Отголоски прошлого - Дариуш Ришард

Но если у Лауритца еще остались хоть какие-то силы на то, чтобы восхищаться многообразием природы, то Варфоломео такие мелочи жизни явно вообще не волновали. Пират активно демонстрировал свои навыки выживания, кроша в капусту каждое растеньице, словно бы в самоубийственном порыве бросавшееся ему под ноги… Кстати о капусте. А ведь неплохо было бы хоть чем-нибудь перекусить, а то желудок уже начинал требовательно урчать, заставляя пожалеть о вчерашних мотыльках, которых все-таки стоило бы нажарить впрок… А пить хотелось еще сильнее. Барт даже попытался в поисках воды заглянуть в какую-то бочкообразную розетку из зеленых листьев, выраставшую прямо из земли на половину человеческого роста. В ней и правда оказалась прогретая дождевая водица, но та служила пристанищем для нескольких крохотных жабок и их головастиков, так что пират ею побрезговал.

— И правильно сделал, — менторским тоном заметил Ларри, — эти лягушки ядовиты.

— А ты откуда знаешь?

— Догадываюсь. Они такие яркие, разноцветные… А в дикой природе обычно так и бывает: чем красивей — тем опасней. Только тронь — и ты уже не жилец.

— Чудно. Я запомню этих жаб. Их ядом мы с тобой сможем смазывать наконечники стрел, когда истратим все твои…пулю, а нам придется выживать здесь до тех пор, пока сколопендровцы не подберут нас на обратном пути.

— На обратном пути?.. — глаза доктора удивленно округлились. Этого им еще не хватало…

— Если повезет, — кивнул Барт. — Только для начала надо будет найти пресную воду…

— Что, пить захотелось? Жарковато здесь, не правда ли? — поинтересовался Лауритц с такой тонкой ноткой издевки в голосе, что за нее уже хотелось съездить ему по шляпе, но уважительного повода на то все еще не было. — Смотри и учись, горе-мастер по выживанию…

Точно так же, как на днях показал ему Армин, доктор Траинен нашел несколько свисавших с дерева мясистых лиан особого вида, ориентируясь на слух, выбрал из них ту, что при ударе звучала глухо, и надрезал ее пиратским ножом. К радости одного и удивлению другого приключенца, из надреза заструилась вода, которая по сравнению с температурой воздуха показалась даже прохладной. Ларри не замедлил приложиться к ней и напиться вдоволь.

— Ух ты! А ты где такому фокусу научился? — Ламберт отобрал у рыжего полый стебель, сок которого уже постепенно прекращал вытекать под действием ослабевающего давления. — Хм…на вкус как огурчик.

— Способности человеческого мозга не имеют границ, — затянул Траинен одну из своих любимых волынок, — поэтому самообразованию в жизни должна быть отведена большая роль. Пока некоторые прохлаждаются и без дела плюют в потолок, я стараюсь каждую минуту свободного времени посвятить расширению кругозора и углублению знаний из разных областей. Ведь никогда нельзя быть с точностью уверенным, какая информация когда-нибудь окажется полезной, а какая — нет.

— Ничего не понял, — блондин тряхнул головой, отгоняя от себя заумные мысли. — Но можешь мне еще одну такую штуку нарезать? Пожалуйста.

Вдохновленный первым успехом, Ларри не глядя ухватился за очередную зеленую лиану… Но когда «лиана» изогнулась в его руке, вперила прямо в него маленькие оранжевые глазки и угрожающе зашипела, доктор с трудом удержался от того, чтобы не взвизгнуть, как напуганная девчонка, тем самым растеряв остатки уважения к своей персоне. Зато Барт среагировал быстро, сначала одним махом отрубив питону голову, а потом уже без стеснения заржав над судовым врачом, который от неожиданности остолбенел, стоя почему-то на одной ноге.

— Ох уж, книжный червь, ума палата, университет ходячий… — хохотал капитан, утирая выступившие от смеха слезы (и почему-то никому в голову ни разу не пришло, что орать во всю глотку в диких джунглях — не самая хорошая идея), а заткнувшись наконец, он поднял с земли за хвост все еще извивающееся змеиное тело, выпущенное из невольно разжавшихся докторских пальцев. — Может быть, хоть этого теперь зажарим?

Лекарь только головой покачал, а сам так даже побледнел слегка… А в следующую минуту от этого казуса их отвлек один пушечный выстрел, громом прогремевший со сравнительно небольшого расстояния, но восточнее той точки, к которой они изначально направлялись, и распугавший всех птиц в округе.

— Мать моя женщина… Что это было? — спросил Ларри, как только стихло хлопанье множества крыльев и тревожные крики птах.

— «Золотая Сколопендра»!

— И что с ней?..

— Там все настолько тосковали о нас, что решили с горя застрелиться. Всей командой. Из пушки, чтоб наверняка… Не тупи, а? Я уверен, что это сигнал нам, потому что после такого даже полные болваны смогли бы сориентироваться. Пошли!

