Девушки из Шанхая - Лиза Си

Она кивает мужчине, подметающему улицу перед своим магазином. Тот отворачивается, боясь, что мы попросим его о пожертвовании.

— Когда старик отправился в Китай повидаться с родителями, я поехала с ним, — продолжает Иен-иен. Я много раз слышала эту фразу, но теперь воспринимаю ее совсем по-другому. — Пока он путешествовал по Китаю, скупая товар, я жила в его деревне. Не знаю, на что он надеялся, оставляя меня со своим семенем внутри: что я все это время буду лежать, задрав ноги, чтобы сын не выпал? Как только он уехал, я отправилась бродить по деревням. Я говорю на сэйяпе, значит, должна быть родом из «четырех областей», так? Я искала деревню с ивами и прудом. Но дома своего я не нашла, а мой сын так и не увидел свет. Я много раз беременела, но ни один из младенцев не выжил. Возвращаясь в Лос-Анджелес, мы каждый раз сообщали, что в Китае я родила ребенка и оставила его с родителями мужа. Так нам удалось привезти сюда дядюшек. Моим первым бумажным сыном был Уилберт. Ему было восемнадцать, но мы сказали, что ему одиннадцать, чтобы сходилось с документами — в них говорилось, что он родился в год после землетрясения. Следующим был Чарли. С ним было просто. В тот год мы ездили в Китай, так что у меня были документы на сына, рожденного в 1908 году, а Чарли как раз этого года рождения.

Моему свекру понадобилось много времени, чтобы его урожай созрел, но ему было чего ждать: теперь он пользуется дешевой рабочей силой и набивает карманы.

— А Эдфред? — Иен-иен смеется. — Он же сын Уилберта, знаешь?

Нет, я не знала. До недавнего времени я полагала, что все эти люди — братья Сэма.

— У нас был документ на ребенка, рожденного в одиннадцатом году, — продолжает Иен-иен. — Но Эдфред родился только в восемнадцатом. Когда мы его сюда привезли, ему было шесть, но в документах говорилось, что ему тринадцать.

— И никто ничего не заметил?

— Они не заметили, что Уилберту не одиннадцать, — пожимает плечами Иен-иен, как бы предлагая признать тупость иммиграционных инспекторов. — Мы сказали, что Эдфред голодал в Китае, поэтому очень мал для своего возраста. Инспекторам очень понравилась мысль, что он плохо питался: они сказали, что теперь, в правильной стране, он будет расти как на дрожжах.

— Как все сложно.

— Все и должно быть сложно. Ло фань стараются избавиться от нас, постоянно меняя законы. Но чем сложнее правила, тем проще их обойти. — Она делает паузу, чтобы я могла обдумать услышанное. — У меня было всего двое своих детей. Мой первый сын родился в Китае. Мы привезли его сюда и чудесно жили вместе. Когда ему исполнилось семь лет, мы отвезли его в деревню, но у него был американский желудок, не деревенский. Он умер.

— Соболезную.

— Это было давно, — почти равнодушно замечает Иен-иен. — Я долго пыталась понести еще одного сына. Наконец-то — наконец! — я забеременела. Старик был счастлив. Мы оба были счастливы. Но счастье не меняет судьбу. Акушерка, принимавшая Вернона, сразу сказала, что что-то не так. Она сказала, что такое случается, если мать уже немолода. Когда он родился, мне было за сорок. Ей пришлось воспользоваться…

Она останавливается у магазина, торгующего лотерейными билетами, и ставит на землю пакеты, чтобы изобразить жестом щипцы.

— Она вытащила его из меня этой штукой. Его головка была помята, когда он родился. Акушерка пыталась прижать ее то с одной, то с другой стороны, но…

Она вновь поднимает свои пакеты.

— Когда Верн был маленьким, старик захотел снова поехать в Китай, чтобы получить еще одного бумажного сына. У нас еще оставался один документ. Я не хотела ехать. Мой Сэм умер там в деревне, и я не хотела, чтобы мой новый сын тоже умер. Но старик сказал, чтобы я не волновалась, ребенок все время будет со мной. Так что мы поехали в Китай, забрали Эдфреда, сели на лодку и вернулись сюда.

— А Верн?

— Знаешь, что говорят про браки? Даже слепой может жениться. Даже дурак может жениться. Даже парализованный может жениться. У всех у них одна задача — получить сына.

Она смотрит на меня снизу вверх — жалкая, как птичка, но с характером, твердым, как нефрит.

— Кто позаботится о нас со стариком в загробной жизни, если твоя сестра не родит ему сына? Если она не сможет, Перл, то придется это сделать тебе, пусть даже это и будет бумажный внук. Вот почему мы вас здесь держим. Вот почему мы вас кормим.

Моя свекровь входит в галантерейный магазин, чтобы, как обычно, купить лотерейный билет — эту вечную надежду всех китайцев. Моя голова идет кругом.

* * *

С трудом дождавшись возвращения Мэй, я уговариваю ее отправиться со мной в Чайна-Сити, где Сэм работает на стройке. Там я пересказываю им историю Иен-иен. Они не удивлены.

