямую. С огромным количеством миров. По крайней мере, в пределах Солнечной системы.

Любой продвинутый йог, подумал он, любой обкуренный отморозок напрямую и без посредников контактирует с сонмищем миров.

– Что, в Солнечной системе так уж много населенных планет?

С чего все взяли, что инопланетный разум априори лучше, чем особь одного с тобой биологического вида, трясущаяся в маршрутке в окружении таких же особей? Он представил себе сонмища инопланетных разумов, трясущихся в аналогах маршруток унылым инопланетным утром.

– Везде! – горячо воскликнул Викентий. – Повсюду! Вы же видели картины Баволя! Марс, Юпитер! Сатурн! Живые, пульсирующие миры.

– Я видел снимки Марса, – сказал он. – Все видели. Пустыня. Песок, щебенка…

– Марсоход! Он транслирует фальшивую картинку, а вы думали? Когда человечество стало на них таращиться в свои трубы, они приняли меры! А ведь еще первые наблюдатели видели – и огни, и строения. Хотя иногда бывают накладки. Защитный экран сбоит. А на самом деле… Баволь же рисовал! И Марс, и Луна! Все населены, все общаются между собой. Строят звездные мосты! Разумы, не повторившие наших ошибок!

– Да, – сказал он, – я знаю. Читал что-то. Американцы наблюдали, да и наши…

– А лицо это, ну, которое на Марсе, это они нарочно. Показали нам, просто чтобы с толку сбить. Это как его, троллинг. И огонь! Вы знаете, на Марсе недавно видели огонь. Самостоящий язык пламени. Это они… они постепенно все становятся живым огнем! Уходят от человеческой формы.

Викентий не мог остановиться. Видимо, Викентию не так уж часто удавалось выговориться.

– Да, конечно. – сказал он. – Точка Омега. И воскресить всех отцов.

– Что?

– Отцов. Превратим их в лучистую энергию и расселим по планетам. Классику знать надо. Ладно, значит так. Сейчас мы сядем в машину. Заедем за одной женщиной. Она из наших, она в курсе. И поедем на вернисаж. Там они и могут быть. Настоящие ваши противники. Резиденты. Убийцы Баволя.

Они продолжали топтаться на месте, переглядываясь.

– Послушайте, я не собираюсь превращаться в инопланетного монстра. К тому же здесь холодно, а скоро будет еще и темно. А там будет шампанское. И сыр на шпажках. Я точно знаю.

– Правда? – застенчиво спросил Викентий.

– Фейсконтроль, – опять заколебался нервный.

– Бросьте. Вы же со мной!

Викентий неуверенно переглянулся со своими товарищами. По фанере, заслоняющей окно, поскреблись ветки. Или не ветки.

– Нам надо держаться вместе. – Он дружелюбно похлопал властелина колец по плечу. – Только тогда мы сумеем их разоблачить. Кстати, а как к вам попал передатчик?

– Мой отец был судмедэкспертом, – неохотно сказал Викентий. – Он осматривал Баволя. Ну, когда тот… когда того…

– И присвоил себе вещественное доказательство?

– Он думал, это игрушка, – оправдывался Викентий, – ну, что-то вроде хрустального шара с картинкой. И принес домой…

– А кто разбил? Вы?

– Я нечаянно уронил, – виновато сказал Викентий. – Маленький был.

Он двинулся к выходу, и троица молча расступилась, а потом поплелась за ним. Все трое двигали ногами неуклюже, словно механические игрушки, – на контактерах были городские ботинки с тонкими подошвами.

– Скажите, – застенчиво спросил его спину Викентий, – а вы человек?

* * *

Выставленный на всеобщее обозрение Баволь явно проигрывал себе самому, упрятанному в запасник. Здесь, на ярком свету, на виду у всех, краски казались тускловатыми, а линии – неуверенными, дилетантскими. Но это, похоже, никого не смущало.

Ни женщин в маленьких черных платьях и в тяжелых серебряных украшениях.

Ни женщин в алых платьях до полу и в тяжелых золотых украшениях.

Ни мужчин в черных пиджачных парах.

Ни мужчин в джинсах и замшевых пиджаках.

Витольд тоже был здесь, но, увидев его, бочком скользнул в сторону и очень оживленно заговорил с усталым, потертым Леонидом. В свете фотовспышек застыла немолодая супружеская пара – прибрюшистый красномордый мужик, которому хорошо сшитый пиджак был слегка тесноват, и жилистая женщина в твердой укладке. Мэр с супругой. Супруге не помешал бы хороший стилист. Особенно перед европейским турне.

А Воробкевич молодец. В такие краткие сроки и с таким размахом. Здесь и впрямь собрался весь цвет города.

Сам Воробкевич давал интервью местной телекомпании. По виску Воробкевича сползала струйка пота. На его появление Воробкевич не отреагировал, только мигнул выпуклыми черешневыми глазами. Впрочем, возможно, Воробкевич мигал оттого, что свет, который на него направляли безжалостные телевизионщики, был слишком ярким.

– И я понял, что это моя миссия… – говорил Воробкевич в мохнатый микрофон, – словно бы Баволь протянул мне руку. Руку, в отчаянном порыве протянутую из пучин прошлого, и я обязан схватиться за эту руку и вытащить на свет забытого мастера…