Стрельба по бегущему оленю - Геннадий Головин

Его качало, как пьяного.

— По стеночке, по стеночке, — бормотал он себе, пробирался к окну.

Стал виден сарай. «Ну, стреляй же!» Валет молчал.

«Что же это творится со мной? — удивленно подумал он. — Ну, кровь. Ну, больно. А вот сейчас я лягу, а он уйдет. На одной ноге, с двумя патронами, а уйдет».

Он посмотрел вниз и с изумлением заметил, как немощно и вяло болтается в его ладони револьвер. И испугался: через пару минут он уже не сможет даже и выстрелить!

Он заметил, что щеки его мокры, когда вновь очнулся после мгновенного обморока.

Потом, дождавшись, когда его ненамного отпустила слабость, торопливо доковылял до входа, вывалился плечом вперед в проем двери и, медленно сползая по стенке на пол, пять раз, с усилием нажимая спуск, старательно выстрелил по сараю наугад.

Он не услышал ответного выстрела. Не видел, что произошло дальше. Дряхлый сарайчик вдруг принялся скрипеть и коситься, передняя стенка его рухнула, и вместе с ней головой вперед грохнулся Валет, на которого сыпались ветхие остатки крыши.

Стрельцову повезло. Неподалеку оказался патруль. Услышав выстрелы, прибежали матросы. Не случись этого, Иван наверняка бы погиб, потеряв столько крови.

15. ИЛЬЯ ТАРАСОВИЧ ШМАКОВ

Шмаков играл цепочкой кулона — то ссыпал ее в ладонь, то аккуратно вытягивал. Слушал Шмелькова.

Тот вещал, вольготно расположившись в кресле, пальто распахнув, ноги в стариковских ботиках далеко вытянув.

— В доме у Боярского, конечно, же ничего и не было. Допускаю, что временно там что-то хранилось, — тайник-то в подполе не зря, — но потом похищенное куда-то переправлялось. Ваньку, понятно, об этом в известность не ставили. Валета — тем более. Валет, хотя бы пару раз, в доме Боярского был. Когда привозили награбленное, так я думаю.

— Какой смысл сейчас об этом говорить? — с усталым неудовольствием отозвался Шмаков. — Валет убит. В доме Боярского — ничего. Все, что сумел взять Валет, продиктовано князем: ни камушком меньше, ни камушком больше. Кстати, посмотрите, что еще нашли у Валета.

Шмельков взял протянутый Шмаковым клочок бумаги. Там старательно, в столбик было выписано: «Милостивый государь, уведомляю, доподлинно известно, примите уверения в моем совершеннейшем почтении, соблаговолить, поелику возможно, паче чаяния, солидаризироваться, настоятельнейше рекомендую…»

— Да, — сказал Шмельков. — Опасный рос бандит.

Шмаков подгреб к себе горстку колечек, браслеток, цепочек — изъятое у Валета.

— И ведь ни с какой стороны к Боярскому не подкопаешься! — с досадой процедил он. — Каждая из вещичек на законнейшем основании выдана банком в качестве семейной реликвии!

Еще раз пододвинул список, в десятый раз принялся сортировать:

— Перстень старинной работы с сапфиром. Этот, что ли? Кольцо с изумрудом в обрамлении шести мелких бриллиантов…

Шмельков с раздраженной скукой следил за этим бессмысленным занятием. Дело с миллионами было в тупике. От него требовался какой-то поистине ку де мэтр[3], чтобы резко изменить течение событий и выбраться из трясины. Но что надобно делать, Вячеслав Донатович не знал и оттого злился.

«Уповать на арест Боярского и его людей — глупо, — размышлял Шмельков. — Вряд ли многие могут знать, где похищенное, а те, кто знает, наверняка народ матерый — упрутся, слова от них не добьешься, и тогда…»

— Это из чего сделано? — перебил его мысли Шмаков, показывая кулон-балеринку, которым забавлялся. — Серебро, что ли, платина?..

Шмельков мельком взглянул:

— Ни то ни другое. Мельхиор.

— А зачем же тогда он в список драгоценностей ее включил? — недоуменно спросил Шмаков.

В голосе Шмелькова прозвучало явное раздражение:

— Откуда мне знать! Может, ценностью считает!

«…Где можно хранить такие громоздкие вещи, как картины? Или эти скульптуры? Перевозили, понятно, на ломовике. Ого! Это можно попробовать — разыскать ломовика. Не так уж их много в Питере. Кого из извозчиков мог подрядить Ванька?»

Шмаков шумно вздохнул, полез в ящик стола. Водрузил на нос старенькие стальные очки. Сразу стал удивительно похож на пожилого мастерового, любопытствующего чужой работой.

— А у вас лупа, Вячеслав Донатович, есть? — спросил он, не отрываясь от балеринки. — А то здесь что-то написано, но больно уж мелковато.

— Это вы у молодых поинтересуйтесь. Они в шерлок холмсов любят играть.

