Эдем 8 (СИ) - Афинский Владислав

— Неужели ты, Оноэль, подписал всем нам смертный приговор? — тихо прошептала Ада, пока кровь стекала по лбу, носу, подбородку и затем капала вниз. — Или ты и сам не знал об этом? Нет… ты не мог не знать… Неужели надеялся, снова всех спасти? Что-то у организаторов на этот счёт совсем другие планы…

Чем сильнее становилось сопротивление ангела, тем больше тварей посылали организаторы, которые не могли позволить, чтобы их пьеса закончилась как в какой-то сказке. Сценарий не такой, как и идея. Массовка сдохнет, главные актёры получат критические раны и для зрителя умрут, а там их откачают лучшие целители. Это касается и Оноэля, которого заставят выложиться на полную, но сдохнуть просто так ему не позволят. Он слишком ценен для арен, слишком нравится зрителю, так что его судьба определена.

— Выбор раба всегда не велик… вот значит какое оно… смирение… — горько усмехнулась Поцелованная Огнём, наконец-то понимая в какой же заднице находится ангел: даже умереть уже нельзя. — Смирение…

Последний самый сладкий вдох, после чего единственный глаз закрывается. Другие этиамарии ещё сражаются, они верят в Оноэля, получают смертельные раны и сердца их перестают биться. Союзники всё видят, но отрицают происходящее, продолжая бороться. Все прошлые бои ангела заканчивались без потерь, значит и этот закончится. Иначе быть не может. Некоторые тела же перестают исчезать, организатор специально их не убирает, чтобы трупов побольше было и новые поколения помнили, какой ценой добывалась победа. Тем временем некоторые твари Миоса уже начинаются копаться во внутренностях павших, вытаскивая кишки и внутренние органы… И чем меньше становится живых, тем ближе последние этиамарии оказываются к этому смирению.

Последние же мысли Ады проходили через круговорот бесконечной боли. Столько сделано, столько пота и крови пролилось, большую часть своей жизни она отдавала во славу заведомо недостижимой цели, живя только глупой мечтой. Можно же было заняться чем-то другим, свернуть с этого пути к краху. Ещё и этот меч… девушка уже не могла отрицать и находить себе оправдания.

На Проклятом Острове она потеряла не просто артефакт, а перстень, принадлежавший раньше сильному магу воздуха, им же и созданный. Зелгиос Торвандори пользовался этим им в молодости, всё же очевидно… И этот отпечаток души, единственное что после трагедии оставалось у Лансемалиона Бальмуара, такого же упорного, как и его отец, как и Халсу’Алуби, как и этот меч. Меч, потенциал которого могла раскрыть только Ада, ради которого принесена эта жертва и который теперь является просто безделушкой, ведь в чужих руках толку от него не так много, а в своих…

— Неудивительно, что он как с цепи сорвался… — от бессилия всхлипнула Ада. — Терять-то нечего уже…

И в этот момент что-то сломалось внутри девушки, печально и со звоном разлетелось в дребезги. Последствия подобного оказались настолько разрушительными, что меч за спиной потяжелел в сотни раз и даже в сидячем положении он давил на воительницу, чтобы как минимум заставить её лечь или сломать спину.

— Никчёмный мусор… жалкое отребье… — собственный голос уже звучал в сознании, добивая фактически самого себя. — Ты ничего не стоишь. Ничего. Твоя жизнь пустой звук, ошибка, недоразумение, случайность, что обязана была оборваться ещё в Саросе, а то и при попадании в этот мир.

В какой-то момент внутренняя поломка привела к тому, что в сознании что-то переклинило. Оказавшись в кромешном хаосе собственного круговорота мыслей и эмоций, Ада вдруг неожиданно для себя разорвала ремень ножен, после чего поднялась на ноги. Раз собственная жизнь ничего не значит, то чего боятся? Всё равно же сдохнешь, так встань хотя бы напоследок.

Ковыляя прямо к центральной улице, Поцелованная Огнём вдруг начала воспламеняться как факел. Нежить от неё отпрыгивала, в ужасе отшатывались союзники, с помощью Творца каким-то образом держащие фактически отсутствующую на этом участке оборону. Группа Валдора ещё сражалась, Оноэль держал с помощью глаза колосса значительный участок линии соприкосновения с противником, но в некоторых местах существовали значительные бреши.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В одну из таких и встала Ада, вернее упала, потому что ноги более не слушались. Ардия работала на износ, поглощая весь хар, который должен идти по каналам, но значительная часть его выливается во внешний контур, ведь дыра над верхней ардией никуда не исчезла. Из-за этого нагрузка на других каналах дестабилизируется, начинается процесс сравнимый с внутренним кровотечением, но всё же часть попадает куда нужно. Хар теперь находится везде, а на эти каналы плевать, как и на последствия. Нужно лишь давать искру, стихия дальше сама разберётся.

