Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861) - Мишель Ламарш Маррезе

Марта в своем дневнике снова возвращается к этой теме: «Очень часто можно услышать разговор двух молоденьких, хорошеньких, глупых и кокетливых женщин, беседующих между собой о продаже земель, душ (крепостных)… или о делах госпожи такой-то в Сенате, хороши они или нет, о ее овсе, пшенице, ячмене и т.д., выгодно проданном в этом году…»{432}

В конце XVIII в. французский дипломат Шарль Массой тоже выразил изумление поведением русских женщин — правда, довольно неодобрительное. По его словам, в царствование Екатерины II «женщины заняли при дворе такое первенствующее положение, которое принесли с собой и в общество, и в собственные дома». Еще больше возмутила Массона деятельность дворянок в провинции. «В деревне мужеподобие женщин еще заметнее, — писал он. — Женщины вдовые или незамужние оказываются в таком положении, когда им приходится брать на себя управление имениями, обитатели которых являются их собственностью… Итак, они занимаются делами, никак не подходящими их полу»{433}.

Признавая, что дворянки иногда выступали в роли управляющих имениями, современные историки тем не менее усвоили логику рассуждений Щепкиной. Они считают, что у себя в усадьбах женщины ведали домашним хозяйством и садом, а их мужья руководили покупкой земли и занимались управлением в целом{434}.[160] Я же, напротив, покажу, что владение собственностью и формы землевладения вынуждали женщин заниматься делами имений еще продолжительное время после того, как их мужья освободились от обязательной службы. Конечно, длительное отсутствие мужчин, находившихся на военной службе, было одной из причин, по которым женщины вели дела в поместьях — так же, как европейские дворянки в более ранний период{435}. Но Щепкина не задалась вопросом, не могло ли законное владение собственностью вдохновлять женщин на эти занятия; она также не усомнилась в том, что дворяне-мужчины, избавившись от бремени государственной службы, воспользовались свободой, чтобы разъехаться по своим губерниям. Но на самом деле дворяне по-прежнему отсутствовали в поместьях, а характер землевладения в России и правовой статус женщин как самостоятельных владелиц собственности приводили к тому, что помещицы неизбежно становились распорядительницами всех дел, касающихся их собственных и семейных земель. Многие русские люди в эпоху крепостного права вовсе не считали управление крупными имениями чисто мужским занятием и видели в руководстве делами поместья логическое продолжение обязанностей по ведению домашнего хозяйства.

Разделение труда в имении

Несмотря на то что в семейной жизни дворянства в императорской России четко выделялись отдельные мужская и женская сферы, управление поместьем являлось общим делом, требовавшим внимания и мужа, и жены. Во многих дворянских поместьях, несомненно, царило традиционное разделение обязанностей. Описывая жизнь в имении своих родителей, Мария Николева рассказывала, что ее отец «любил хозяйство и был хорошим агрономом-практиком», а мать тем временем занималась «женской половиной хозяйства»{436}. Интересно, что в мемуарах XIX в., повествующих о жизни в сельских усадьбах, так же часто предстают женщины, принимающие решения о покупке земли и руководящие крупными имениями, как и хозяйки, ограничивающиеся только домашними хлопотами. Многим русским дворянкам в определенный момент их жизни необходимость диктовала заниматься и ценами на рожь, и пограничными спорами с соседями, а не только беспокоиться об одежде и обучении детей.

Однако, как в случае с Ариной Власьевной, типичная дворянка никогда «своими руками ни до чего не прикасалась». Для всех дворянок, кроме самых бедных, занятия домашним хозяйством означали присмотр за работой дворовых людей, а не самостоятельный труд по дому. Николева признается, что руководство «женской половиной» хозяйства на практике сводилось к поручению большей части работы энергичной ключнице Федоре: «На ее руках были кладовые, разные припасы и заготовления по дому; все зависело от нее». При всех этих обязанностях Федора умудрялась еще растить саму Николеву и ее сестер{437}. Другой мемуарист писал, что его мать не интересовалась ни домом, ни поместьем и доверила все свои дела старосте, садовнику и ключнице{438}.

Длительные отлучки мужей из имений не оставляли многим женщинам иного выхода, как брать на себя дополнительную ношу управления землями мужа. Даже после отмены обязательной пожизненной службы в 1762 г. дворяне продолжали служить государству и месяцами, а то и годами не показывались у себя в имениях{439}. Оживленная переписка между супругами проливает свет на чрезвычайно важную роль дворянских жен в сохранении экономической жизнеспособности семьи[161]. В своих письмах мужчины описывали тяготы военной службы, а кроме того, из этих документов явствует, что жалованья им вечно не хватало, и дворяне, нуждаясь в дополнительных средствах из доходов с имений, обращались к женам за материальной поддержкой[162]. В конце XVII в. княгиня Хованская распоряжалась делами мужа в Москве и часто подавала челобитные по поводу сокращения сроков его военной службы{440}. Если не хватало доходов с имений, то женщинам случалось добывать средства для мужей из других источников. Так, в 1717 г. Стефанида Хоненева заложила свое приданое, состоявшее из семи крестьянских дворов с землей, за триста рублей. В закладной она объявила, что посылает эти деньги мужу на покупку провианта и лошадей{441}.

