Плач - Кристофер Сэнсом

– Да. И я обещаю, что не допущу, чтобы тебя впутывали дальше.

– Я почувствовал что-то нехорошее по вашему лицу, когда спустился. И Тамасин тоже. Вы сказали, у кошки девять жизней… Что ж, это уже может оказаться ваша девятая. Да и моя тоже.

– Я обязан королеве.

– Все дело в украденном камне? – Помощник искоса взглянул на меня. – Если так… В любом случае я приду. И не скажу Тамасин, хотя мне это не нравится.

– Да, это нужно держать в тайне.

Барак кивнул, после чего снова серьезно посмотрел на меня:

– Но помните: жизней только девять.

* * *

«Ложь, ложь…» – думал я, подходя к конторе Билкнапа, расположенной примерно напротив моей. Тут сзади послышался голос: кто-то позвал меня. Я раздраженно обернулся – что еще? – и, к своему удивлению, увидел Филипа Коулсвина, которого видел на сожжении, юриста, отстаивающего интересы брата Изабель Слэннинг. Я приподнял шапку.

– Брат Коулсвин, дай вам Бог доброго дня! Вы не были на службе в Грейс-Инн?

– Я хожу в свою местную церковь, – ответил мой коллега несколько скованно.

«Не иначе, к какому-нибудь радикально настроенному викарию», – подумал я.

– Я пришел сюда после службы, так как хотел с вами поговорить, – произнес тем временем Филип.

– Очень хорошо. Зайдемте ко мне? Это совсем рядом. Хотя у меня назначена другая встреча… – Я взглянул на закрытое ставнями окно Билкнапа. – Я не могу задерживаться надолго.

– Это не займет много времени.

Мы пошли ко мне в контору. Я отпер дверь и ввел Коулсвина в свой кабинет, скинул робу и предложил ему сесть. Он помолчал, глядя на меня своими чистыми голубыми глазами, а потом неуверенно сказал:

– Случается, сержант Шардлейк, что дело доходит до той точки, когда полезно конфиденциально поговорить с представителем противной стороны. – Он в нерешительности помолчал. – Если вы, как и я, считаете, что этот представитель хотел бы избежать необязательного раздувания конфликта.

– Дело о завещании миссис Коттерстоук?

– Да. Когда мы встретились позавчера, сержант Шардлейк, на том ужасном мероприятии на Смитфилдской площади… – Филип пару раз моргнул. – Я подумал: вот честный человек.

– Спасибо, брат. Но, строго говоря, честность означает, что мы должны представлять наших клиентов, какими бы трудными они ни были. Их желания должны быть на первом месте.

– Я знаю. Но разве это не по-христиански – уладить конфликт, когда это возможно?

– Если это возможно. – Мне вспомнились слова Гая, что некоторые конфликты не могут быть улажены, и слова Изабель о брате: «Если б вы знали, какие страшные вещи он совершил». – Я выслушаю, что вы хотите сказать, – добавил я. – И обещаю, ваши слова не выйдут из этих стен.

– Спасибо. В среду у нас осмотр стены с росписью. Вашему эксперту, конечно же, будет дано задание найти способы, как картину можно снять, не повредив.

– В то время как ваш, вероятно, скажет, что ее снять невозможно.

– Мой эксперт – честный человек.

– Как и мой.

– Не сомневаюсь.

Я улыбнулся:

– И все же оба работают, согласно данным им указаниям, за деньги. Боюсь, наиболее вероятный исход – патовая ситуация.

– Да, – согласился Коулсвин. – Такова природа системы. – Он вздохнул. – И потому плата экспертам будет добавлена к счету, и вырастет долг, и прибавится бумажной работы.

– Что говорит пословица? – криво усмехнулся я. – «Много писанины, мало содержания».

– Да.

И тут мой коллега рассмеялся. Думаю, он не хотел этого, а просто не выдержал неловкости. От этого его лицо, до того серьезное, стало совсем мальчишеским, и я обнаружил, что тоже смеюсь. Мы оба замолкли одновременно и с виноватым видом посмотрели друг на друга.

– Мы не можем остановить их свару, – сказал я, – хотя я был бы рад избавиться от этого дела. Скажите, между нами, мастер Коттерстоук так же ненавидит миссис Слэннинг, как она его?

Филип печально кивнул:

– Для Эдварда Коттерстоука высшее удовольствие – рассказывать мне, какая вредная, порочная и злобная женщина его сестра. И еще он называет ее предательницей, папской католичкой, которая втайне исполняет старые обряды. Меня познакомили с ним через мой церковный приход, я сейчас только что от него. – Коулсвин приподнял брови. – Мои обращения к его христианскому милосердию остались неуслышанными.

Я сочувственно кивнул:

– А миссис Слэннинг говорит мне, что ее брат – еретик и что она была бы счастлива увидеть его на костре. – Помолчав, я добавил: – И, боюсь, вас тоже.

Мой собеседник нахмурился:

– В наше время им бы лучше придержать языки. – Глубоко вздохнув, он посмотрел на меня: – Эдвард Коттерстоук не слушает никаких доводов. Его жена умерла, но я знаю, что его дети пытались отговорить его от тяжбы с сестрой. Безуспешно.

– Изабель – бездетная вдова, но даже будь у нее семья, сомневаюсь, что дети могли бы повлиять на нее тоже. Скажите, мастер Коулсвин, у вас нет какой-либо догадки, почему они так ненавидят друг друга?

Филип погладил свою короткую бородку.

– Нет. Эдвард только говорит, что его сестра с детства была злобным созданием. И все же, хотя ему нравится ее ругать – а мы с вами оба видели, как они стоят в суде, гневно сверкая глазами друг на друга, – у меня такое чувство, что Эдвард в некотором роде боится своей сестры. – Он немного помолчал. – Вы, кажется, удивлены, брат?

– Только потому, что миссис Слэннинг произнесла некоторые слова, заставившие меня думать, что она боится его. Как странно…

Хотя это было явное злоупотребление доверием, теперь я был уверен в честности Коулсвина и решил рассказать ему про упоминание Изабель каких-то загадочных вещей, совершенных Эдвардом. Он покачал головой.

– Не могу представить, что бы это могло значить. Мастер Коттерстоук – вполне почтенный гражданин.

– Как и миссис Слэннинг. А вас не поразила странная формулировка в старухином завещании? Это особое упоминание о картинах.

– Да. Она как будто хотела спровоцировать ссору между детьми, посмеяться над ними из могилы. – Мой коллега поежился.

– Она, должно быть, знала об их взаимной неприязни. Возможно, не только двое в этой семье ненавидели друг друга из-за бог знает какой старой обиды, а все трое – и мать тоже, – мрачно закончил я.

– Возможно. Но мне ничего не известно об их молодости. Знаю только, что их отец, мастер Джонсон, который на картине, умер вскоре после того, как его изобразили там. И что их мать вскоре снова вышла замуж, за Коттерстоука, который взял на себя бизнес ее прежнего мужа, но тоже вскоре умер и оставил все своей вдове. Других детей у нее не было, и Эдвард с Изабель взяли фамилию отчима.