Огонь становится всё сильнее, кожа начинает плавиться, глаза вытекать, но пламя закрывает всю улицу, позволяя союзникам перегруппироваться. И эти твари… эти монстры боятся огня, ведь они не из бездны, они просто порождения Миоса, обычная нежить из подвалов некромантов и прочих чернокнижников. В какой-то момент начинает гореть уже сама ардия, эркнехар не выдерживает объёмов, начинаются лопаться сосуды в мозгу, в остальном теле кровь просто сворачивается из-за чудовищной температуры.

Ну и Этий с ним. Раз собственная жизнь ничего не стоит, то и отдавать её не жалко. Возможно, кто-то другой выживет, если… хотя нет, Валдор уже пал со своими защитниками, а Оноэль окружён. Это конец, даже поднасрать организатором не вышло. Столь никчёмен собственный вклад.

И когда ардия в последний раз выделила хар, то Ада наконец-то почувствовала полное спокойствие и удивительное спокойствие. Теперь уже ничего неважно. Ты достиг дна и можешь ничего больше не сделать. Однако… что-то не так, почему-то вместо небытия, появляется мягкое сияние. Оно становится всё ближе и сильнее, а тяга уйти дальше исчезает. Что-то явно не даёт покинуть мир. Более того, это что-то возвращает душу обратно с перепутья, в Ахикрис.

Внезапно Ада открывает свой восстановившийся глаз и видит, как нескончаемый поток огня бьёт с самих небес. Пламя перемешивается со светом и проходит прямо над головой. Яркое сияние не слепит, обжигающая стихия не оставляет ран… Оно просто уходит всё дальше и дальше, уничтожая лишь полчища монстров.

Бессчётные огоньки вдруг загораются прямо над полем боя. Тела, что разорваны на части… они восстанавливаются из чистого сияния, а души возвращаются обратно в тела. И в чистом истинном Аросе шествует уже отпустивший цепи Оноэль, останавливаясь перед рыжеволосой девушкой.

— Сегодня многие бросили вызов сами себе. Все эти смертные… — ангел провёл рукой, указывая на ничего не понимающих и почему-то живых этиамариев. — Кто-то из них боялся боя, кто-то сомневался в собственных силах из-за отсутствия магических успехов, другие не могли довериться ближнему, чтобы тот прикрыл спину… Перед ликом жнецов они побороли эти слабости в себе, поняв кто они есть. Опустившись на самое дно, где не остаётся ничего, даже желания жить, они смогли продемонстрировать удивительную чистоту своих душ зрителю. Самая великая красота… думаю… если Этий и вправду не покинул свой мир, он может гордиться увиденным, наблюдая за эти дивным зрелищем.

Постепенно поток огня ослабел и исчез, после чего начала слабеть и аура света, уменьшая свои границы. На песок с краю арены упал без чувств маг огня, тоже легенда, который отошёл от сценария и продемонстрировал пик своего мастерства, не задев огнём ни одного из союзников, пусть и надорвавшись.

А зрители всё ещё находились в шоке, летописцы исписывали десятки метров магических пергаментов, чтобы запечатлеть происходящее. Их не столько волновал маг огня, сколько чудовищной силы магия света: её нужно расшифровать и внедрить в военные школы, госпитали, поставить на службу. Актёры всех мастей также не моргая, отпечатывали каждый магический узор, но уже другой стороны теней Кихариса. Ведь перед ликом смерти каждый из этих паресисов действительно стал чистым, как кристалл.

— Лишь избавив себя от всего, мы можем открыться чему-то новому… Так говорил Ахимал, чьи писания я начал понимать только сейчас, да и то лишь частично… — продолжал говорить ангел, пока на границе его сияния бегали целители, без возможности подойти ближе. — Извини, я не могу исцелить твоего глаза и твоей руки, даже с дырой над ардией не помогу… Всё же рана уже слишком старая, слишком зарубцевавшаяся. Однако это не невозможно, просто здесь нужен другой подход… более длительный. А сейчас поднимись!