Письма Екатерины Румянцевой дают редкую возможность взглянуть на повседневную деятельность русских дворянок и понять ту досаду, которую, вероятно, испытывали многие из них, в одиночку неся ответственность за семейные дела. Во время своей долгой военной службы в царствование Екатерины II фельдмаршал граф Румянцев предоставил жене спасать семью от разорения совершенно одной. Графине Румянцевой, вероятно, приходилось еще хуже, чем многим другим женщинам, потому что муж не отвечал взаимностью на ее любовь и много лет не хотел жить с ней вместе; впрочем, материальные проблемы, с которыми она сталкивалась, были такими же, как у всех. Она писала письмо за письмом, упрекая мужа, бросившего ее на произвол судьбы. «Я клянусь, что ежели уедешь безо всякого определения, — писала она по поводу их дальнейшей совместной жизни, — то, собрав все крепости, письма и все, что в доме есть, с описью отдам твоим близким, потому что я не хочу этого более на себе иметь, что все твое в моих руках будет, а ты будешь ездить со своею полюбовницею да веселиться, а я здесь плакать… да в долги входить»{442}. В ответ на его требование денег она писала, что ей уже нечего заложить{443}, и предупреждала, что, если ей придется пожертвовать ради него единственной оставшейся у нее деревней, муж лишит ее с детьми последнего куска хлеба{444}. В письмах графини рассказывается о неурожае на их землях, о попытке увеличить доходы, заведя ткацкую фабрику. Она несколько раз возвращалась к мысли устроить фабрику в одной из деревень: «От нее бы польза могла быть… Первое, [хорошего] директора надобно; другое, построить фабрику особую, на что я уже и лесу велела вывозить»{445}. Другой постоянной темой ее писем были жалобы на то, как дорого обходятся раздельные хозяйства живущих порознь супругов и как ей трудно управлять поместьями без должной помощи. «Дом наш — это свеча с двух концов горит, на два дома живем, везде расход, а за расходами никто не смотрит»{446}. Кроме долгов Румянцева жаловалась мужу на конфликты с крестьянами, не желавшими исполнять те распоряжения, которые он передавал через жену{447}. Когда Румянцев хотел разрешить крестьянам одной деревни перейти с барщины на оброк, жена ему отсоветовала. Она считала, что будет не только трудно взимать эти платежи, но и все деревенское хозяйство развалится, а зерна станут собирать еще меньше{448}.

Многие дворянки, подобно Румянцевой, смотрели на управление хозяйством как на тяжкое бремя и были бы только рады переложить на мужчин своей семьи ответственность и за сбор оброка, и за решения, на что лучше потратить хозяйственные деньги. Бывало, что помещицы, да и помещики, вместо того, чтобы самим иметь дело с жадными управляющими и непокорными крестьянами, давали кому-нибудь из родственников доверенность, позволявшую распоряжаться их имуществом и даже его продавать. Замужние женщины часто передавали контроль над своими имениями мужьям, как поступила княгиня Гагарина в 1819 г., унаследовав три тысячи душ от отца, графа Орлова{449}. Анна Лелонг хвалила тетку, доверившую поместье умелым рукам брата{450}. Однако женщинам нередко случалось обнаруживать, что они напрасно доверились родственникам. Княгиня Урусова, когда ее муж ушел воевать в Крымскую войну, впервые сама занялась делами имения и пришла в ужас от того, как хозяйствовал ее супруг{451}. В таких случаях разочарованная жена могла отозвать доверенность, данную мужу: Федосья Оголевцева, пройдя все положенные законом этапы, в 1854 г. поместила в «Московских ведомостях» объявление, гласившее, что муж больше не имеет права заключать сделки от ее имени{452}. Но хотя женщины имели законное право вернуть себе контроль над имуществом, мужчины не отдавали его без борьбы. С.Т. Аксаков в «Семейной хронике» привел историю кузины своего деда, молодой женщины, которая безрассудно вышла замуж и передала свои обширные земли мужу. Тот «наделал чудеса по устройству имения жены своей», однако вскоре выяснилось, что он жестокий хозяин, обижает крестьян и восстановил против себя соседей-помещиков. Лишь при помощи двоюродного брата молодая женщина сумела спастись от мужа и вернуть себе власть над имением{453}.