Красный вервольф 4 (СИ) - Фишер Саша

Оставшийся в живых «голая жопа» заворочался, задергался, пытаясь вывернуться из-под мертвого тела.

Не успел.

Пока, парень. Зря ты вообще сюда пришел. Сидел бы в своей Польше, глядишь и пожил бы подольше. Я всадил нож ему в шею. Три раза. Одного бы хватило, но очень уж меня они выбесили. Едва сдержался, чтобы не начать пинать уже мертвые тела.

Кровь хлынула на полуголую Зосю.

Она замычала. Кричать не могла, пшеки-таки заткнули ей рот какой-то тряпкой.

Я столкнул с нее оба мертвых тела и рывком поднял на ноги.

— Давай я отведу тебя домой, — сказал я.

— Я… Они… Я… — она открывала и закрывала рот, всхлипывая и задыхаясь. Не без удовольствия отвесил ей пару звонких пощечин. Жестокий, конечно, сеанс психотерапии для девушки, которую только что чуть не изнасиловали, но другого не завезли, прости, дорогая.

Взгляд стал осмысленным, всхлипы перестали быть истеричными, теперь она просто заплакала. «Надо же, она еще и накрашена…» — подумал я, глядя на потеки черной туши под ее глазами.

— Ну-ну, милая, все уже закончилось, — я погладил ее по голове. Она попыталась броситься обниматься, но я ее удержал на расстоянии. Она в кровище вся, мне только крови на пиджаке не хватает для полного комплекта.

— Вася, ты меня спас! — сказала она, наконец, осмысленную фразу.

— Типа того, — я погладил ее по тому плечу, которое не было залито кровью пшека. — Пойдем, я тебя домой отведу. Тебе надо умыться и переодеться.

— Там же… там… — она махнула рукой, тыкая пальцем сразу в несколько сторон.

— Ну да, там стреляют, — кинвул я. — Это случается. Пойдем.

На плите валялась сброшенная куртка одного из пшеков. Раздевался, чтобы не мешала, ясен хрен. Вот и пригодится теперь. Я накинул ее на плечи Зоси, приобнял осторожненько и повел прочь из школы.

Пока нянчился с Зосей, осторожно порасспросил ее, что тут такое случилось. С ее сбивчивых слов восстановил более или менее картину. Мы с Анхелем после эксперимента сразу ушли в лес, на капище. А она вроде как договаривалась с отцом что-то обсудить и сидела в школе его ждала. Он все не появлялся. Потом раздались первые взрывы и стрельба. Она пошла его искать, нашла мертвого фрица, у которого почему-то не забрали пистолет. Взяла пистолет, вернулась в школу. Думала, что может родственники где-то в питомнике или лаборатории задержались. А в питомнике увидела этих. Решила припугнуть. А дальше я все видел. И куда делись остальные Бежичи, она не знает. Они вообще вчера были какие-то озабоченные, шептались, вроде в разговоре какую-то Марью поминали.

Я принес ей еще кружку воды из бака. Смотрел, как она пьет, а сам нетерпеливо поглядывал на дверь. Марью, значит. Знаю я тут одну Марью… Наверняка в деревне не единственная Марья, но мне захотелось все же проверить свои подозрения. А для этого нужно было оставить Зосю. И сделать так, чтобы она за мной хвостом не увязалась.

— Так, мне нужно идти, — сказал я и встал. — Нет-нет, ты оставайся дома. На улице ходить опасно. И вообще лучше спрячься в подпол, а то еще в дом прилетит.

— Я с тобой! — Зося решительно выпрямилась тоже. Губы трясутся, пальцами перебирает край шали, в которую она завернулась чуть ли не с ног до головы. Следы черной туши под глазами все еще были на ней.

— Милая, тебе со мной нельзя, ясно? — как можно более мягко сказал я. — Понятно тебе? Обещаешь, что никуда не будешь выскакивать и на здоровенных мужиков кидаться не станешь?

— Ллладно… — плечи ее поникли, она опять опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях. Плечи задрожали. — Что же я такая невезучая-то?…

Слушать ее дальнейшие причитания я не стал. Быстро свалил из дома Бежичей. Огляделся, оценивая обстановку. Никого. Отлично. Припустил бегом в противоположный край деревни. К знакомому и знаковому теперь уже дому. Там все-таки мой отец родился.

Домчал, чуть запыхавшись. Остановился за забором, чтобы «понюхать воздух». Тишина. Как будто дом и вовсе заброшен, и внутри нет никого. Ставни закрыты наглухо. Но попробовать надо.

