Главная тайна ГРУ - Анатолий Максимов

Но была еще одна «загвоздка» в «деле». Она не дает мне покоя и по сей день. Еще в Англии мой коллега по НТР пригласил меня на кружку пива. Повод был, нам обоим присвоили очередное воинское звание: ему — капитана, а мне — капитан-лейтенанта.

Я спросил коллегу о возможной встрече с руководителем НТР в Лондоне. И вот какой ответ я получил:

— Сейчас руководству всей нашей «точки» не до тебя и до всех нас. В городе проводится какая-то серьезная операция… В гостинице проходят встречи с кем-то из спецслужбы англичан…

Расспрашивать было не в обычаях разведчиков. Но этот момент и через десятки лет беспокоит меня: а не были ли это встречи Пеньковского с «коллегами» из СИС и ЦРУ? И, возможно, резидентура участвовала в их обеспечении. По времени все совпадает: и моя беседа с коллегой за кружкой пива, и работа Пеньковского с западными спецслужбами… Совпадение? Ответа нет. Может быть, ответ в архивах? Но в годы правления Хрущева из архивов КГБ исчезло множество дел или была ревизия их содержания. Кто знает…

Ранее я уже упоминал о Бюро по дезинформации, действовавшем в 20-х годах. Тогда документальные следы многих острых акций тайного влияния в оперативных делах фактически отсутствовали. Таково было правило работы тех лет в органах госбезопасности с операциями по дезинформации. А «дело Пеньковского» несомненно носит характер более широкого масштаба, чем рядовая акция только органов госбезопасности. Тем более что последствия ее актуальны и по сей день.

Но вот еще один парадокс. Высшее руководство страны всегда очень заботилось о «лице государства» на фоне всего мира в любых областях, не допуская никаких отрицательных проявлений, начиная со спорта и балета. Но тогда почему оно позволило, чтобы в процессе разоблачения и суда над Пеньковским был вылит «на голову страны» огромный ушат грязи — шпион среди нас? Да еще и с выходом на верхи! Почему? Ведь к имиджу у государства отношение было весьма болезненным.

Как бы ни осторожен я был в оценках действий советской стороны в отношении Пеньковского, но время диктовало свою логику в развитии событий. Мне представляется, что Пеньковский, пройдя все круги ада в образе предателя — разоблачение, суд и приговор, — мог быть действительно расстрелян, чтобы скрыть лет на пятьдесят далеко идущую акцию в отношениях СССР с США. Если, конечно, Пеньковский был все же предателем, но на определенном этапе, будучи разоблачен, стал сотрудничать с органами госбезопасности.

Итак, в 1997 году рукопись книги «Операция «Турнир» с главой о Пеньковском ушла от меня и зажила самостоятельной жизнью. Конечно, с ней ознакомились компетентные люди из Пресс-бюро службы разведки и с их подачи — в самой штаб-квартире разведки. Были незначительные замечания, но только не в отношении главы «Пеньковский». Даже намеком никто не подверг сомнению гипотезу о его участии в важной государственной акции.

Что говорить, такой подход именно к этой главе меня как бы окрылил. Мне представлялось: возможно, я стою на верном пути и нахожусь в нескольких шагах от раскрытия одной из загадок борьбы на «тайном фронте» в ХХ столетии. А так как не в моем характере было сидеть сложа руки, то я стал искать пути «публичного» изложения моей версии, в первую очередь среди профессионалов — специалистов по тайным операциям. И не прошло и полугода, как случай представился.

Готовилась практическая конференция по истории операций тайного влияния и один из последних пунктов в перечне тем гласил: «Реалии и мифы акций». Такая тема была равносильна бальзаму на мою душу, и я ее «застолбил». Более того, пошел дальше: в своем выступлении во главу угла поставил мастерство разведывательных операций, обобщив открытые материалы по нескольким значимым акциям тайного влияния.

Мое 20-минутное выступление на фоне анализа пяти операций легализовало версию с «делом Пеньковского». Результат? Ни да, ни нет. Правда, я тешил себя надеждой, что сказанное мною требует осмысления. Но оппоненты так и не появились, хотя интерес к постановке проблемы был.

Лишь однажды, в перерыве, ко мне подошел ветеран разведки и выразил кое в чем сомнение:

— Вы рискованно перебрасываете мостик между операцией «Снег» и «делом Пеньковского».

— В чем же риск? — попытался уточнить я, рассчитывая услышать веские аргументы.

— Ну, во-первых, операции «Снег», как таковой, не было…

Я терпеливо слушал. «Терпеливо» потому, что не было оснований не доверять одному их патриархов советской разведки — генерал-лейтенанту Павлову, человеку весьма авторитетному в наших специфических делах. Но были и другие причины, и я прервал собеседника.

— Значит, генерал Павлов сознательно вводит в заблуждение всех нас… и общественность, на него это не похоже. Не правда ли?

Собеседник мягко возразил:

— Но как мог Павлов беседовать о столь важном деле, если даже не знал английского?

— Ну а если он ему не был нужен? — возразил я.

— Как так? — удивился коллега на два воинских звания выше, чем я, — капитан первого ранга.

— Павлов шел наверняка, к нашему человеку — ценному источнику, а не к сочувствующему нам американцу, как говорится в книге Виталия Павлова «Операция «Снег»… Либо вообще к русскому, внедренному в США еще с 20-х годов… Например, на волне эмиграции через Дальний Восток, как это сделал герой из фильма «Семнадцать мгновений весны»… — убежденно говорил я.

— Но мы не подтверждаем факта нашего участия в подготовке меморандума американцев в адрес японцев! — настаивал коллега, явно давя на меня своим ветеранским авторитетом.

Я развел руками, давая понять, что в этой ситуации нужно было бы отделить «мух» от «котлет» — политику от реалий. Мы явно понимали друг друга, но оба не хотели подвергать сомнению и тем более опровергать официальную точку зрения на операцию «Снег», незадолго до этого высказанную советской стороной. И подоплека всего этого была в том, что акция в определенной степени сыграла роль в ускорении трагедии Пёрл-Харбора — это в отношении американской стороны. Но она же создала условия для отказа японцев открыть дальневосточный фронт — это в отношении советской стороны. А пока я возразил:

— Хорошо, — пошел я на «компромисс», — операция «Снег» не имела места… по названию. В этом вы правы: название ее Павлов придумал, лишь когда готовил рукопись своей книги. Но в чем риск в отношении «дела Пеньковского»?

И тут коллега обезоруживающе просто изрек:

— Раз не было операции «Снег», значит и «дела», с нашей точки зрения, не было. Предатель — непредатель — это домыслы…

Собеседник меня достал своей логикой, прямой как телеграфный столб, который гудит, но никакой информации не передает. И я начал чуть-чуть закипать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});