…Когда через двадцать минут (совсем забыл за размышлениями, для чего пошел) он вернулся в кабинет Шмакова, тот по-прежнему занимался с кулоном. То отставлял его от глаз, то приближал, то водил над ним очками.

Молча взял лупу, глянул, разочарованно вздохнул:

— Чепуха какая-то! «Лизетта, Париж». Фабричная марка. — Но вдруг насторожился, даже привстал над столом. — Ну-ка, ну-ка, ну-ка! А где ножичек? Винтик-то Вячеслав Донатович, отвинчивали, и не раз.

Пошарил в ящике, вынул перочинный ножик, стал аккуратно и осторожно крутить винтик. Что-то мурлыкал себе под нос.

— Так-ак! — разъял балерину на две части. — И что же у вас, барышня, внутрях? Бумажка!

Узкий прямоугольничек тонкой рисовой бумаги был испещрен буквами и цифрами.

— Записывайте, Вячеслав Данатович! «Должен: Ив. Ив. — 222 рубля 15 копеек. Пав. Ник. — 149 руб. 23 копейки. Иванову — 363 рубля 09 копеек…»

В списке, который нарекли «Кредиторы Боярского», оказались двадцать две фамилии.

Как определили понимающие в графологии люди, записи принадлежали руке Боярского, сделаны были недавно и в разное время.

Нелепостью было предположить, что это записи одолженных у кого-то сумм: кто, в самом деле, одалживается суммой в 212 руб. 01 коп.!

И Шмельков тут изрек:

— Все очень просто, милостивые государи… Куда как все просто. Это — номера телефонов!

Начали определять адреса абонентов, обозначенных в списке Боярского. Это оказалось непростым занятием.

Телефонное хозяйство Петрограда было почти полностью разрушено.

Однако звонить «кредиторам Боярского» чекисты не собирались — нужно было только установить их местожительство, но и это оказалось задачей трудной до чрезвычайности.

То ли сразу после октябрьского переворота, то ли позже — во время пожара, вспыхнувшего на станции, — адресные списки абонентов были в значительной степени уничтожены. А по справочнику «Весь Петроград» удалось установить всего лишь двенадцать адресов — из двадцати двух.

* * *

— Что — Федоров?

— Боярский предложил ему встречу в Москве. Позвонил по телефону. В будущий четверг, от пяти до шести вечера, на месте памятника Скобелеву. Подойдет человек, спросит время. Отвечать, прибавив ровно час. «Ваши часы то ли спешат, то ли отстают» — это пароль. Ответить надо: «Скорее всего спешат…»

— Тебя не тревожит, что он уклонился от встречи здесь?

— Больше всего боюсь, что он — кто знает, насколько сильны его связи? — получил вдруг проверку на Федорова. Надеюсь, что причина — в суете, которая возникла вокруг Боярского после нападения Валета на его дом. Очень хочу надеяться.

— Поэтому?..

— Поэтому пусть Федоров едет на встречу. Пусть встречается с Боярским там. «Галицийцев» мы ему приготовили. Здесь мы арестовываем всех «гостей Боярского».

— Совпадения в списках «Гости Боярского» и «Кредиторы Боярского» есть?

— Нет.

— Значит, ты прав. Завтра — вернее, в ночь отъезда Боярского — проводи аресты «гостей». А после — принимайся-ка за «кредиторов»!

— Я хотел, правда, повременить с «кредиторами»… А вдруг между ними всеми есть связь, неизвестная нам? Впрочем, не возражаю, устал, не возражаю.

— Молодец, что не возражаешь. Поручи опытному — тому же Шмелькову — розыск оставшихся десяти адресов. Не может быть, чтобы их нельзя было найти.

— Есть!

16. ГОСТИ БОЯРСКОГО

Ночь. Метель из мокрого снега. Истертые ступени. Звонок с надписью: «Прошу повернуть!»

— Кто там?

— Из домкомбеда. Нам сказали, что у вас ночует посторонний.

— Помилуйте! Никого чужого!

Бряцание засовов, цепочек, замков.

— …Только я, жена, дети…

— Руки! Вверх, говорю, руки!

— Руки?!

Ночь. Стук в дверь. Тишина за дверью.

— Давай, Ширяев, ломай!

Приклады о дверь. Треск.

— Не толпитесь в дверях. Я — первый.

Выстрел. Выстрел. Выстрел.

Звон разбитого стекла в дальней комнате.

Черный силуэт распластавшегося внизу, на белой мостовой, человека.

Ночь.

Звонок.

В дверь, приоткрытую на цепочку, злобно задребезжав по кафелю, выкатывается лимонка.

— Бо-о-мба-а!!

Взрыв.

И так вот тридцать раз за эту метельную ночь…

В эту ночь арестовано — двадцать пять. Пять «гостей Боярского» — убиты в перестрелке. Чекистов — убито шесть, восемь ранено.