Легко сказать — труднее сделать. И путники все так же осторожно, боязливо оглядываясь на каждый шелест, побрели вперед. А тревожное настроение только усугублял Барт, то и дело начинавший ни с того ни с сего давиться смехом (явно вспоминая историю со змеей). А один раз пират даже засунул руку по локоть в какое-то дупло (мол, в таких часто устраивают пиратские тайники, авось и тут что-нибудь запрятано), а потом неслабо напугал доктора, сделав вид, будто бы изнутри его что-то цапнуло. Этот розыгрыш стар, как мир, а Ларри на него все равно повелся… Медик занес эту гадкую шалость в длинный список того, чего он Ламберту никогда не простит. Самое смешное, что начинался этот воображаемый список Шивиллой, а заканчивался такими вот смехотворными пустяками…

Впрочем, Лауритц и сам имел привычку (прямо как в музее) совать руки туда, куда не просят. Например, по дороге он вдохновился красотой какого-то цветка, словно бы высеченного из слоновой кости и украшенного филигранной золотой проволочкой тычинок, и даже хотел вставить его себе в петлицу, частенько в последнее время поминаемую им всуе.

— Какая красота, — шепнул он, погладив пальцем шелковистые молочно-белые лепестки, — ты стал бы украшением коллекции самого искушенного ботаника… — но цветок был почему-то с тем не согласен, ни с того ни с сего он буквально за две секунды увял и скукожился в руке врача, немного того озадачив. — Ну, или нет, — пожал плечами доктор, выбросив сморщенный венчик на землю. А потом добавил, решив, что разговаривать самому с собой как-то не комильфо: — Барт, а ты уверен, что со «Сколопендры» стреляли именно нам? Ты полностью исключаешь возможность того…что у них, например, могло что-то случиться?

— Да ты успокойся. Все у них хорошо, — заверил его кэп, за последний краткий промежуток времени ощутимо улучшивший свое настроение. И когда он так успел развеселиться…неужели судовой врач за ним не углядел, и пират, наплевав на все наставления, успел сожрать какую-нибудь местную «веселящую» ягодку или грибочек?.. Или это просто Траинен после давешнего конфуза настолько скис, что кто угодно на его фоне показался бы неугомонным весельчаком… — И у нас все будет так же хорошо.

— Но там же… Военные действия, ты не забыл?

— Там, а не здесь. Поверь, этот островок — объект незначимый. Он никому не нужен, многие даже не подозревают, что он здесь есть…

— Как много белых пятен на карте…

— Ага, действительно. Даже прятаться здесь толку большого нет, что бы там ни говорил дядя Хельмут со своими «гениальными стратегическими планами».

— Слушай, я вот давно хотел спросить… Почему вы все его называете «дядей»? Он что…всеобщий родственник? Или это что-то из особенной пиратской иерархии, о которой я ни сном, ни духом?

— А, не бери в голову. Это ерунда… Просто закрепилось за ним. За мудрость и жизненный опыт, чтоб его скрутило…

— Ясно… А вот меня все же очень беспокоит, не нарвемся ли мы здесь опять на пограничные войска или, как Шивилла говорила, каких-нибудь партизанов, чем черт не шутит. Насколько я понял, тут конфликтуют рабовладельцы с…нерабовладельцами. А беглые невольники, должно быть, — штука опасная, неизвестно, чего от них ожидать…

— Да ладно тебе трепаться… Будто ты что-то знаешь о работорговле?

— Будто бы ты знаешь.

— Я? Знаю.

— Откуда же?..

И тут Варфоломео Ламберт поведал один свой пиратский секрет. Не бахвальский, о завидных победах и неповторимых любовных подвигах, а такой…человеческий, после которого как-то чуть меньше хотелось считать его последним негодяем. Как оказалось, много лет тому назад, еще до того, как заполучить славного «Дикого пса» (о котором Барт, кстати, до сих пор периодически вспоминал с глубокой тоской), Ламберт, тогда еще далеко не капитан, попался в цепкие лапы закона. Он не уточнял, где именно, но Траинен понял, что приключилась сия неприятность или прямо в этих водах, или чуть южнее, в колониях. И вместо традиционной виселицы пирату грозила участь более гуманная и занятная — каторга или рабство. И продали его вместе с парой десятков таких же молодых здоровых лбов за смешную и просто унизительную для уважающего себя человека цену на галеру. Только одного не учли хозяева «плавучей тюрьмы» — настоящих пиратов на судне, команда которого больше, чем наполовину состоит из асоциальных элементов, оставлять рискованно и очень неразумно. Нетрудно догадаться, что некто Ламберт стал одним из главных инициаторов грандиозного по своим масштабам бунта… Это было как побег из тюрьмы, говорил кэп…только если представить, что заключенные и саму тюрьму крадут и забирают с собой. Потом уже команда висельников и головорезов разделилась, вскоре Варфоломео со своими дружками захватил свою шхуну, на которой продолжил пиратствовать, а после и произошла их вторая, судьбоносная встреча с Шейлой Гайде, тогда уже тоже капитаном…но это уже совсем другая история, о которой вскользь рассказывала сама Шивилла. С тех пор Барт Ламберт охотно ввязывался в любые темные дела, но только не в те, что были связаны с живым товаром, крайне отрицательно относился к подобной торговле и часто непредвзято принимал в свою команду беглых рабов. Барт утверждал, что страна, достигшая уровня цивилизации, на котором изобрели кремневый пистолет, кружевные панталоны и часы с кукушкой, не может позволить себе заниматься такими зверствами…мол, всему должен быть свой предел. После этой невеселой истории, пусть ее рассказчик и не стремился задавить слушателя своими эмоциями и драматизмом, дальше беседовать как-то не особо хотелось. Лари от того погрустнел еще больше, а спутник его хоть и почти не переменился в настроении…но лучше бы уж он продолжал ржать над своими тупыми шутками, чем это неловкое молчание. Вдруг еще кто-нибудь подумает, будто доктор его жалеет, этого им еще не хватало…