За день до полуночи - Стивен Хантер

Ослабевшей рукой Герман поднял пистолет и прицелился в то, что должно было быть человеком, но затянутые пеленой глаза могли принять за человека и тень. Он нажал на спусковой крючок.

Акли до смерти напугался, когда рядом просвистела пуля и врезалась в стену позади него, обсыпав штукатуркой. Прозвучало еще два выстрела, он отпрянул назад, а затем рванулся вперед, паля во все стороны, словно сумасшедший.

Выпустив из «смит энд вессона» все шесть пуль, он добежал до противоположной двери, перезарядил револьвер и вытащил из-за пояса пистолет 45-го калибра, полученный от Дельта-3. Оружие было новым для него, он даже точно не знал, как с ним обращаться, поэтому пистолет пугал Акли. Он выглянул в холл, но увидел только темноту.

– Мамочка, – позвал кто-то. – Мамочка, помоги мне.

Ох, черт, подумал Акли. И тут боковым зрением он заметил какое-то движение, отпрыгнул назад и выстрелил из пистолета (что оказалось довольно просто).

Но это была мать, она поднималась по ступенькам, а он не услышал ее. Это была не его ошибка! Он же приказал ей покинуть дом! Бет сидела возле стены, неестественно поджав ноги, голова свесилась так, как не могла бы свеситься у живого человека. Была она вся в крови.

Ох, проклятье, проклятье! Я убил ее!

Акли не мог оторвать взгляда от женщины, чувствуя стыд и отвращение к себе. Ноздри щекотал резкий и едкий запах пороха.

Я же говорил тебе – не подниматься! Я не слышал, что ты идешь. Не слышал!

Послышались шаги в его направлении.

Акли повернулся, упал на колени, ища глазами цель…

Это, спотыкаясь, брел ребенок, маленькая тень в темноте, кричащая «мамочка!» и надвигающаяся на него.

– Назад! – крикнул Акли, потому что позади ребенка он увидел еще одну тень с пистолетом в руке. И он прыгнул, сбив девочку с ног.

– Ложись, ложись! – закричал Акли. Прыгая, он здорово ударился головой о стену, оружие отлетело в сторону. Акли чувствовал, как девочка извивается под ним, и в это время услышал шаги. Человек стоял прямо над ним.

– Мама, мамочка! Моя мамочка умерла! – кричала девочка.

Акли прижал ее крепче к себе.

Он поднял голову.

Над ним стоял истекающий кровью человек. Светловолосый парень, прическа «ежиком», круглое лицо…

– Отпустите ребенка, ради Бога, отпустите ребенка, – взмолился Акли.

Парень повернулся и пошел прочь.

– Беги вниз. Беги! – приказал Акли девочке. Он подобрал оружие и, держа в одной руке револьвер, а в другой пистолет, направился вниз. И в этот момент услышал выстрел.

– Если вы уже говорили с Питером, – начала Меган Уайлдер, – то знаете, что наши отношения начали драматически рушиться в конце. Я даже не уверена, его ли тут вина или моя. Может, это какой-то причудливый взрыв нервной энергии со стороны каждого из нас. – И она улыбнулась, явно иронизируя над этой туманной фразой.

Трое агентов смотрели на нее молча, даже не шелохнувшись. Меган окрестила их для себя тупицами. «Три Тупицы». Они слушали ее с унылыми, мрачными лицами.

Не сняли даже плащи, хотя в студии была прямо-таки тропическая жара.

Меган наклонилась вперед, пытаясь найти новый угол зрения для своей конструкции. Теперь она видела, что в самом начале допустила фундаментальную ошибку в дизайне. Решив использовать схемную плату персонального компьютера, которая ей очень понравилась: такая запутанная, такая привлекательная, такая насыщенная, полная значения, Меган поместила ее прямо в центр композиции и выкрасила пульверизатором в ярко-розовый цвет. Она так и напрашивалась в центр, это был непреложный, абсолютный факт, для нее не было другого места. Но теперь стало ясно, что все было не так. Плата буквально бьет по лицу, словно грубая правда, которая не уйдет, которая настолько очевидна и болезненна, что заставляет признать ее, дает понять, что ты трус, если не признаешь ее.

– А вот это, – обратилась Меган к Трем Тупицам, – нужно убрать. Это слишком умно.

Она отковырнула плату с доски, поранив при этом палец шпателем. Пошла кровь. Меган отшвырнула плату, и та с громким стуком шлепнулась на пол в дальнем углу студии На месте платы остался только розовый контур да розовые пятнышки в тех местах, где сквозь плату краска попала на доску. Это ей понравилось, так было гораздо лучше – что-то вызывающее, эллиптическое, а не бессмысленное.

И сразу же композиция начала нравиться ей, возможно, она все-таки решила ее, уравновесила общий вид.