Поднялся на крыльцо. Медленно. Чтобы если кто-то все-таки сейчас наблюдает за мной через прицел, видел, что я резких движений не делаю и за оружием не тянусь.

Постучал.

Тишина.

Еще раз постучал.

Никакого ответа. Толкнул-подергал дверь. Заперто изнутри на засов.

Только поднял руку, чтобы еще раз постучать, с той стороны раздались тяжелые шаги хозяйки.

Скрипнул засов, дверь приоткрылась. В проеме показалась пышная фигура Марьи, закутанная в тот же самый халат-балахон, в котором я ее уже видел.

Прищурилась, осмотрела меня с ног до головы. В глазах блеснул огонек. Узнала.

Открыла дверь шире, посторонилась, ни о чем не спрашивая.

Я протиснулся мимо нее, поневоле поелозив по ее устрашающих размеров бюсту.

— Добрый день, Марья, — тихо сказал я. — Понимаю, что не договаривались, но у меня только один вопрос. Не у тебя ли гостят Бежичи?

Она молча кивнула головой в сторону комнаты. Я шагнул вперед, пригнувшись в низком дверном проеме. Замер, подняв руки. В меня целились сразу из двух стволов. Точнее, из трех. У Бежича в руках была двустволка, а у старика — трофейный вальтер.

— Тихо, друзья, не делаем резких движений! — произнес я. — Я свой!

Немая сцена затянулась на минуту. Бежич хмурился, как будто что-то соображая и прикидывая. Вальтер в руках у старика приплясывал. Бл*ха, еще пальнет случайно. И тут я его опознал. Тот самый «сиделец», с которым мы убитого фрица под жертву вервольфа распанковывали. Как его там звали? Или мы не познакомились?

— Отец, ты меня не помнишь что ли? — сказал я. — Я вам ночью показывал, как правильно вольфсангели рисуются еще.

Дед охнул и опустил оружие. Посмотрел на Бежича.

— Свой он, Степаныч, — проскрипел он. — В доску свой, зуб на сало.

Глава 24

Бежич-старший медленно опустил ружье и устало опустился на лавку. Монументальная Марья удивительно бесшумно для своей комплекции переместилась в угол комнаты и замерла там, как скульптурное изваяние полотна Рубенса. Повисло напряженное молчание. Кажется, даже было слышно, как паук в углу шевелит своими лапками.

В этой тишине скрип люка в подпол прозвучал прямо-таки, как иерихонская труба. Через секунду на поверхности показалась голова Эмилии. Оглядела всех испуганным взглядом.

— Как внучка? — спросил Бежич.

— Спит, — тихо сказала Эмилия и выбралась на поверхность. Прикрыла люк и села рядом с отцом. — Плакала долго. Каждый раз плачет после этих опытов…

— Надо увозить ее отсюда, — вздохнул Бежич.

— Куда же тут увезешь? — Эмилия коротко всхлипнула. — Кругом немцы. И эти еще… Все за ней охотятся, а она ведь еще ребенок! Если все вместе сбежим, облаву объявят и мигом поймают. Отправлять ее одну… С незнакомыми людьми…

Эмилия тихо заплакала, отец приобнял ее за плечи, но сам он тоже выглядел не лучшим образом.

Тут занавеска на двери в спальню колыхнулась, и из-за нее вынырнул… Яшка. Вид он имел весьма растрепанный, но куда более жизнерадостный, чем семейство Бежичей.

— В Свободное вам надо перебираться, — сказал он. — В партизанский край. Там враз не поймают, руки коротки, — тут он заметил меня и просиял, как начищенный медный таз на стене рядом с ним. — Саня! Ох, как же хорошо, что ты сам пришел, я уже весь мозг сломал, как же мне тебя отыскать!

— Здорово, Яшка! — мы крепко обнялись. Я чуть не прослезился, так был рад его видеть. Вроде недавно виделись, а будто уже целую вечность назад. На войне каждый раз прощаешься навсегда.

— Саня? — встрепенулся Бежич. — Вас же вроде Василий Горчаков зовут?

— Погиб настоящий Василий Горчаков, — я развел руками. — У меня только его одежда и мотоцикл. Ну, в смысле машина. Долгая история. На самом деле я Саша. Александр Волков, приятно познакомиться.

— Приятно познакомиться… — эхом повторил Бежич. — Вроде слыхал я тут про одного Волкова. Немцы обсуждали, что парень без вести пропал в какой-то заварухе в Пскове. Искали, тело не нашли. Решили, что в Великой утоп, а труп течением унесло. Не про вас ли речь шла?