Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - Ле Корбюзье

были нарисованы самим Мастером. Так уже в 1910 году в Германии, неподалеку от Дрездена, родился мистический город Хеллерау [103]. Ставший духовным центром – или желавший быть им. Если общество враждебно к созерцательности, оно всё же признает пользу «монашеских братств». Они столь же далеки от общества, как дикий мир бизнеса от подлинной жизни. Значит, мудрость отсутствует. Очень американский Крэнбрук – это райское убежище для отчаявшихся борцов.

Порода американских преподавателей – это антипод породы бизнесменов. Дела оттесняют годы учебы в колледже в область сияющего миража. Сегодня – жестокость Манхэттена или Чикаго, Детройта или Питтсбурга и так далее. Вчера – головы, склоненные над учебниками, «пока еще есть время». Вокруг этой молодежи – наставники со священным саном или без оного. Тишь университетских центров. Каста наставников, немного расслабленная столь прекрасным приютом райских наслаждений в тесных границах. Мне нравятся Манхэттен и Чикаго. Однако я убежден в главенствующей роли воспитателей, при условии, что жизненная сила реальности время от времени наполняет зеленые города учения. В Крэнбруке, когда я завершил изложение своих тезисов «Лучезарного города», великий меценат – основатель академии – подошел пожать мне руку и с удрученным видом произнес: «Но как же искусство, мистер, что вы делаете с искусством?» Именно в горниле городов новое время обретет закон будущего. А в инкубаторах искусство не проклевывается.

4

Караваджо и сюрреализм

Вернемся в Вассар, к барышне, погруженной в изучение Караваджо.

Караваджо, итальянский художник шестнадцатого века, «работал в мастерской, стены которой были выкрашены в черный цвет; свет проникал только через приоткрытое слуховое окно». Задержимся на этой детали. С ее помощью мы проникнем в уголок американской души. Приложив к Караваджо сегодняшний «сюрреализм» широко распространенный в американских коллекциях, мы подтвердим нашу гипотезу. Эта глава увлекает нас в запутанные тайны сознания, которые тревожат молодых людей с мятежными душами.

Караваджо в университетских исследованиях, сюрреализм в частных собраниях и музеях, селитра в армии, комплекс неполноценности, мучающий тех, кто хочет вырваться из простой арифметики цифр, пошатнувшиеся семейные устои, мрачный дух, появляющийся в часы духовного созидания. Таков неожиданный урожай, собранный мною под конец этой первой поездки в США, во время которой я был поглощен изучением градостроительного феномена. Есть о чем написать книгу, чтобы подкрепить замечаниями и доказательствами эти неожиданные выводы. Градостроительство, которое связано с сущностью глубинных поступков общества, бестактно открывает окна. Здесь, как часто бывает в моей жизни, я чувствую и вникаю, даже в спешке быстрых поездок и кратких бесед; в течение жизни, посвященной изобретательству и открытиям, мои способности восприятия достигли определенного уровня проницательности.

Караваджо, итальянским художником огромного таланта, художником с наиболее будоражащим воображение складом ума, принято восторгаться в кругах американских интеллектуалов. Однако под наивно приподнятой над благоговением перед ним маской «славного малого» скрывается тяжелое психическое расстройство и сложности сексуальной жизни. Что-то происходит там, в самой глубине. Уловив это, мое сознание цепляется за череду незначительных проявлений, противоположных величию небоскребов. И величие небоскребов мгновенно получает свое объяснение. Я понимаю, что нахожусь в краю нерешительных людей.

В своей гигантомании американское градостроительство обнаруживает опасную нерешительность именно в те часы, когда следовало бы действовать, и действовать точно; это результат отсутствия равновесия, разбалансированности, что отныне влечет за собой довольно серьезные нарушения в сердце самой ячейки общества – ключа ко всему – в семье.

Боюсь, мне не простят, что я стал таким бестактным.

Когда общество достигает равновесия, зрелости, его действия и поступки становятся понятными, здоровыми, нормальными. Основной закон природы, продолжение рода, не предполагает ни соблюдения религиозного ритуала, ни смутных колебаний, ни жестокости, ни страха. Деяние, ставшее осознанным, переходит в область искусства. Оно облагораживается привнесением воображения, эстетического чувства, культа прекрасного. Понятие «искусства» предполагает знание, осознание, мастерство, постоянное изобретательство в непритязательных условиях наличествующих ценностей, математику хитроумного, плодотворного и бесконечно меняющегося уравнения. Искусство, прежде всего, конструктивно, позитивно, созидательно. Распахнутая дверь в неведомое, первооткрыватель и производитель нового, производитель жизни. А не собрание воспоминаний, не музей воспоминаний, не добыча воспоминаний, не нагромождение мертвецов, пусть даже редких и прекрасных. Продолжение рода – космический закон; любовь, человеческое творение в ярком сочетании чувственности и эстетики. И та и другая по-разному воздействуют на общества, в зависимости от преобладания мастерства или озабоченности.

Итак, сегодня переворачивается страница человеческой истории; жизнь раскрывается целиком, так что ее можно хватать полными охапками. Искусство следует создавать из всего, это факт новых отношений, это поднимающаяся перед нами по всем правилам лестница – с надежными, следующими одна за другой ступеньками, без провалов.

Уже пройденная лестница, которая остается позади вас, которую больше не освещает свет разума, погрузив ее в тень и даже в темень? Только чрезмерно расстроенное сознание пожелает снова пробежаться по ней, опять спуститься и, следовательно, отказаться от того, что находится впереди! Сознание, взбудораженное страхом, опасениями, тревогой, тоской. Стремящееся к вытеснению.

Караваджо выкрасил стены своей мастерской черной краской; свет в этот склеп проникал через слуховое оконце. Его случай относится к психиатрии. Юная барышня из Вассара, неужели вы ради искусства барахтаетесь в этой сточной канаве? Я полагаю, что это порыв вашего неудовлетворенного сердца.

Европейский «сюрреализм», рожденный в часы неопределенности военного времени, восторжествовал в разнузданные послевоенные годы. Он противопоставил себя «кубизму» – свидетельство проницательности строителей, идущих на завоевание нового времени. Кубизм, мощная революция. Осознание нового времени. Здоровье, сила, оптимизм, созидание, вклад нескольких здоровых и крепких мужчин. Кубизм – однажды мы это поймем – был одним из решающих моментов всеобщей революции. «Сюрреализм» это величественная, изысканная, артистичная похоронная контора.

Останки мертвого общества следовало хорошенько набальзамировать и засыпать цветами; требовались песнопения, молитвы и речи. И вот, наконец, жертвенник возведен, и на нем трофеи. Вот зеленое пламя церемонии в память о столь многообразном былом. Пурпурные занавеси, освещенные зелеными языками пламени, заклинание душ предков, десубстанциализация, дематериализация. Сны! Фрейд! Тени в лимбах! Почти спиритизм. Духовность, рассказы, воспоминания. Литература. Там уже нет костей, только какие-то вялые фрагменты, вне мира, проходящие в ошеломляющих скоплениях и смешениях. Чувствительные, бесплотные души, вот они уже заняты этими прекрасными декорациями сумерек. Море отступает;