Великий мертвый - Андрей Степаненко

— Заходи, Кортес, — взяла его под руку Марина.

Кортес прикусил губу, осторожно ступил на ковер самых немыслимых расцветок, подошел к своему ложу и не без усилия заставил себя присесть. Ложе мягко спружинило. И тогда он рассмеялся и повалился на расшитое цветастое покрывало всей спиной. Марина осторожно, так, чтобы не мешал заметно округлившийся живот, пристроилась рядом и обняла его за талию.

— Это все — твое, Кортес.

* * *

Тем же вечером падре Хуана Диаса и брата Бартоломе вместе с Кортесом и его капитанами пригласили к Мотекусоме на ужин, и для обеих сторон это застолье стало самым необычным за всю жизнь.

Во-первых, кастильцы, ссылаясь на священный для них воинский обычай, наотрез отказались расстаться с оружием и после долгих препирательств с начальником дворцовой гвардии, по личному приказу Великого Тлатоани, их впустили в покои, как есть, — с маленькими, удобными и очень мощными арбалетами в руках.

Во-вторых, Мотекусома распорядился не задвигать расписанные змеями и птицами ширмы, так, чтобы он мог постоянно видеть своих гостей. Как сказали переводчики, это было немыслимое исключение, ибо по традиции Мотекусома никогда не ест в обществе.

А в-третьих, кастильцы мало того, что сидели, так и еще и не опускали глаз перед Великим Тлатоани, и даже присылаемые с его стола яства поедали сидя! Такого во дворце не знали лет триста…

Но всего необычнее была еда. Понятно, что поначалу капитаны смущались, но, усевшись на низенькие скамеечки вокруг невысокого круглого стола, поняли, что приличия следует соблюдать, и принялись осторожно пробовать печеные яйца неведомых птиц, нежные щенячьи лапки и странные на вид фрукты.

Впрочем, и беседа шла такая же диковинная, и Кортес, пытаясь не смотреть на цельнолитое золотое солнце в полтора человеческих роста за спиной Мотекусомы, первым подал пример, учтиво спросив, сколько же человек готовили это удивительный ужин.

Мотекусома рассмеялся.

— Я не знаю, — перевели Марина и Агиляр. — Надо спросить у мажордома.

— А рыба в вашем озере водится? — взволнованно поддержал светскую беседу Диего де Ордас.

— Да, конечно, — кивнул Мотекусома, — но на этом столе ее нет. Здесь рыба лишь из горных ручьев.

— А человечину вы едите? — заинтересованно шмыгнул носом брат Бартоломе.

— Иногда.

Капитаны замерли и судорожно обыскали стол настороженными взглядами.

— А вы разве нет? — понял, что вышло неладно, Мотекусома.

Брат Бартоломе громко икнул и выронил щенячью лапку.

— Нет, — ответил за всех падре Диас. — Нам это запрещено.

Мотекусома удивился.

— Даже воинам и духовным лицам?

Капитаны переглянулись. Здесь все знали, что кое-кто из них человечинку пробовал — там, на Кубе, но обсуждать же это на дипломатическом приеме?..

— Никому нельзя, — сделал отметающий жест падре Хуан Диас. — Перед Божьим законом у нас равны все.

Мотекусома выслушал перевод и сочувственно закивал.

— Да… заветы предков следует соблюдать. Вы кушайте, кушайте…

Но настроение было испорчено, и даже выслушав заверения, что человечины здесь не может быть хотя бы потому, что день сегодня самый обычный, не священный, капитаны к еде уже не притронулись.

Мотекусома вздохнул, подал знак, чтобы столик — целиком — вынесли, и вместо него поставили новый и принесли черный дымящийся напиток и трубочки из скрученных коричневых листьев.

— Какао? Табак? — жестом предложил Мотекусома и прикурил от услужливо поднесенного дворецким фитиля.

Кастильцы замотали головами. Черный терпкий напиток из похожих на овечий навоз орешков двое из них уже пили и так возбудились, что до утра не спали.

Мотекусома выпустил из ноздрей синий дым и вмиг стал похож на Люцифера.

— Я тебе говорил, святой отец, — яростно прошептал на ухо Диасу брат Бартоломе, — это самое настоящее сатанинское гнездо!

Падре пожал плечами. Если честно, он уже совсем запутался, пытаясь понять, откуда пошла и во что может произрасти столь причудливая религия, как у индейцев. Если им, разумеется, не помешать.

— Смотри, что делает, нехристь! — яростно прошептал брат Бартоломе.

Падре кинул взгляд в сторону Мотекусомы и снова опустил глаза. Если честно, пускание дыма из ноздрей и его приводило в замешательство.

— Попробуйте, — улыбнулся Мотекусома, — это вкусно.

Но кастильцы лишь подавленно молчали.

Падре Диас оглядел капитанов и понял, что положение следует спасать, или отношения могут не наладиться. Вздохнул и потянулся за дымящейся чашечкой раскаленного напитка.

— Ты что? — охнул брат Бартоломе. — Начнешь с чертового какао, а кончишь человечиной! Я тебе точно говорю!

Но падре уже решился. Набрал напитка в рот, отметил, что, несмотря на приятный запах, у него, как и говорили, омерзительно горький вкус, и глотнул. Капитаны не отрывали от него глаз.

В голову ударило, а во рту появился жуткий привкус. У падре разгорелось лицо, и он подумал, что надо бы это чем-нибудь заесть, чтобы не опьянеть. Но еду уже унесли.

— Все у вас, не как у людей, — пробормотал падре.

Нет, он не был пьян. Напротив, по всему телу разлилась бодрость и желание наставлять и просвещать — без устали.

— А людей в жертву приносить вы прекращайте, — решительно выпалил он. — Папа Римский этого не одобряет.

Агиляр оторопело посмотрел на Кортеса, и тот, глянув на заинтересованно пускающего из ноздрей дым Великого Тлатоани, поморщился и нехотя кивнул:

— Переводи.

* * *

За одни эти сутки Мотекусома узнал о кастиланах чуть ли не столько же полезного, сколько за все предыдущие годы.

Во-первых, кастилан пересчитали, а банщики, с трудом уговорив Кортеса, испытать здешнюю, дворцовую — не чета остальным — баню, и внимательно разглядев моющихся по очереди солдат, отметили, что многие из них не только завшивлены, но и серьезно больны. У одних в паху вздувались такие огромные желваки, что они передвигались, лишь расставив ноги. Другие беспрерывно кашляли, а уж это лихорадочное сияние в глазах банщики наблюдали у всех.

Во-вторых, единственная женщина в отряде определенно ни была никому близкой родней. Более того, у банщиц возникло подозрение, что она склонна к беспорядочным отношениям, как с мужчинами, так и с женщинами, что делало ее непригодной в качестве невесты Великого Тлатоани или его племянников.

Но наиболее потрясающей оказалась проповедь опьяневшего от какао жреца. Нет, в целом она почти совпадала с тем, что Мотекусома уже знал, — от перебежчика Мельчорехо. Но были и детали… ох, какие важные детали!