Озомена - Чикодили Эмелумаду

принесла аптечку первой помощи, пока я тебе по губам не надавала! – сказала Приска. – И разбуди отца, он уже достаточно поспал.

Озомена лежала, охваченная дрожью. Из ранок потекла сукровица. Приска обработала их, перевязала, но руки снова «заплакали», и сукровица просачивалась сквозь бинт. Мамино лечение не помогало.

Глава 22

Трежа: ранее

После того как эта глупая шаидка[111] растоптала браслет духа, я знала, что случится какая-нибудь вахала. И вот стою я утром в душе, и вдруг что-то или кто-то хватает меня за волосы и поднимает к самому потолку.

Это дух, и вид у него такой, словно он только что вернулся с войны. Вся одежда порвана, шапочка Азикиве куда-то исчезла, часть волос на голове выдрана вместе с кожей и свисает вниз, правда, крови никакой нет. И тут я понимаю, что он не так и молод, как мне казалось поначалу.

Дух опускает меня в ванную и начинает колотить моей головой о стенку. Кричать нельзя, потому что если придет мама, то начнет спрашивать – что это мы тут делаем? Не могу же я объяснять, что взяла папины часы и наобещала призраку с три короба, вопреки маминым предупреждениям. Поэтому я не издаю ни звука, стараясь закрыть голову руками.

– Ты, глупая девчонка!

Я уже валяюсь на кафельном полу. Я сильно ударилась о ванну, рука теперь болит до самого плеча. Голова тяжелая, а перед глазами сыплются цветные искры. Я гляжу на духа: во рту его застряла часть моих волос. Сплевывая, он шипит:

– Что ты натворила, глупая девка? Где семечко, что я передал тебе? Как так случилось, что оно уничтожено? Ты хоть представляешь, в какую беду я попал из-за тебя?

Он снова кусает меня, на этот раз в затылок, я не выдержала и закричала. На затылке моем рана, она жжет словно перец. А когда он выдирал у меня из головы волосы, даже ушам было больно. Дух снова сплевывает.

– Нет, ты посмотри на меня, посмотри, что они со мной сотворили, а все из-за тебя!

– Но я не виновата, это все та девочка, она…

– Я сказал – посмотри на меня!

Он так громко орет, что окно в ванной трескается посередине, словно кто-то провел по нему ножом. Я гляжу на духа. На одной руке у него остался только один большой палец, правая нога вывернута коленкой назад, в животе дыра, и сквозь нее сифонит сквознячок, раздувая сзади рубашку.

– Они решили, будто я предал их, будто я намеренно уничтожил семечко его товарищей. Они это сказали, только когда я уже был искалечен. Вот и представь, если б с тобой сделали то же самое!

Я вскакиваю на ноги как ужаленная.

– Но я не виновата, ты слышишь или нет? Та девчонка отняла у меня семечко и раздавила его! Откуда я могла знать, что оно возьмет и сгорит? Я просто пыталась достать для тебя жену!

– А теперь они грозятся пожаловаться на меня Костлявой. Ты даже не представляешь, как все усложнилось. За это я бы должен был съесть твоего отца.

– Нет!

– Да, я мог бы его съесть, потому что он новенький и слабее меня. А я-то ради тебя его опекал. И что же? Они взяли и наслали на меня зверя! Теперь я высосу из твоего отца всю плоть, чтобы восстановиться.

– Не смей притрагиваться к моему отцу, ты, несчастный осисо![112] – Меня аж всю трясет от гнева. Если дух съест моего отца, то я никогда больше его не увижу. Я трогаю пальцем затылок. Дух вырвал волосы с мясом, и меня словно пробивает током.

– Может, даже меня наказала сама Костлявая. Может, зверь этот – ее мститель. Нет, погоди, мне надо подумать. За мной, за нами обоими кто-то охотится.

И дух начинает мигать словно лампочка, но я не думаю, что он так уж слаб. И вот зачем он искусал меня?

– Я достану для тебя следующую жену, – говорю я.

Дух опускается на крышку унитаза, его вывернутая нога похожа на рычаг, который крутят, чтобы завести какой-нибудь механизм.

– Меня здорово потрепали, – цедит он сквозь зубы. – У меня вырвали желудок, а я зарабатывал его, выполняя трудные поручения. И как, по-твоему, мне теперь есть?

Дух поворачивается ко мне, и я вижу, что у него выдрана половина усов, верхняя губа, а из дыры видны зубы.

– Ох, Трежа, прости, что так разгневался. – Он тянет ко мне руку, словно меня можно погладить, как собаку, которую только что побили. И тут я вспоминаю, что совершенно голая. Я хватаю полотенце и прикрываюсь им. А он так грустнеет, словно я зря так сделала.

– Прости меня, Трежа.

Я машинально киваю, хотя помню, с каким лицом он сюда ввалился, помню, как изо рта его торчали мои волосы. Он чего-то боится. Я должна понять, чего именно, и использовать это. Как он со мной, так и я с ним, прости меня, Господи.

– Я теперь мало похож на человека, и потребуется время на восстановление, – задумчиво говорит он. – Мне в первую очередь нужно обзавестись новым желудком.

Из-за выдранных волос у меня в голове словно молот стучит, но я стараюсь слушать его внимательно.

– Ты ведь подождешь, пока я буду восстанавливаться? Ты моя должница, я многим тебя обеспечил, помог тебе выжить в трудные месяцы, да и сейчас помогаю. Твоя мать – умная женщина, она уже пустила в оборот то, что есть, и получает свое от поклонников. Но нас с тобой связывает одно общее дело, не забудь об этом.

Он залезает рукой в рот, открыв его широко, как корокодай[113], и вытаскивает оттуда блестящее семечко.

– Вот, видишь, где я припрятал твоего отца? Ты же не хочешь, чтобы я сделал с ним что-то плохое? Протяни руку.

Он показывает мне еще два семечка, безо всяких там ожерелий или браслетиков. Одно похоже на стекло или крошечную сосульку, но с другого боку оно шершавое, как наждачка. Второе – продолговатое, коричневого цвета. Мне не очень-то хочется брать их, потому что они неприятно воняют и склизкие на вид.

Но дух вкладывает мне в ладони эти два семечка, рука его при этом сильно дрожит.

– Тут две души, что помогли мне справиться с ее зверем, они заслуживают того, чтобы возродиться. Только ничего не перепутай. Это очень важные люди, и если они пропадут, сама поймешь, от какой беды я пытался тебя спасти, да не спас. Когда с ними все будет хорошо, тогда дойдет очередь и до тебя.

Что это он про меня заговорил? Неужели одной из жен, которых он затребовал, должна стать я? Господи упаси.

Не обращая внимания на мои эмоции, он продолжает:

– Скоро я передам тебе еще одно семечко. Теперь ты должна мне не две невесты, а