Соня рапортует - Рут Вернер

27 апреля 1936 года в клинике «Опека» по адресу: Варшава, Хмельна, 35, родилась моя Янина. Это был здоровый, прелестный ребенок. 1 мая, когда Нине исполнилось четыре дня и ее принесли ко мне в комнату для кормления, с улицы внезапно донеслась музыка. «Интернационал»! Незаконная демонстрация! Я встала и с ребенком на руках подбежала к окну.

Вдруг на плечо мне легла чья-то рука. Это была главврач, доктор Украинчик. Она посмотрела вниз, на улицу, и тихо сказала: «Там мои дочери».

В последующие годы я иногда спрашивала себя, не нашли ли ее девочки свой конец в Варшавском гетто?

Рождение Нины обошлось благополучно. В день очередного выхода в эфир я смогла покинуть клинику и добавила к своей ночной радиограмме короткое известие о том, что у меня родилась дочка.

Из письма родителям, 14 мая 1936 года

«…Вы просто не можете себе представить, какое это блаженство: вернуться из города и увидеть в лесу перед домом детскую колясочку…

…Миша в восторге от сестренки и радуется, когда я с ним. Сегодня я ему говорю: «Ладно, давай полентяйничаем». А он: «Что такое лентяй, я знаю, но при чем здесь чай?» Олло — чудесная помощница и без ума от Янины.

Рольф по горло занят конкурсной работой, которую он делает для другого архитектора. Так что славы тут не предвидится, но, во всяком случае, будут какие-то деньги».

Присутствие Олло избавило меня от огромного нервного напряжения. Как часто во время моей работы в Китае жила я в тревоге и волнении за Мишу, а ведь теперь у меня на руках было двое. Однако на этот раз вспыхнул конфликт, масштабов которого я тогда еще не сознавала.

Вот что писала я родителям:

Май 1936 года

«…Миша привык исключительно ко мне и ни в какую не желает признавать Олло. Нередко он предлагает ей вернуться назад, в Лондон, так как теперь Олло часто возится с ним вместо меня. Он ревет, грубит, но моментально начинает сиять, как только я вхожу в комнату. Дело дошло до того, что Олло в конце концов ударилась в слезы. Еще бы: она нарадоваться не могла на этого ребенка, а сейчас не может завоевать его любовь».

Как выяснилось, в Польше свидетельство о рождении выдается только крещеным детям, так что пришлось нам с Яниной отправиться в церковь. Юргена, навестившего нас в июле 1936 года, я упросила быть крестным отцом, а крестной матерью стала Олло. Мы смеялись до упаду, когда обнаружили, что в церкви переврали профессию Юргена: вместо «статистик» написали «статист».

В день моего возвращения с Яниной из клиники домой нас ожидала еще одна большая радость. В гости к нам приехал Вальтер из Шанхая. У него был отпуск, который он проводил в Европе, и несколько дней Вальтер прожил у нас. Я не расспрашивала его о подробностях работы, да и он не задавал мне вопросов. Мы говорили о политическом положении в Шанхае и Польше, он рассказывал о знакомых. Приятная была встреча. После этого я его больше не видела.

В случае со вторым «контактом», установленным мною по поручению Центра (это было еще до рождения Янины), речь шла о группе товарищей в Данциге. Я несколько раз ездила к ним, а зимой 1936 года получила задание на несколько месяцев перебраться в Данциг, чтобы лучше помогать группе. Сообщения от группы Центру и наоборот я передавала и раньше.

В конце 1936 года Данциг официально еще был «вольным городом».

Практически, однако, эта «вольность» весьма отличалась от теоретической. Здесь, на крошечном пространстве, нацисты повторили все учиненное ими в Германии. «Приобщение» Данцига к господствующей идеологии в качестве прелюдии к кампании под девизом «Домой, в рейх» входило в военные планы Гитлера, и обстановка в польском коридоре была особенно опасна для Советского Союза. Это «приобщение» претворялось в жизнь с методичностью и варварской жестокостью.

Данцигский сенат возглавлял нацист Грайзер, подчиненный нацистскому гауляйтеру Форстеру. Представителям нескольких партий в данцигском фолькстаге — Немецкой национальной и партии Центра — сначала заткнули рот, а потом окончательно прижали к ногтю и упрятали за решетку. КПГ была запрещена еще в 1934 году, и сотни коммунистов томились в тюрьмах; в 1936 году запретили Социалистическую партию Германии (СПГ), и в 1937 ликвидировали партию Центра. На общественных зданиях появились флаги со свастикой, в учреждениях красовались портреты Гитлера, поляков терроризировали, евреев запугивали, преследовали, арестовывали, если они не проявляли готовности «добровольно» покинуть Данциг. Перед тем как сесть на скамейку в чудесном парке Олива или войти в магазин, я должна была убедиться, что поблизости нет надписи, запрещающей мне это. Некое кафе в Лангфуре поставило дело на особо солидную основу, вывесив объявление: «Здесь не желают видеть евреев, поляков и собак».

Польское правительство, которое, согласно конституции, тоже имело право голоса в Данциге, мало что делало для защиты польского меньшинства, в то время как польские почтовые служащие, железнодорожники, учителя и рабочие боролись в этом городе за свои права и не сдавались, несмотря на нацистские преследования.

Лига Наций, когда в нее поступили жалобы в связи с неслыханными посягательствами нацистов на данцигскую конституцию, сочла «целесообразным не вмешиваться во внутренние дела Данцига». Руки у Гитлера оказались развязанными окончательно. СС, СА, полиция и союзы бывших фронтовиков систематически готовились к предстоящей войне. Немецкие и польские коммунисты действовали в подполье, оказывая активное сопротивление. Мало кто из них остался в живых.

В 1949 году, к моменту основания ГДР, были живы лишь примерно 65 немецких коммунистов из Данцига; они обитали главным образом в наших старых городах на побережье: Ростоке, Грейфсвальде, Штральзунде и Гревесмюлене.

Само собой разумеется, у меня была связь только с нашей группой в составе приблизительно шести человек. Все они были рабочие и проживали в Данциге. Члены группы собирали разведывательные сведения и готовились к практической борьбе против нацистов. На данцигской верфи строились подлодки, и из Данцига же военные грузы отправлялись в Испанию. Промышленные предприятия работали на фашистов. Тут было важно сунуть хоть какую-нибудь палку в колеса. В то время работа только начиналась. Мне известна лишь одна успешная акция на небольшом объекте, где удалось устроить пожар.

Руководитель группы был членом Коммунистического союза молодежи. Этот человек, лет тридцати с небольшим, с тонкими чертами лица, карими глазами и каштановыми волосами, уже давно страдал туберкулезом и в описываемое время жил с женой и дочерью в садовом поселке, где семья занимала скромный домишко. Кроме него, я встречалась еще с супругами, тоже членами КСМГ. Его я запомнила, ибо он спасовал перед трудностями. Вернее, его жена испугалась все усложнявшейся обстановки в Данциге. Она настаивала, чтобы муж бросил нелегальную работу. Оказавшись не в состоянии уладить этот конфликт в собственной семье, он попросил разрешения выйти из группы. Личных встреч с другими членами организации у меня не было.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});