Летописи Святых земель - Полина Копылова

– Это ты спроворил? – вдруг спросила она, нагибаясь и переходя на шепот. – Ты? Да?

– Я лишь смиренный слуга вашего величества. Вы однажды изволили быть недовольны господином Алли, и я позволил себе предугадать ваше желание, прекрасно сознавая, сколь опрометчиво при этом поступаю. Если это вам не по вкусу, клянусь, завтра же распущу слухи о том, что его опоили Этарет. В этом случае господину Алли грозит всего лишь провести ночь в Сервайре.

– А ты умный, – королева поглядела на него с опасливым одобрением и принялась перебирать двумя пальцами локон – волновалась – ты очень умный. А не боишься, ежели я и тебя однажды, как Алли? Или ты считаешь, что если один раз придумал за меня, то уже силен?

Улыбка сошла с лица Ниссагля, он поднял вверх заострившийся подбородок, показав куриную шею:

– Ваше величество… Поскольку вы никогда не называли меня вашим другом, а только лишь слугой, я с радостью брал то, что мне дают, а на то, что мне давать не хотят, даже глаз не подымал. Сиятельному канцлеру не повезло, он потерял ваше доверие и перешел из друзей в наемные слуги, хотя по старой привычке требовал долю друга. Думаю, что я никогда не совершу подобной ошибки, даже если судьба осчастливит меня вашей дружбой, а не простым благоволением.

– Нет, ты и впрямь умен. Не думаю, что ты когда-нибудь умрешь… я имею в виду так, как Алли… Было бы что пить и из чего пить, я бы с удовольствием выпила за то, чтобы ты умер в своей постели, окруженный любящими домочадцами. Но вина нет. А посему давай думать, что делать с простолюдинами.

Беатрикс снова всмотрелась в прибывающее с каждой минутой море огней, бормоча больше для себя, чем спрашивая совета:

– Сразу его выдать и не возиться? – Ниссагль восхищался ее холодной расчетливостью. Отправляя на смерть друга и любовника, она не выказывала никаких признаков сожаления. – Нет, не пойдет. Разбалую простолюдинов. Надо по закону. И чтобы долго помнили.

Потерявшие терпение школяры и подмастерья уже запустили в ворота поленья с дровяной пристани, когда мост дрогнул и стал опускаться, открывая недобрым взглядам крепкую кладку островерхого свода над воротами, стальные клетки герс и озаренное факелами пространство переднего двора, где во множестве толпились стражники и вельможи. Герсы поднимались одновременно, наполняя ночь скрежетом и лязгом.

Наконец все замерло и затихло. Даже языки на факелах вытянулись прямо. Потом застучала копытами лошадь, и в красном проеме ворот появился всадник. Забрало было поднято. Золотой шлем. Бледное лицо. Горящие глаза. Королева!

Она остановила коня на самом конце моста, он замотал головой в рогатом наморднике, касаясь земли вьющейся гривой. Отражения пылающих факелов метались по нагруднику. Поперек седла качался, словно коромысло весов, большой, не по всякой руке, двуручник – Меч королевского правосудия.

– Зачем вы пришли сюда ночью, почтенные горожане? – В голосе Беатрикс прозвенел металл, каменные своды ответствовали гулким эхом.

– Принести жалобу на бесчестье и просить о мести, – ответил мрачный досмотрщик рынков, – ибо оскорбление неслыханно и вероломно.

– Вот, посмотрите, – раздался откуда-то из-за крупов коней дрожащий и гневный голос, – поглядите, ваше величество, – из толпы на свет вытолкнули кого-то съежившегося, завернувшегося в плащ, а следом выбрался всклокоченный, задыхающийся бургомистр, – посмотрите, полюбуйтесь! Это та девочка, то самое дитя, которую вы целовали сегодня в лоб и щедро одаривали! Она была еще чиста, но знайте, что уже вечность канула с тех пор! Посмотрите, что с ней стало. – Он сорвал с дочери плащ таким же движением, каким работорговец на торжище срывает покрывало с рабыни. Призрачно-белое существо, дрожа, попыталось нырнуть обратно в толпу, но отовсюду пылали факелы, фыркали кони и блестела сталь, беспомощно озираясь, Эльса осталась стоять на месте. Белую ее юбку испятнала кровь, кое-как схваченная на груди булавками исподняя рубашка топорщилась, глаза блуждали, пальцы обирали воздух, на одном блестело тоненькое колечко…

– Поглядите, что с ней сделали! Поглядите! Она же потеряла рассудок! Она безумна, а еще утром была счастливой! Она едва не умерла! И все по вине канцлера, которому не писаны законы и который обесчестил ее прямо в день ее именин!

Внезапно толпа разъяренно заорала в один голос, уставившись на что-то за спиной у Беатрикс. Это Энвикко Алли, закутавшись в карминную хламиду, прислонился к перилам белой лестницы и с преувеличенно гадливым выражением лица ждал, чем все это кончится. Происшедшее было ему неприятно главным образом из-за поднятого чернью шума, кроме того, он чувствовал себя несколько нездоровым. И главное, он не понимал, как это все с ним могло случиться. Помнится, раньше такого и в Марене не бывало. А тут нате. Да и девочка-то – он хорошо теперь видел – не в его вкусе.

Королева поворотила коня боком, и на обращенную к людям половину ее лица наползла тень. Толпа угрожала и проклинала, лица прыгали перед королевой безглазыми восковыми пятнами – а заветную хрусталику она оставила на книжном пюпитре в опочивальне, когда переоблачалась.

– Возмездия! Повесить! Вздернуть маренскую собаку! – Самые рьяные кричали уже возле ее стремян.

– Господин бургомистр! Уведите вашу дочку домой. Уложите ее в кровать. Не держите у всех на виду в таком состоянии. – Едва до людей дошло, что королева начала говорить, как все тотчас же успокоилось. – Я клянусь, что позабочусь о ее будущем. Клянусь также, – она возвысила голос до крика, – что с насильником поступят по закону Эманда и пощады ему не будет! Меч правосудия сему свидетель!

С этими словами Беатрикс повернула коня и поскакала к воротам, а перед притихшей толпой остался тяжело раскачиваться вогнанный в доски меч-двуручник.

– Стража! Взять его! – вступил в свои права Ниссагль. Дворцовые лучники двинулись к Алли. Маренец изменился в лице:

– Вьярэ! Ты собираешься отдать меня смердам?! – сбился он на родное наречие. – Ты с ума сошла! Из-за жалкой девчонки! Из-за жалкой девчонки, которая сама же вертела передо мной хвостом! Вьярэ! Опомнись! Вьярэ! Да Вьярэ же! – Он расширил глаза в полнейшем и искреннейшем недоумении.

Но королева даже не обернулась, зато лучники близились, и под плоеным шелком хламиды у Алли обнаружился меч. Он встал в позицию, выставив перед собой темный узкий клинок.

– Так чума же на ваши головы! – прошипел, не разжимая побелевших губ. Лучники поднимались к нему по лестнице с двух сторон, выставив вздыбленные щиты и опустив забрала.

– Вперед, вперед, – шептал Ниссагль, потирая ладони, зрачки у него азартно блестели, он покусывал нижнюю губу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});