Плохая война - Борис Вячеславович Конофальский

хоть на брусчатке кое-где был лед. Слава богу, ратуша располагалась совсем рядом.

На рождественском обеде было весело. На верхних лавках разместились музыканты, стали играть веселую музыку. Ратушу, хоть и была она велика, протопили, дров не жалея, и шубы тут уже не требовались. Хоть и святой праздник, но дамы незамужние блистали открытыми плечами, непокрытыми и распущенными волосами и прозрачными нижними сорочками, что не были прикрыты лифами платьев. Элеонора Августа кривилась от такой распущенности городских девиц, а Волкову и другим мужчинам все нравилось. Он сидел за главным столом, по правую руку от епископа. Справа от него разместилась жена, за женой сидел бургомистр, далее члены городского совета с женами, главы гильдий и коммун. Все остальные расположились за другими столами. Народу важного тут было не менее двух сотен человек.

Блюда подавались самые изысканные – куропатки, жаренные с медом, и целиком зажаренные молодые свиньи, присыпанные сушеными сливами и абрикосами, буженина и окорока, к которым приносили острые соусы. Ко всему этому жирные, сладкие, желтые, на сливочном масле, хлеба.

Вино лилось ручьями. Прямо тут же, за спинками кресел первых господ города, слуги проламывали бочки, разливали вино по кувшинам и сразу разносили его по столам. Денег на пир городской совет не пожалел. А ведь завтра еще продолжение. Волков ел и пил с удовольствием и с удивлением замечал, что и жена его, которая обычно в еде и питье весьма придирчива, тоже угощалась с удовольствием. Особенно уделяла внимание медовым куропаткам. Да, она изменилась за последнее время, изменилась.

А тут бургомистр встал, подошел к креслу Волкова и негромко заговорил:

– Кавалер, город решил сделать вам подарок, но все никак совет не мог решить, какой. Одни говорят, что вам к лицу будет конь, самый что ни на есть лучший в графстве, другие – что золотая цепь с гербом города. Так и не пришли к согласию. Что пришлось бы вам по сердцу?

«Конь за двести талеров или цепь за триста? Конечно, цепь, а лучше двадцать бочек пороху или и вовсе серебро». В его положении нет ничего лучше денег, хотя порох, будь он неладен из-за своей дороговизны, тоже пришелся бы кстати.

– Что ж, конь для любого рыцаря лучший подарок, – скромно отвечал Волков.

Бургомистр поклонился и ушел говорить с другими горожанами. А кавалер случайно повернул голову налево и заметил за одним из столов ее. Бригитт была прекрасна. Так прекрасна, что даже самые юные и свежие девы города, коим едва исполнилось шестнадцать, не были так красивы и свежи, как эта двадцатишестилетняя женщина. Она, как и прочие незамужние девы, не собиралась прятать свои медные волосы, не собрала она их и в прическу, так и струились они по ее плечам и спине непослушными пружинами. А точеное лицо, чуть покрасневшее от вина, так и сияло женскою притягательною силой. Той силой, что так и тянет мужчин прикоснуться к такому лицу губами. Была она вызывающе хороша, и плохо то, что по левую руку от нее сидел молодой красавец фон Клаузевиц. Справа, конечно, разместился Брюнхвальд, это могло бы кавалера успокоить, но Карл совсем не уделял внимания красавице, а больше интересовался молодой свининой. Бригитт что-то говорила ему, а старый солдафон лишь кивал, кажется, даже и не прислушиваясь к ее словам. Этот грубый болван никогда не был излишне галантным. Волков стал бы беспокоиться, но его немного успокаивал вид молодого рыцаря. Фон Клаузевиц сидел с каменным лицом, в разговоре Бригитт и Брюнхвальда участия не принимал никакого. Он даже не ел толком. Но все равно Волков чувствовал беспокойство. То было беспокойство старого мужа, имеющего молодую жену. Да, он был высок и широк в плечах. Но зато был хром, и его левая рука уже совсем не так хороша, как в молодости. Да, он знаменит и в его честь дают пиры. Но его лицо было изрезано мелкими шрамами, а на лбу и вовсе шрам большой, и от правого уха осталось чуть больше половины, на голове белел пробором длинный шрам, его шея была изуродована. Да уж, на фоне фон Клаузевица, Максимилиана или молодого Гренера он выглядел весьма отталкивающе. Впрочем, Волков не видел людей, что провели полжизни в войнах и выглядели бы лучше, чем он. Кого ни возьми, хоть Брюнхвальда, хоть Рене, хоть Роху, на всех на них войны и походы оставили свой след. В отличие от них, между прочим, у него хотя бы все пальцы и все зубы. И все ноги! Он усмехнулся, найдя глазами Роху. Тот радостно наливался вином, сидя перед целой тарелкой всяких яств. Но как раз еда-то кавалера и не волновала, его волновали молодые красавцы, что были близки к его дому, а значит, близки и к его Бригитт.

Он подозвал одного из лакеев и велел пригласить к себе Максимилиана, указав на того пальцем. Вскоре Максимилиан пришел, и Волков сказал ему:

– Передайте госпоже Ланге, что сегодня мы будем ночевать в доме епископа.

– Да, кавалер. Быть ли мне с вами?

– А вас разве не пригласили в гости местные господа?

– Нас с Увальнем пригласили братья Фейлинги ночевать у них. Я слышал, что и Гренеров, и фон Клаузевица пригласили другие господа.

– Вот и ночуйте там, а утром чтобы все собрались у дома епископа.

– Понял, я передам госпоже Ланге ваше пожелание.

Волков чуть подумал и сказал:

– Пусть Увалень проводит ее.

Все равно волнение не покидало кавалера. И епископ, и жена к нему обращались с разными словами, он слушал их вполуха, даже кивал, соглашаясь, но сам то и дело бросал взгляд на Бригитт и осуждал ее легкое поведение и особенно ее вид. Слишком уж она была откровенна в виде своем. Зачем же так волосы распускать? К чему это? Забыла, что ли, что она представляет его дом? Так и досидел он до конца обеда, думая уже не про дом Фейлингов, который надо было сделать союзником, а все больше про госпожу Ланге, о том, что она нескромна и слишком много внимания себе берет и что платье у нее чересчур ярко. Эти мысли подпортили Волкову настроение от радостного праздника.

После обеда, когда он с госпожой Эшбахт поехал в дом епископа, туда же прибыл по приглашению и бургомистр Виллегунд. Так и сидели они вчетвером. Поначалу и госпожа Эшбахт находилась с ними, но как услышала она их речи и о чем говорят мужчины, так попрощалась и пошла в спальню. А они за вином и продолжили.

– Не буду лукавить, господин кавалер, – говорил бургомистр, – ни в ком город Мален так