— Либо вы меня не слушаете, либо я недостаточно ясно выражаюсь. Иен-иен рассказала, что они не раз ездили к старику на родину и навещали его родителей. Он всем говорит, что родился здесь, но почему тогда его родители живут в Китае?

Сэм и Мэй переглядываются и вновь смотрят на меня.

— Может, он родился, пока его родители жили здесь, после чего они уехали в Китай? — предполагает Мэй.

— Возможно, — соглашаюсь я. — Но если он родился здесь и прожил здесь почти семьдесят лет, то почему он так плохо говорит по-английски?

— Потому что он почти не выходит из Чайна-тауна, — отвечает Сэм.

Я качаю головой:

— Сам подумай. Если он родился здесь, почему он так предан Китаю? Почему он разрешает нам с Иен-иен ходить на пикеты и собирать деньги в помощь Китаю? Почему он все время повторяет, что хочет вернуться «домой»? Почему он так отчаянно за нас держится? У него есть гражданство. А если это так, то мы…

Сэм встает:

— Надо выяснить правду.

Мы застаем Старого Лу на Спринг-стрит, в магазинчике, торгующем лапшой. Он ест чайные кексы и пьет чай с друзьями. Увидев нас, он встает и идет нам навстречу:

— Что вам надо? Почему вы не на работе?

— Надо поговорить.

— Не сейчас. Не здесь.

Но мы не собираемся уходить, не получив ответы на свои вопросы. Боясь, что наш разговор услышат, Старый Лу отводит нас к киоску, стоящему в отдалении. С той драки прошло уже несколько месяцев, но Чайна-таун продолжает сплетничать о ней. Старый Лу пытается проявлять дружелюбие, но между ним и-Сэмом, не желающим тратить время на любезности, до сих пор существует неловкость.

— Вы родились в деревне Вахун, так?

Старик щурит свои змеиные глаза:

— Кто вам сказал?

— Не важно. Это правда? — спрашивает Сэм.

Старик молчит. Мы молча ждем ответа. Вокруг раздается смех, болтовня и стук палочек о тарелки. Наконец старик крякает.

— Здесь все лгут, не только вы, — говорит он на сэйяпе. — Взгляните на тех, кто сидит в ресторане. Взгляните на тех, кто работает в Чайна-Сити. Взгляните на тех, кто живет в нашем квартале или в нашем доме. Каждый здесь что-нибудь скрывает. Я скрываю, что родился не в Америке. Землетрясение и пожар в Сан-Франциско уничтожили все записи о рождении. В то время мне было тридцать пять. Как и многие другие, я пошел к властям и сказал, что родился в Сан-Франциско. Я не мог этого доказать, но и они не могли доказать обратное. Так я получил гражданство… бумажное гражданство. Так же, как и ты — мой бумажный сын.

— А Иен-иен? Она ведь тоже приехала сюда до землетрясения. Она-то как получила гражданство?

Старик кривится от отвращения:

— Она — фужэнь. Она не умеет лгать и хранить секреты. Это очевидно, иначе бы вас здесь сейчас не было.

Сэм трет лоб, пытаясь осмыслить услышанное.

— То есть если кто-нибудь обнаружит, что вы на самом деле не гражданин Америки, тогда Уилберт, Эдфред…

— Да, все мы, в том числе и Перл, окажемся в беде. Вот почему я вас так держу. — Он сжимает руку в кулак. — Не должно быть ни одного шанса на ошибку. Ничто не должно просочиться.

— А я? — нерешительно спрашивает Мэй.

— Верн родился здесь, так что ты, дорогая Мэй, жена настоящего гражданина. Ты приехала сюда легально, и ты в безопасности. Но тебе следует оберегать сестру и ее мужа. Один донос — и их вышлют. Нас могут выслать всех, кроме тебя, Верна и Пань-ди — хотя я уверен, что ребенок должен следовать за своими родителями. Я верю, Мэй, что ты проследишь, чтобы этого не произошло.

Мэй бледнеет:

— Но что я могу сделать?

Старый Лу слегка улыбается, и его улыбка впервые не кажется мне безжалостной.

— Не переживай, — говорит он и поворачивается к Сэму. — Теперь мы знаем все секреты друг друга. Мы связаны навеки, как настоящие отец с сыном. Мы вдвоем должны защищать не только друг друга, но и дядюшек.

— Почему вы выбрали меня, а не одного из них? — спрашивает Сэм.

— Сам знаешь. Мне надо, чтобы после моей смерти кто-то заботился о моих предприятиях, моем родном сыне и почитал меня, потому что Верн не сможет. Я знаю, ты считаешь меня жестоким человеком и, наверно, не веришь мне, но я в самом деле считаю тебя заменой своему сыну. Ты всегда будешь для меня старшим, первым сыном — вот почему я так строг с тобой. Я пытаюсь быть настоящим отцом! Я отдам тебе все, но ты должен пообещать мне три вещи. Во-первых, перестань планировать побег. — Он поднимает руку, чтобы предупредить наши протесты. — Не трудитесь отрицать это. Я не глуп, я вижу, что происходит в моем доме, и я устал от постоянной тревоги по этому поводу.