– Понимаете, он лгал, и я тоже лгала, но в конце я лгала больше него, все мои действия и слова были ложью. Но Питер начал лгать первым, и его ложь была гораздо хуже. Более того, он был трусом. Он ничего не говорил мне, потому что не мог сказать. Он знал, что я буду против него, против того, что он делает. И в этом он был прав, так и случилось, и, наверное, поэтому я и оставила его. Но я действительно ничего не знала толком, пока была влюблена в него, пока мы были женаты и пока наш союз не стал настолько сложным, что уже не находилось простых ответов. – Меган помолчала – Понимаете, он ничего не говорил мне, потому что где-то, в самой глубине души, стыдился. Вот в этом весь Питер.

Трое Тупиц просто смотрели на нее, у них были вытянутые, угрюмые, типичные среднезападные лица, как на картинах Гранта Вуда.

– И я вышла замуж за этого создателя бомбы с коэффициентом умственного развития в несколько тысяч, потому что любила его так сильно, что думала – умру от этой любви. Но у него всегда была любовница. Эта сука. Питер никогда не бросал ее, он был ужасным эгоистом. Заполучив его, я заполучила и ее. О, они так подходят друг другу, надо сказать, что они на самом деле могут быть просто отвратительными. Поэтому я…

– Вы говорите о Мэгги Берлин? – оборвал ее один из агентов.

Меган расхохоталась. Идиот!

– Нет, нет, Мэгги просто еще один чокнутый гений. Нет, это была другая сука. Понимаете, я всегда думала о ней, как о женщине, и я до сих пор считаю, что в основе всего лежал секс. Питер смеялся надо мной. Может быть, Фрейд устарел и был не прав, но я думаю, что всегда в основе всего лежит секс, все время, с самого начала, еще с Гарварда, когда Питер не знал женщин, а его сосед по комнате был ярым сторонником мира. Да, это она. Бомба. Он никогда не бросал ее, не переставал думать о ней, она была его Цирцеей, его Алисой в Зазеркалье, его Джинджер Линн. Питер на самом деле по-своему любил ее. А поскольку она причиняла мне боль, я решила причинить ему боль через нее. Вот в этом и заключается вся патология, ведь это совершенно ясно. Вы, наверное, постоянно сталкиваетесь с подобным?

Трое Тупиц молчали.

– Ну что ж, в любом случае, это только контекст. Но он поможет понять вам, почему я оказалась уязвимой для Ари Готтлейба.

Меган снова склонилась над своей конструкцией. Она уже пожалела, что вырвала из нее компьютерную плату, ей захотелось вернуть ее. Но Меган понимала, что выставит себя полной идиоткой в глазах этих людей. Она посмотрела на часы.

Как летит время, уже около пяти. Мы все стареем и будем стареть до того дня, когда эта любовница Питера разинет рот, чтобы сожрать весь мир.

Меган засмеялась, но это вышло у нее более нервно, чем она ожидала, на самом деле ей захотелось заплакать.

– Как бы там ни было, Питер стал сенсацией месяца в вашингтонских кругах, потому что его концепция угрозы русским ядерной бомбой вполне соответствовала тому, что хотел слышать Рейган и его окружение. Они сразу ухватились за эту концепцию, повысили Питеру жалованье, он сразу стал «мистером Бомба», получил работу в этом ужасном комитете и отдал ей все свое время и всю свою любовь. Признаю, что я ничего не смогла с этим поделать. И кому, как не Ари Готтлейбу, было суждено появиться в этот момент. Если бы я создавала идеального еврейского мужчину, то создала бы Ари. Идеальный еврейский мужчина. Я имею в виду, он был, как Алан Бейтс в «Незамужней женщине» – то есть слишком хорош, чтобы быть настоящим. Невероятно симпатичный, но не из тех красавцев, которые сводят с ума. Никогда не повышал голос, а когда смеялся – ох, послушайте, я говорю так, словно играю роль в мюзикле, – когда он смеялся, то заставлял тебя чувствовать, что только ты и он смеетесь над этой самой прекрасной шуткой. Мне нравились его морщины у глаз в виде двух маленьких треугольников, похожих на кремневые наконечники стрел. Он был очень вежливым, очень уверенным в себе, не испытывал страха. Питер страдал от страха и чувства вины, а Ари ничего не боялся. Когда он смотрел на тебя, Боже, как он весь светился! У него был просто дар концентрировать взгляд. Он заставлял тебя чувствовать, что ты один в этом мире, что больше никого нет. Я встретилась с ним на вернисаже два года назад.

– Уточните дату, пожалуйста.

– Да кто же запоминает даты?

– Могло это быть в январе?

– Нет. Погода была теплой, очень теплой, я это помню, потому что мы с Ари пили кока-колу в палатке на улице рядом с галереей Коркоран и… нет, нет, точно, это был январь. Удивительно теплый январский день. Питер был очень занят, в его группе все с ума посходили. Конгресс как раз принял решение о размещении МХ в старых шахтах…