Чужая игра - Андрей Таманцев

— А если мешок порвется или его, не дай бог, пулей заденет? — полюбопытствовал Артист.

— У этой ткани есть одна интересная особенность... — как на лекции, пояснил спецназовец, — дырки от, скажем, пули затянутся в доли секунды. Ты ее хоть топором руби, ей все будет нипочем. Российское ноу-хау, гордись! По секрету, такую ткань сейчас наши диверсанты используют для надувных лодок.

— Класс! — цокнул в восхищении Артист. — Вот бы штаны сшить! Ну теперь я спокоен! Понесли, что ли?..

Мы положили бочку на лаги и потащили ее к вертолету.

Через минуту наша «вертушка» с сорокакилограммовым грузом бактериологической смерти на борту уже летела по направлению к полигону «Гамма».

Все, кто находился сейчас в вертолете, были конечно же опытными людьми. Я ни в коей мере не сомневался в уровне подготовки тех, кто еще недавно участвовал в нашем захвате, отличные ребята подросли. Но все-таки считал, что нашей пятерке по слаженности и умению действовать в самых запутанных ситуациях не было равных. И это мое убеждение было еще одним доводом в пользу того, чтобы мы тоже сопровождали чертову бочку, доставившую нам за последние дни так много хлопот.

А вообще-то был и еще один довод в пользу того, чтобы оказаться в этом вертолете. Я не стал выкладывать его Константину Дмитриевичу, но он оставался где-то в глубине моей подкорки. Константин Дмитриевич мог бы его и не понять, а я вспоминал об этом самом доводе уже не один раз: конечно, контейнер с опасным штаммом отодвинул на задний план все наши личные дела и проблемы, но и забыть о том, что у нас всех пятерых на берегу Волги остались вещи, документы, наши с Мухой машины, я просто не мог. Поэтому и сидела в голове мысль о возвращении к тому месту, где все для нас началось, — мы как раз этим сейчас, пускай и косвенно, но занимались...

Но Голубков, казалось, читал мои мысли — он наклонился к моему уху, чтобы перекричать шум лопастей вертолета, и спросил:

— Слушай, Сергей, а может, мы вас все-таки высадим где-нибудь в районе вашего лагеря, а? Это ведь не дело, что все ваше добро там столько времени без присмотра...

— А почему вы думаете, что наши вещи и документы могут быть там? Я, Константин Дмитриевич, наоборот, уверен в обратном: те бандиты, у которых мы побывали в гостях, наверняка их сразу же к рукам прибрали. У меня же тачка приличная была, уж мимо нее они вряд ли прошли! И потом, незачем им было там следы оставлять: ни за собой, ни за нами. Они же как думали: возьмем, мол, этих лохов, припугнем, а если что — замочим. Нет, наши вещички наверняка вместе с нами тогда в дом к этому Султану увезли. Хотя... — Я перегнулся через генерала к Мухе: — Олег, ты когда в гараже чеченский «лендровер» смотрел, мою тачку там случайно не видел?

— Не, командир, ее там точно не было, — уверенно ответил Муха, — иначе я бы ее взял, а не «лендровер» этот.

«Интересно, — подумал я, — а куда же ее тогда чечены погнать могли? Во дворе ее тоже не было, в учебном лагере — тем более... Может, у них в самом городе какая-нибудь запасная „малина“ имелась? А вот это выяснить как раз не мешало бы... Но это после того, как мы контейнер вернем; не след о своем барахле думать, когда тут такое дело еще не закончено...»

— Ну что, Сережа, о чем задумался? — прервал мои мысли генерал.

— Да так, ерунда всякая... — отделался я от ненужного сейчас разговора. — Лучше объясните мне, как же так могло получиться, что вам этих орлов подарили. — Я кивнул в сторону спецназовцев.

— А вот это, Сергей, большой секрет... — Голубков улыбнулся. — Надеюсь, ты не против того, что они нам помогают? Уверен, что после конца операции вы всегда успеете с ними славой поделиться... А может, так дело повернется, что когда-нибудь еще вместе поработать придется.

— Ну что ж, мы не против. Ребята отличные. А насчет славы... Константин Дмитриевич, мы ж не славы ради, сами, чай, знаете!

— Да знаю, знаю! — успокоил меня Голубков. Да и то сказать, кто-кто, а он знал всех нас как облупленных.

