Браки совершаются на небесах (новеллы) - Елена Арсеньева

Путь был труден. В маленьких деревушках путешественники рассеивались на ночлег кто куда, по черным избам. Многие ставили палатки, потому что мест для такой толпы не хватало.

Но уже в Смоленске для Марины был воздвигнут, особый двор, а встречали ее несколько десятков тысяч человек. Здесь было все смоленское духовенство с

Ь иконами и хлебом-солью. На стенах обширной крепости Смоленской стояло до двух тысяч стрельцов.

В числе встречающих были князь Василий Рубец-Мосальский и Михаил Нагой. Против второго Марина ничего не имела против, ведь он был братом матери Димитрия, а стало быть, его дядею, а вот при виде Мосальского с трудом сдержала ненависть. Ведь именно этот человек в свое время привел к Димитрию на ложе Ксению Годунову – оставив ее в живых, вместо того чтобы убить вместе с матерью и братом! О чем думал Димитрий, присылая Мосальского встретить свою обрученную невесту? Что он хотел дать ей понять? На что намекнуть?

– О Бог мой, панна, моя дорогая панна, ради чего вы забиваете свою хорошенькую головку всякой ерундой? – всплеснула руками любимая фрейлина Барбара Казановская, когда после долгих расспросов госпожа наконец-то открыла ей причину своей печали. – Мужчины вообще ни о чем не думают, разве вы этого не знали?

Марина покачала головой. Димитрий думал о ней, это несомненно! Разве иначе прислал бы для своей невесты более полусотни белых лошадей с бархатными попонами и три кареты, обитые внутри соболями? При этом было множество других подарков.

Она впервые задумалась о том, что уже совсем скоро, недели через две, состоится их с Димитрием свадьба и их многолетне-однообразные отношения – пылкие с его стороны и прохладные с ее – должны будут совершенно измениться. Они станут супругами, возлягут на ложе, и Марина узнает, что такое мужская любовь…

Невеста въехала в Москву 3 мая 1606 года. Первой ее целью было посещение Вознесенского монастыря, где жила инокиня Марфа – бывшая царица Марья Нагая, мать царевича Димитрия.

Еретичку привезли с великой пышностью. Монахини, коим велено было стать двумя рядами вдоль ведущей к крыльцу дороги, глядели сурово и изредка неодобрительно бормотали, мол, ничего подобного в жизни не видели: ни благочестивая Ирина Федоровна, жена царя Федора Ивановича, ни Мария Григорьевна, супруга Бориса Годунова, не являлись в это святое место в сопровождении такой роскошной свиты, под гром музыки и восторженные крики. Одно слово – полячка безбожная прибыла!

И как нарочно, над монастырем вдруг закружилась туча сорок. Монахини крестились, отворачивались: издавна на Руси сорока – птица нечистая, ведьмовская. Полячка же улыбалась во весь свой тонкогубый рот, даже ручкой помахала птицам. Те покричали и улетели. Только тогда монахиням удалось вновь вздеть личины спокойствия и радушия.

Царица Марфа тоже изо всех сил старалась держаться если не доброжелательно, то хотя бы приветливо. Но когда вышла на крыльцо и увидела царскую невесту в этих ее непомерных юбках, с которыми та еле управлялась, напоминая корабельщика, который не может сладить в бурю с парусом… И что в ней нашел Димитрий?! Ведь посмотреть не на что, ни росту, ни стати. От горшка два вершка, в поясе тоньше, чем оса: ветер дунь – переломится. На узеньких плечиках полячки громоздился огромный, круглый, в гармошку собранный воротник, так что пышно причесанная голова, на которую лишь в самую последнюю минуту догадались накинуть флер (мыслимое ли это дело – вступать на святое подворье, в монастырские пределы простоволосою!), чудилось, лежала на этом воротнике, словно на блюде. Тут хочешь не хочешь, а вспомнишь отсеченную голову Иоанна Крестителя, которую несла на блюде Иродиада. Нет, сама эта Маринка-безбожница и есть Иродиада-плясавица. Своими глазами царица Марфа не видела, но долетали до нее слухи, будто Маринка – великая мастерица пляски, для нее нарочно музыканты и в покоях, и тронных залах играют, только пляшут не скоморохи, а сама невеста государева, да и царь Димитрий от нее не отстает.

А молоденькая девушка в черном платье и с большим белым воротником держалась очень уверенно перед этой преждевременно состарившейся, изможденной, печальной женщиной, черный плат которой был застегнут так накрепко, что врезался в щеки. Ведь это была матушка ее супруга, вдова царя Ивана Грозного. А Димитрий – его сын…

Тут Марина неприметно вздохнула. Увы, Димитрий, каким он был в Самборе и Кракове, и тот, с которым она увиделась в Москве, – это два разных человека. Прежним он становится, только когда говорит с ней о любви, но стоит навести разговор на интересы святейшего престола в России или выполнение щедрых предсвадебных обещаний относительно отхода западных княжеств к Речи Посполитой, как ясные глаза Димитрия темнеют и становятся столь же лживо-непроницаемыми, как у истинного иезуита!

Тут Марина спохватилась, что молчание ее пред лицом матери государя несколько затянулось, а реверанс оказался куда глубже, чем она намеревалась сделать, так что все это весьма походило на крайнее замешательство.

Вот еще! Никакое замешательство не может быть свойственно Марине Мнишек, русской государыне Марине!

Она дерзко вскинула голову, обвела взором скорбные лица монахинь, которым только благочестие не давало проявлять открыто ненависть к гостье, а потом широко улыбнулась инокине Марфе. И вновь склонилась пред ней в самом глубоком из всех реверансов, так что колено почти коснулось пола. Пусть теперь кто-нибудь скажет, что Марина проявила недостаточную почтительность к своей свекрови.

А впрочем, мать Димитрия еще не считает себя свекровью Марины. Для русских девушка – по-прежнему всего лишь невеста их государя. Обряд в Кракове, проведенный по законам католической религии, для них недействителен. Венчание по православному обряду еще впереди – именно поэтому Марине и предстоит унылое времяпрепровождение в этой обители!

Ну что ж, как говорят обожаемые отцом иезуиты, цель оправдывает средства!

И вот панна Марина Мнишек сделалась царицею Русского государства, а на другой день, 8 мая, венчалась с царем Димитрием – на сей раз по православному обряду.

Да, все происходило именно в таком порядке, и Марина, которую две боярыни под руки выводили из церкви, чтобы следовать в столовую избу, думала, что прежде никому еще, ни одной царице московской, не было оказано такой чести, как ей. Ни Софье Палеолог, жене Ивана III, ни Елене Глинской, ради которой великий князь Василий Иванович натворил столько безумств, ни Анастасии, любимейшей жене Ивана Грозного, ни Ирине Годуновой, которой муж ее, Федор Иванович, был необычайно предан, ни Марье Григорьевне Годуновой… Они все были мужние жены, царицы лишь постольку, что стали женами царей. Их не короновали. А Марина была венчана на царство даже прежде венчания с государем! Теперь она была как бы независима от брачного союза. В случае развода она осталась бы царицей, а если бы Димитрий умер, она могла бы царствовать без него. Она была миропомазана, она возложила на свои кружевные воротники бармы Мономаха, она прошла чрез врата, доступные только государям!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});