Анжелика. Маркиза Ангелов - Анн Голон

— Кузен мой, — сказал Арман де Сансе, чей грубоватый голос странно прозвучал в изящном зале, — я бы хотел немедленно поговорить с вами об одном важном деле.

Маркиз удивленно поднял брови:

— Правда? Я вас слушаю.

— Сожалею, но это дело личного характера.

Мессир дю Плесси бросил на родственника насмешливо-смиренный взгляд.

— Конечно, мой кузен барон, конечно. Пойдемте в кабинет. Дамы, простите нас, мы скоро вернемся.

В то мгновение, когда кузены направились к выходу, один из молодых людей с завитыми волосами, напудренный и даже накрашенный, вдруг повернулся и окликнул барона:

— Мессир де Сансе!

И, когда тот остановился, спросил:

— Вы, наверное, всегда охотитесь с чеглоком[67]?

Зал прыснул со смеху.

— Ни с чеглоком, ни с соколом, — парировал барон, поначалу озадаченный. — Я не охочусь, у меня нет на это времени…

Должно быть, ответ впечатлил гостей, так как смех внезапно смолк и разговор принял совершенно другое направление. Анжелика не поняла, в чем смысл шутки, но почувствовала, что над ее отцом хотели посмеяться.

Устроившись на табурете, она оказалась под прицелом любопытных взглядов гостей. Анжелика взяла себя в руки, и бушующее в ней чувство обиды немного утихло.

Теперь она отчетливо видела окружающие ее лица. Большинство из них были ей незнакомы, но рядом с маркизой стояла очень красивая женщина, которую Анжелика узнала по белой жемчужной коже груди.

«Мадам де Ришвиль», — подумала она.

При виде отороченного золотом платья графини с расшитым бриллиантами пластроном Анжелика еще сильнее осознала, насколько нелепо выглядит ее собственное серое платье. Все дамы сверкали с головы до ног. Они носили на поясах странные безделушки: маленькие зеркальца, черепаховые гребни, бонбоньерки и часики. Никогда Анжелика не сможет так одеваться. Никогда она не научиться смотреть на других с таким высокомерием, а говорить таким медовым голосом с изяществом и нараспев.

— Дорогая, — сказала одна дама другой, — у нее восхитительные волосы, но, по всей видимости, за ними никогда не ухаживали.

— Грудь маловата для пятнадцати лет.

— Но, дорогая, я думаю, что ей нет еще и тринадцати.

— Хотите знать мое мнение, Генриетта? Обтесывать ее уже поздно.

«Как будто я мул, выставленный на продажу», — размышляла Анжелика. Она была слишком потрясена, чтобы оскорбляться на слова дам.

— Что же вы хотите! — воскликнула мадам де Ришвиль. — У нее зеленые глаза, а зеленые глаза приносят несчастье, так же как и изумруды.

— Но зато какой редкий цвет, — возразила другая дама.

— Однако им не достает обаяния. Посмотрите какой холодный у нее взгляд. Нет, мне решительно не нравятся зеленые глаза.

«Они ни во что не ставят мое единственное богатство — глаза и волосы», — думала девочка.

— Ну конечно, мадам, — неожиданно громко произнесла она, — я не сомневаюсь, что в голубых глазах настоятеля Ньельского аббатства больше нежности и они доставляют вам счастье, — закончила она более тихо.

Повисло гробовое молчание. Послышались робкие смешки, но и те быстро смолкли.

Дамы растерянно переглядывались, словно не веря в то, что услышали подобные слова из уст этой бесстрастной девчонки. Лицо и даже шея графини де Ришвиль залились пурпурной краской.

— Господи, я знаю ее! — воскликнула она и тут же прикусила язык.

Все удивленно смотрели на Анжелику. Известная своим остроумием маркиза дю Плесси приглушенно посмеивалась, прикрывая лицо веером. Но на этот раз ее соседка, а не юная родственница стала причиной смеха, который она пыталась скрыть.

— Филипп! Филипп! — позвала она, чтобы сгладить неловкость. — Где мой сын? Мессир де Бар, не будете ли вы столь любезны, позвать моего сына полковника?

И когда юный шестнадцатилетний полковник подошел, она сказала:

— Филипп, здесь твоя кузина де Сансе. Проводи ее к танцующим. В компании молодых людей ей будет куда веселее, чем с нами.

Не дожидаясь приглашения, Анжелика встала. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, и это злило девушку. Юный сеньор смотрел на свою мать, не скрывая возмущения. Его взгляд, казалось, говорил: «Как вам только в голову пришло навязать мне общество безвкусно одетой девчонки?»

Однако по выражению лиц окружающих он, должно быть, понял, что произошло нечто из ряда вон, и, протянув Анжелике руку, тихо проговорил сквозь зубы: «Ну идемте же, кузина».

Она вложила свои маленькие пальчики, изящество которых не замечала, в раскрытую ладонь Филиппа. Молча, он повел ее к входу в галерею, где пажи и молодые люди их возраста могли развлекаться в свое удовольствие.

— Дорогу! Дорогу! — внезапно закричал он. — Друзья, позвольте представить вам мою кузину, баронессу Унылого Платья.

Послышался громкий смех, и их тут же окружила толпа молодых пажей. Юноши щеголяли в забавных пышных панталонах гораздо выше колена. Тощие длинные ноги подростков смешно торчали из туфель на высоких каблуках, напоминая ходули.

«Если на то пошло, я в своем печальном платье не более смешна, чем они в панталонах, больше похожих на тыкву», — подумала Анжелика.

Она, возможно, и пожертвовала бы еще толикой самолюбия, чтобы постоять рядом с Филиппом, но тут один из мальчиков спросил:

— Мадемуазель, вы умеете танцевать?

— Немного.

— Правда? А какие танцы?

— Буре, ригодон, хороводы.

— Ох-хо-хо! — расхохотались молодые люди. — Филипп, что за птичку ты к нам привел! Идемте, идемте, господа, вытянем жребий. Кому посчастливится танцевать с нашей пастушкой? Куда подевались любители буре? Ха-ха-ха!

Резким движением Анжелика вырвала руку из руки Филиппа и убежала.

Она бежала по заполненным слугами и вельможами просторным залам, по холлу, выложенному мозаикой, и где на бархатных подстилках спали собаки. Она искала отца, но главное, старалась не заплакать. Все происходящее того не стоило. Надо забыть этот день как безумный причудливый сон. Всяк сверчок знай свой шесток. Анжелика вспомнила мудрые наставления тетушки Пюльшери и решила, что наказана за тщеславные мечты, которые попыталась осуществить, отозвавшись на предложение маркиза дю Плесси.

Наконец, пробегая мимо маленького удаленного салона, она услышала немного раздраженный голос маркиза.

— Нет! И еще раз нет! Вы совершенно ничего не понимаете, мой бедный друг, — громко говорил он с отчаянием в голосе. — Вы полагаете, нам, дворянам, у которых столько трат и расходов, просто получить освобождение от пошлин? К тому же ни я сам, ни принц Конде не вправе давать вам такое разрешение.