Слава... Эта штука очень опасна для молодой, неопытной души... Сколько хороших людей предали из-за нее самих себя! Сколько судеб она поломала, сколько биографий вывернула наизнанку! Стремиться к славе — значит хотеть всеобщей известности, ждать от незнакомых тебе людей поклонения и любви. Но никому из нас это не нужно, достаточно того, что нас любят и уважают те, кого мы сами тоже любим и уважаем. Взять хотя бы нашу пятерку: разве станем мы доверять друг другу больше, если о наших подвигах станут писать в газетах? Конечно же нет. Я даже больше скажу: таким профессионалам, как мы, слава только помешает делать свою работу. «Бойцы невидимого фронта» — так часто говорят о разведчиках. О нас такое тоже можно было бы сказать. Хотя... возможно, допускаю, что Артист, например, может и хотел бы прославиться. Но только на сцене! А это уже совсем из другой, как говорится, оперы.

Нет, слава — это точно не для нас; слава — это гордыня, один из самых страшных смертных грехов. Конечно, можно гордиться своей Родиной, детьми, профессией — но только не самим собой; все это суета сует...

Но я так и не успел додумать эту тему до конца хотя и обнаружил неожиданно для себя, что они меня очень волнуют...

— Подлетаем к заданному квадрату, — услышали мы усиленный микрофоном голос пилота «вертушки». — Готовность пять!

Слово «пять» означало, что через пять минут мы будем в точке высадки. Спецназовцы по привычке ощупали себя, проверяя свое снаряжение. Нам, у кого не было ничего, кроме собственной одежки, достаточно было просто привести в порядок свои мысли, чтобы в любой момент быть готовыми к любым событиям.

Вертолет сделал два крутых виража над местом высадки, а затем, резко клюнув носом, быстро пошел на посадку. По тому, как действовал летчик, нетрудно было догадаться, что он наверняка прошел Афганистан или еще какую-нибудь «горячую точку»: именно так можно было избежать прицельного обстрела при посадке; и пусть сейчас по нас никто не стрелял, привычка действовать по-боевому укоренилась в летчике навсегда. Это, кстати, может взять на заметку любой интересующийся: хороший пример к разговору насчет того, почему обстрелянный солдат всегда гораздо лучше необстрелянного...

Мы сели прямо на полигоне — об этом легко можно было догадаться, посмотрев в иллюминатор вертолета. Наша «вертушка» стояла на краю большого пустыря, по дальней стороне которого шла густая стена колючей проволоки. Метрах в двухстах от нас стояли несколько двух— и трехэтажных кирпичных домов. Людей нигде видно не было В иллюминаторе напротив я увидел два ржавых остова, некогда бывших «Уралами» — трехосными грузовиками, которые обычно использовались различными армейскими службами в качестве тягачей. Их помятые, с выбитыми стеклами кабины красноречиво говорили о том, что полигон уже давно законсервирован — иначе этот лом не торчал бы здесь вот так, на самом виду. Невдалеке, свесив лопасти, стоял Ми-8, сиял свежей краской, но я не удивился. Несмотря на майские дни, зелени на полигоне было совсем немного; земля тут была голой и какой-то серо-сиреневой, словно ее многие годы подряд регулярно поливали какой-нибудь особо едкой химией.

«Да, об экологии здесь никто и никогда не думал. Умертвили местные спецы природу-мать, и видно сразу — постарались на славу. Экспериментаторы, мать их! Теперь здешняя местность годится лишь на натуру для съемок фильма о конце света...» — мелькнуло у меня в голове. Но самым странным и пугающим было отсутствие людей, здесь должна быть и обслуга, и подразделение охраны.

— Майор, бери своих ребят, и прочешите все вокруг, — приказал Голубков, — надо найти хоть кого-нибудь из местного начальства, чтобы оформить все честь по чести. А я пока тут со своими людьми у контейнера останусь. Связь через летчика будем держать.

— Есть найти начальство! — повторил приказ Жуков. — На выход, вперед! — крикнул он своим и первым спрыгнул на жуткую землю полигона «Гамма».

* * *

Леонид Иванович Савченко сидел на втором этаже штаба «Гаммы», в кабинете, который еще недавно принадлежал коменданту полигона генерал-майору Иконникову. Он поджидал, когда техники подготовят к вылету его личный вертолет.

Ему уже сообщили о неожиданной смерти генерала Степанова, и сейчас Савченко напряженно размышлял о том, кто теперь займет освободившееся место. Конечно, было бы неплохо, если бы должность замминистра досталась ему, но Леонид Иванович понимал, что в свете чуть ли не разразившегося на весь мир скандала ему этот пост вряд ли светит.

«Эх, на своем бы кресле усидеть... — подумал он. — Интересно, сам генерал из жизни ушел или ему помогли? Как-то уж очень странно все случилось... А ведь теперь за полигон отвечать некому будет, — мелькнула у него неприятная мысль, — один я из руководства остался, стало быть, с меня и все взятки...»

Эта последняя мысль настолько поразила его своей очевидностью, что у Савченко сразу закололо в области сердца. Невроз передался и в руки: они сразу вспотели и начали заметно подрагивать мелкой, неприятной дрожью.